Основная операция - Данил Корецкий

Верлинов выдержал паузу и постарался произнести ключевую фразу самым ровным и естественным тоном.

— Достовернее всего будет через Хвощинского. Он регулярно бывает у Президента, и все знают об их близости.

Достоверность была бы соблюдена в любом случае — кто бы ни озвучил волю Хозяина. На самом деле Верлинов назвал бульдогообразного управляющего делами Администрации Президента по совсем другой причине. Тот был одним из лучших друзей Горца и очень хотел видеть Магомета Тепкоева на месте Дударика. Если он войдет в курс акции прикрытия, то можно не сомневаться — сделает все, чтобы Горец стоял рядом с Дудариком, когда тот будет говорить с премьером.

— Слухи об их близости сильно преувеличены, — с ноткой ревности произнес Коржов. — Но раз его — давай его…

И после секундной паузы поинтересовался:

— Что будем объяснять после акции?

— Как всегда… Что никто ничего не знает.

— А следы?

— Эти штуки не оставляют следов. Взрыв уничтожает начинку полностью: провода, микросхемы, электронные платы… Обычно сохраняются куски корпуса, но у них корпус из магниевого сплава, он сгорает бесследно. Правда, я позаботился, чтобы следы были…

Брови Коржова взлетели вверх.

— То есть?

— В головную часть одной из них заложили осколки обычной авиационной бомбы. Пусть желающие получат пищу для размышлений.

— Ну ладно, — Коржов встал, давая понять, что разговор закончен. Прощаясь, начальник СБП сказал:

— Я удовлетворен вашей работой. И не жалею, что вытащил вас из того дерьма.

Наверное, Верлинов должен был ответить что-то вежливо-благодарное. Но у него не нашлось подходящих слов. Он вышел молча, и фраза начальника СБП повисла в воздухе, как протянутая для рукопожатия рука, до которой никто не дотронулся.

* * *

— Значит, речь не идет о физической ликвидации? — Хвощинский выпятил нижнюю губу, от чего сходство с бульдогом усилилось.

— Конечно, нет! — возмутился Коржов. — С чего вы взяли?

Президент лежал безмолвно, но своим присутствием как бы благословлял слова главного телохранителя, подтверждая, что тот лишь озвучивает его мысли.

— Слухи ходили всякие… — неопределенно ответил Кукловод. Сейчас он утратил нити управления, потому что мог «водить» только здорового Президента. Зато главный охранник, в силу специфики своего положения, ухватился за рычаги высшей власти.

— Только слухи, — повторил Хвощинский. Он не мог рассказывать конкуренту про совещание группы Шести. Они однозначно поняли, что Дударика надо устранить не с политической арены, а из жизни вообще. И в принципе согласились с таким решением. Лишь Красавчик лениво процедил: «Зачем его убивать? Это же прецедент… Проще позвонить и сказать — пусть уезжает…»

— Он должен подобрать себе преемника и прямо назвать его Богомазову. Хорошо, чтобы в знак своего выбора он передал ему трубку во время беседы.

Хвощинский оживился.

— Это должен быть человек не из республики. Нужен авторитетный чеченский лидер, долгое время проживший в России. У него другой менталитет, и с ним легче работать.

Для Коржова последняя фраза собеседника не имела никакого значения, и он просто не обратил на нее внимания.

— Доложите Виктору Петровичу поручение Президента. Пусть послезавтра в одиннадцать соединится с Дудариком и решит проблему.

Через пару часов Хвощинский позвонил Горцу.

— Слушай внимательно, Магомет, — быстро начал он, и Тепкоев понял, что речь пойдет о чем-то экстраординарном. — Намечаются важные изменения. Большой Папа надумал вести прямые переговоры, но не с Дудариком. Послезавтра Богомазов будет говорить с ним о передаче полномочий. Я убедил всех, что преемником должен стать ты.

Магомет молчал, но душа переполнялась радостью. Он знал, что рано или поздно такой момент наступит.

— Виктор Петрович ждет, что он сразу назовет тебя, и ты тут же договоришься с ним о личной встрече…

— А что Дударик?

— Я пять минут назад звонил ему. Он почему-то не в восторге от твоей кандидатуры. Но деваться некуда: я подал так, что тебя выбрали Президент и Богомазов. Значит, для Ичкерии лучше, если именно ты возглавишь республику.

— Там найдется много несогласных. Из числа охотников занять президентское кресло.

— Короче, вылетай немедленно. Послезавтра в одиннадцать Виктор Петрович ждет вашего звонка.

— Спасибо, друг, — непривычно мягко сказал Горец. — Я этого не забуду.

* * *

В подводной лодке жизнь идет совсем не так, как на земле, и даже совсем не так, как на любом надводном корабле. Замкнутое пространство, регенерированный воздух, враждебная среда за бортом, постоянная скученность, гиподинамия… Жилые каюты находятся рядом с постами, прошел туда-обратно, по двадцать шагов на завтрак, обед и ужин, хорошо если наберешь за сутки сто метров. Организм перестраивается: дряблеют мышцы, плохо переваривается пища, многие по большой нужде ходят не чаще раза в неделю. Значит, интоксикация со всеми вытекающими последствиями: бывает, человек покрывается язвами, что с ними ни делай — не проходят. Так и списывают бедолагу на берег…

Но главное — психика. Попробуй посиди тришесть месяцев в стальной коробке без новых впечатлений, когда в тесных отсеках одни и те же рожи! Лучший друг, которого знаешь как облупленного, надоедает так, что превращается во врага. А к свежему человеку тянет, как магнитом, потому что он подпитает тебя новыми фактами.

— Я почему в ментовку пошел, — рассказывал Лисогрузов, а Чижик с интересом слушал. — Потому что там все неприкасаемые. Что хочешь делай — ничего тебе не будет. И свидетелей нет на ментов показывать, и свои всегда отмажут. Раньше прокуратуру боялись, а теперь все заодно.

— А как же сажают вашего брата? — не согласился Чижик. — Каждую неделю в газетах пишут да по телеку показывают.

— Это уже тех, кто совсем оборзел. Ударил, например, в глаз, а он вылетел! Другого-то не вставишь! Как тут отмазаться? Хотя тоже можно… Но смотря на кого нарвался: если у него папа шишка или денег много — тогда хана. Только таких, как правило, и не бьют. Буцкают простого работягу, а он всегда был безответной скотинкой.

Разговор помогал Чижику держаться на ногах. За шесть суток он спал не больше двадцати часов. И Лисогрузов напоминал вареного рака, потому что он тоже не выходил из центрального поста. Его люди, не приставленные к агрегатам и механизмам, находились в лучшем положении: нормально спали, а в другое время ходили по крейсеру и грозно рассматривали матросов. Но таких было всего четверо: остролицый, похожий на хорька Сергей, крабообразный, с маленькими глазками Виталя и чернявый, с узеньким лбом Боб контролировали нос и центральный пост, а татуированный Витек — корму, точнее, ее самую важную часть, БЧ-5 — энергетическое сердце корабля. Другая четверка работала наравне с экипажем и тоже валилась с ног от усталости.

— Если сегодня не подвсплывем, я ни за что не отвечаю, — громко, не скрывая раздражения, сказал штурман, капитан-лейтенант Яблочков. — Три дня без привязки — крайний срок, а мы уже шесть звезд не видели! Куда придем, спрашивается? Невязка уже небось миль двести!

«Барракуда» шла на глубине трехсот метров в Индийском океане. Конечная точка путешествия приближалась. Но выйти в нее без точного определения координат было невозможно.

— Надо всплывать, никуда не денешься, — подтвердил Чижик, и Лисогрузов нехотя кивнул.

— Давайте всплывем, только чтоб без всяких фокусов!

— Это мы здесь фокусы показываем, — вмешался «дед». — Кто спит, кто дремлет, а лодка идет. Сколько воды в трюме, никто не знает. Как турбина ведет — опять не знаем. Где находимся — тоже не знаем! А вот сейчас как даст дифферент на корму, станем стоймя — и на дно! Тогда кто что знать будет? Я просил этого краба с хорьком в корму трюмными поставить или на турбину? Просил. И что? Как ходили, так и ходят, яйцами трясут!

— Всплытие на перископную глубину, — скомандовал Чижик.

* * *

Их спасло то, что в аварийный запас американских ВМС, кроме бочонка с водой, входит миниатюрный опреснитель. Потому что пять литров терпящий бедствие в тропиках может растянуть максимум на восемь дней. Потом он пытается терпеть, теряя под изнурительным солнцем ту воду, из которой на восемьдесят процентов состоит человеческое тело, и высыхая в мумию, а в один совсем не прекрасный день, махнув на все рукой, начинает делать то, чего, как хорошо известно даже юнгам, делать ни в коем случае нельзя: пить забортную воду. Хотя считается, что она не утоляет жажды, на самом деле это не так, или, по крайней мере, не совсем так. Горько-соленая жидкость все равно приносит облегчение, точнее, создает иллюзию утоления жажды. Но ненадолго: приходится пить еще и еще, а содержащиеся в океане соли и минеральные элементы отравляют организм, особенно мозг — появляются галлюцинации, навязчивые идеи, фобии, и гибель становится делом самого ближайшего времени.