Прыжок рыси - Олег Приходько

— Вот он. Их класс.

На простой картонной обложке так и было написано: «Наш класс».

Фотографии цветные и черно-белые, одиночные и групповые…

— Вот она, Нелька.

Девочка, подстриженная «ежиком». Белый фартук, в ручке — полевые цветы, насильно кем-то сунутые, а взгляд — затравленный, как у волчонка.

— Это — четвертый класс… В пятом — только общие снимки… А вот тут постарше — восьмой…

Формы уж не было. На шее появилась косынка. Волосы отросли.

В девятом она стала блондинкой…

— Это — в восемьдесят восьмом?

— Да.

— То есть восемь лет назад?

— Да.

Игорь улыбнулся и положил на альбом цветную фотографию Грошевской, выходящей из собственного авто.

— Изменилась, правда?

Пожилая женщина взяла с холодильника очки.

Такие же светлые короткие волосы. Все тот же тип лица — широкоскулого, со слегка подтянутыми глазками. И рост, подогнанный за счет каблуков. Косынка красная и там, и тут.

— Ну что вы! Я же знала ее с шести лет.

— Что, Роза Максимовна?

— Это… это не она.

— Вы уверены?

Долгое молчание. Протирка очков. Отход к окошку — к истинному солнечному свету.

— Может быть… конечно… за шесть лет… такой, знаете, возраст… развилась, стала женщиной… конечно… что-то я не пойму, Вася…

Отлегло, сон пропал. Алгоритм привел к решению. Поставить точку выпало Игорю.

— Значит, говорите, Павел ушел, как только посмотрел альбом?

Для такой статьи еще не придумали газету! «Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»

Она вернула ему фотографию, сникла и теперь была старухой, о которой говорили соседи.

— Что же сталось с нашей Нелькой?..

2

Хализев проснулся от головной боли. Большая водочная бутылка была первым, что он увидел, обведя каюту опухшими глазами. Не осталось ни капли.

«Плохая примета», — подумал он о пустой бутылке на столе и, заставив себя подняться, выбросил ее в иллюминатор.

Море было спокойным. Яхту, которую он не покидал уже два дня, слегка покачивало на волнах. Телефон упорно молчал, хотя Гридину доложили, где он находится.

Шла война амбиций, война нервов. Шаг, разделяющий любовь и ненависть, был сделан.

Сволочизм ортодокса Гридина должен был рано или поздно проявиться. Это предвидел еще Дорохов, который редко ошибался в людях. Но при его жизни Гридин был паинькой — знал, чем может обернуться демонстрация норова. Таких, как он, следовало держать в узде. Честные и неподкупные не могут устоять перед соблазном власти.

«Что ж, за четырехлетнее пребывание у корыта тебе расплачиваться нечем, — надев штормовку, Хализев вышел на палубу. — Посмотрим, чем ты станешь искупать свой старый грешок… Убрать тебя — выеденного яйца не стоит. Но это, Костя, не выход. Слишком много миллионов было поставлено на тебя в свое время. Слишком дорого стоил этот «выбор народа», чтобы вот так, за здорово живешь, отпустить тебя к праотцам. Ельцин, поди, того и ждет. Назначит своего — полетят наши головы. А переносить выборы поздно. Это ты, Костя, хорошо продумал, правильный момент для демарша подобрал. Переносить поздно. Через три месяца власть во дворе может перемениться. Приберут бизнес к рукам. Уж эти не упустят… Нет, Костя. Этот крючок я тебе двадцать три года готовил, с него тебе не соскочить. Вены ты не вскроешь, я тебя изучил. А заартачишься, на дно меня попробуешь опустить — сам ко дну пойдешь. Тебе предлагали все. Ты от всего отказался…»

Репетицию предстоящего разговора с Гридиным, которую Хализев проводил уже второй день, прервал нарастающий шум моторов. Со стороны морвокзала к яхте мчал знакомый катер. Хализев поглядел на солнце из-под руки, скрылся в каюте. Сразу показываться на глаза этому сыщику не стоит — пусть с ним сначала ребята по-своему потолкуют. Выяснят, чей он таков и что ему известно…

Он вошел в каюту, лег. Слышал, как ткнулся в борт катер, как бросили мостки и шаги застучали по палубе. Здесь никто искать не станет, а и найдут — отбить не смогут.

Детектива из Москвы вполне можно было выдать за киллера. Если он одержим стремлением заработать и окажется сговорчивым — обойдется малой кровью. Доктор Лео обещал продемонстрировать на нем свои гипнотизерские способности и уколоть каким-то препаратом, после чего он якобы признает себя не то что за киллера, а и за Магомета. Впрочем, если договориться не удастся, винтовка в руках мертвеца будет выглядеть еще более правдоподобно.

Уж второй-то столичный снайпер должен Гридина убедить?

Хализев посмотрел на часы. Вот-вот должен подгрести Асхад с коньяком…

— Что делать-то нужно, ребята? — ломал комедию Евгений. — Мы ж еще о цене не договорились?

— Придержи язык! — втолкнул его в каюту узкоглазый.

— Учтите, у меня морская болезнь! На «кругосветку» я не согласен!

«Браслеты» завели за ножку намертво привинченного к полу стола. На руки надежды не осталось.

Узкоглазый сел под иллюминатором, закурил. В каюту вошли двое неизвестных. На одном — со шрамом на щеке бушлат был надет поверх милицейской рубахи.

— В прятки играть не будем, — пообещал мент и сел рядом с узкоглазым. — Ты Столетник из Москвы, могу назвать адрес, телефон, номер лицензии и все прочее… Я задаю вопросы, ты на них отвечаешь.

— Меня что, арестовали?

— Я сказал: я задаю вопросы, а не наоборот… Что ты забыл в Приморске?

— Вы, гражданин начальник, путаете, — простодушно улыбнулся Евгений. — Иванов я. Сидор Матрасович. Из Урюпинска.

Джарданов посмотрел на часы, вздохнул.

— Не доводи до греха. Убьем и выкинем в море. Без проблем. Сначала тебя, потом Субботина.

— Субботина выкидывайте, я его не знаю. А меня не надо — холодно еще.

Удар узкоглазого пришелся мимо: его Евгений ждал. Промах привел Джарданова в ярость. Он схватил Евгения за куртку, притянул его к себе через стол. Больно натянулась кожа на руках, оказавшихся под столом.

— Кто тебя сюда прислал и зачем?

Евгений промолчал. Узкоглазый отыгрался-таки, ударил его наотмашь, в голове зазвенело.

— Сам приехал. На экскурсию…

Второй раз ударил в незащищенное лицо Джарданов, разбил губу.

— Тебе очную ставку с Козловой устроить, юморист-самоучка?

— Устроить… И с Барановой, и с Овечкиной тоже…

Неожиданно в руках узкоглазого появилась… плетеная шелковая удавка. Четвертый «виртуоз-удавитель», получалось, стоял перед ним? Видимо, Кравцов был прав, и кто-то открыл здесь целую школу…

В мгновение ока узкоглазый накинул удавку на шею Евгению, натянул… Перехватило дыхание… Врезался в горло кадык…

— Кто тебя послал и зачем?.. В последний раз спрашиваю!

Евгений закатил глаза и обмяк.

— Вырубился, — констатировал узкоглазый.

— Отпусти его!

Джарданов зашел сбоку. Это было его ошибкой: резкий удар ногой пришелся в пах, заставил его сложиться пополам; в ту же секунду колено врезалось в челюсть. Он отлетел к двери. Вторая нога Евгения метнулась через стол, но узкоглазый оказался профессионалом — уклонился, захватил стопу петлей, быстрым и точным ударом правой ноги достал до головы Евгения, отправил его в нокдаун…

Очнулся Евгений под столом. Кто-то лил на него воду.

«Посади его!» — дошел до сознания голос как сквозь вату.

Две пары рук оторвали его от пола. Снова вылили на голову воду, плеснули в лицо. Кисти затекли и распухли — инстинктивно он пытался вырвать их из «браслетов». Разлепил веки. Мутные пятна лиц раскачивались перед глазами. В подбородок снизу больно уперся ствол пистолета.

— Еще раз взбрыкнешь — вышибу мозги, — пообещал Джарданов.

— Главное… чтобы «браслеты»… не расстегнулись… — до отказа запрокинутая стволом голова мешала Евгению открыть рот, — а то вышибить не успеешь!..

— Крутой, да?.. Говори, кто тебя послал!

— Сам приехал… паспорт и деньги украли… уехать не могу. Какая-то старая шлюха работу обещала… велела позвонить… а вы…

Двинули чем-то по ребрам справа — рукояткой пистолета или ногой. Затошнило. «Хоть бы кости не сломали!» — мелькнула мысль.

— Оставь его, Евдоким! — раздался властный голос от двери. — Выйдите оба.

Ствол исчез. Голова безвольно повисла. На крышку стола закапала кровь — то ли из губы, то ли из носа. Евгений заставил себя посмотреть на визави… Хализев, заместитель самого губернатора!.. Тот самый, что на фото с Бурлаковым… Больше никого, двое вышли за дверь…

— У вас, Евгений Викторович, нет выхода, — сел Хализев напротив.

— У вас, Хализев, тоже.

— На кого вы рассчитываете?

— На себя. Я всегда рассчитываю только сам на себя.

— Не хотите сказать, кто вас послал?