Золото и мишура - Стюарт Фред

Новое шестиэтажное здание «Де Мейерс» было построено в пышном стиле Второй Французской Республики и занимало весь квартал, обращенный к Юнион-сквер, и выходило также на Гири-стрит и Стоктон-стрит. Оно было открыто пять лет назад, и о нем говорил весь Запад. Мода на названия в мире недвижимости постоянно менялась, вот почему Портсмут-сквер в один прекрасный день стала называться Юнион-сквер в честь состоявшегося здесь во время Гражданской войны митинга в поддержку тред-юнионов. За отливом в мире недвижимости наступил прилив. Эмма с головой нырнула в него и выстроила многоэтажный универсальный магазин, снабженный системой гидравлических труб и потрясающий тогда воображение многочисленных покупателей неслыханными новейшими гидравлическими лифтами. Новый магазин ожидал громадный успех. Зита на втором этаже универсального магазина устроила свой «Salon de Bon Ton» [21], — именно здесь заказывали себе туалеты супруги «Большой Четверки», как называли железнодорожных магнатов. Помимо миссис Стэнфорд тут одевались миссис Марк Хопкинс (которая была известна тем, что ее особняк, оцениваемый в три миллиона долларов, имел конюшни с хрустальными светильниками, а лошади содержались в стойлах красного дерева); одевалась, амбициозная миссис Чарльз Крокер (чей особняк занимал целый квартал на Ноб-Хилл) и миссис Коллис П. Хантингтон (которая, поговаривали злые языки, была когда-то проституткой). Сан-Франциско вновь переживал строительный бум. В 1859 году, едва только основной приступ «золотой лихорадки» схлынул, в штате Невада было обнаружено серебряное месторождение «Комсток Лоуд» — и новый, обильный поток серебра хлынул в город, вызвав второй строительный бум, который оказался даже более мощным, нежели первый. И жены нуворишей жаждали приобщиться к высокой моде.

А также к драгоценностям. Буквально через десять минут, заплатив шесть тысяч долларов за пошитые Зитой платья, Джейн Стэнфорд была уже в ювелирном магазине Феликса де Мейера и пожирала взглядом великолепной работы колье из жемчуга и бриллиантов стоимостью в триста тысяч долларов, как было указано на аккуратном ценнике.

— Феликс, — сказала она, — колье великолепно, прямо дух захватывает! Только вот муж говорит, что я слишком много трачу на драгоценности. Он считает, что я становлюсь фривольной.

— О! — воскликнул Феликс и изящным движением приложил колье к ее толстой шее. — Вы не просто вкладываете деньги в драгоценности, вы вкладываете деньги в поэзию. Эти жемчужины, например, воистину слезинки наяд.

Феликс, все так же щегольски одетый, хотя и по-стариковски хрупкий, приближался к семидесяти. Он скопил огромное богатство, а его магазин имел отличный оборот. Покупатели, а вернее покупательницы, приходившие к Феликсу, имели столько денег, что их миллионы прямо-таки жгли их владельцам руки, и потому они не интересовались ценой, но им нравилось выслушивать умные комплименты Феликса.

— Вы прямо-таки волшебник, — сказала Джейн Стэнфорд, глядя в зеркало на украшение. — Вы знаете, что перед вашими обольстительными речами я решительно бессильна. Да и колье замечательное. Но Леланд говорит, что мы должны думать о тех, кто беден и голодает… Но колье и вправду потрясающе красивое! Надо же, «слезинки наяд»! Ну как тут устоишь!

— Совсем недавно я продал миссис Херст замечательное — из бриллиантов и сапфиров — колье, которое она наденет на бал по случаю помолвки моей внучки, которая состоится в следующем месяце.

Джейн Стэнфорд сверкнула глазами.

— По-моему, Феба Херст решительно потеряла чувство меры. На нее посмотришь — такое впечатление, будто весь Ноб-Хилл принадлежит ей одной. Она тратит деньги не считая…

— Как-то Зита рассказывала мне, что у российской царицы было колье в точности такое же, как вот это, — продолжал Феликс, зная, что настойчивость — путь к успеху в торговле.

Джейн Стэнфорд вновь посмотрела на свое отражение в зеркале, затем вздохнула.

— Нужно покупать, что ж тут поделать…

— Папочка!

Все одновременно повернули головы к дверям магазина, выполненного в пышном, с обилием золота стиле Людовика XIV. Эмма, одетая в платье с черной каймой, прислонилась к дверям, по ее щекам струились слезы.

— Эмма, что случилось?

— Ох, папочка, Арчер умер!

Зита, которая сопровождала Джейн Стэнфорд, бросилась к Эмме. Эмма упала в ее объятия и дала волю истеричным рыданиям.

— Умер?! — воскликнул Феликс. — Но ведь доктора уверяли, будто кризис миновал!

— Эти ужасные, глупые доктора, что они знают?! Еще две недели назад они не сумели определить, что у него брюшной тиф. Я должна была отправить его в Бостон, где есть приличные больницы… О, мой дорогой муж, ушел, ушел, ушел навсегда!..

— Эмма, дорогая моя, садись вот сюда, — сказала Зита, помогая ей добраться до софы. — У меня есть нюхательная соль…

— Нет, не нужно, сейчас все пройдет. Прекраснейший человек, какой только появлялся на свет, сущий ангел… Я никогдане найду второго такого же, как он!

Джейн Стэнфорд подумала меж тем: «Никогда не найдешь и будешь одна всем распоряжаться…»

На следующее утро во время завтрака Эмма неожиданно сказала отцу:

— Больница…

— Что?

— Больница. Я построю больницу и назову ее в честь Арчера. Городу нужна первоклассная больница, и я построю самую лучшую в стране. Это будет Мемориальная больница Арчера Коллингвуда. Скажи, папочка, разве это не хорошая мысль?

— Да, дорогая, — сказал Феликс, взяв ее за руку. — Превосходная!

— И город, таким образом, никогда не забудет его.

Глава вторая

— Итак, она похоронила мужа номер два, — задумчиво сказал Слейд Доусон, сидя за обеденным столом своего особняка на Ноб-Хилл и просматривая утреннюю газету. Финансируемая Эммой «Таймс-Диспетч», разумеется, вышла в этот день с аршинным заголовком: «Выдающийся сенатор Коллингвуд не выдержал борьбы с тифом!», в то время как «Бюллетень» Слейда опубликовал это известие на неприметном месте на второй полосе под заголовком: «Политик умирает от лихорадки».

— А вспомни ее первого мужа, — сказала жена Слейда, сменившая свое имя с Летти на Лоретту и ставшая прихожанкой епископальной церкви в попытке скрыть свое прошлое проститутки. — А хоронили-то тогда всего лишь унцию пепла. Помнишь, как она ворвалась в мою комнату в «Бонанзе» и приставила пистолет к твоей голове?

Слейд оставался все таким же тощим, хотя прошедшие годы превратили его черные волосы и усы в седые. Отпив свой апельсиновый сок, он прорычал:

— Я никогда не забуду этого! Сука так перепугала меня, что это стоило мне, наверное, двадцати лет жизни.

— Она не пригласила нас на бал в честь помолвки своей дочери, — сказала Лоретта, намазывая на тост поверх сливочного масла мармелад. Родив Слейду двоих детей, она перестала следить за своей фигурой и, как результат, сильно раздалась. — Эта сука никогда не присылает нам приглашений, снобистская баба! Хотя я была бы не прочь посмотреть на ее дом изнутри.

— Мой редактор светской хроники однажды была там, так вот она рассказывала, что у них дом ничуть не лучше нашего. Слейд допил апельсиновый сок и закурил сигарку, чтобы покурить с кофе. Однажды в 1858 году золотоискатель, проигравший в казино «Бонанза» пять тысяч долларов, чтобы расквитаться, переписал на Слейда свои акции серебряного месторождения в Неваде, а еще через полгода бывший миссисипский шулер проснулся одним из владельцев «Комсток Лоуд», став вдруг «серебряным бароном». Теперь Слейд уже стоил не менее полусотни миллионов долларов. И когда это фантастическое вознесение в мир богачей произошло, Слейд не преминул отдалить на почтительную дистанцию своих дружков — «сиднейских уток». У него в ушах постоянно звенело словцо, брошенное Эммой: «Мразь!» Именно тогда Слейд и задался целью стать уважаемым,настолько уважаемым, насколько это вообще возможно, имея жену из бывших шлюх. Он нередко повторял своей Лоретте: «Если это смог сделать Коллис П. Хантингтон, то почему же не смогу я?!» Продав Чикаго свою долю от кафе «Бонанза», Слейд помимо того, что продолжал издавать «Бюллетень», занялся недвижимостью. Его главным делом оказалось строительство шикарнейшего отеля на той самой улице, которой суждено было стать одной из самых модных улиц Сан-Франциско — Нью-Монтгомери-стрит. Скромно названный «Грандом», отель раскинулся на целых два акра: только в сторону залива были обращены семьсот окон, а столовая отеля славилась обеденным набором из ста золотых предметов. Так что Слейду Доусону удалось далеко уйти от шаромыжника и карточного шулера, специализировавшегося на обыгрывании пассажиров речных пароходов.