Меч Баа Ци (СИ) - Тырышкин Алексей

— Бегите! — завопил Мараш что есть силы. — Ручка, Лушка, бегите что есть силы! Бегите!!!

И словил еще один удар сапогом в челюсть. Один из мальчиков вскочил и прыснул прочь — да с такой скоростью, что вскоре лишь трава на дальнем конце поляны качалась, поминая, где скрылся беглец. Второй оказался не таким расторопным. Его и сцапал Кормо одной рукой. Сдавил, заставив дико заверещать, а потом и захрипеть. Мараш взвыл, стараясь выбраться из короба, превратившегося в ловушку — механизм требовал, чтобы его открывали после фокуса снаружи. Кто-то из пехотинцев предложил зарубить буяна, но ему резонно ответили, что странный человек в коробе и так надвое распилен. И его, видать, пили не пили, все равно вопить будет. В итоге Мараша пнули со всей силы по виску и он обмяк, потеряв сознание.

Кормо поднял забрало шлема, ребенок в его руках опять заорал — теперь от дикого ужаса. Даже Вахтера слегка проняло. Это был мертвец, несомненно. С холодной полусгнившей кожей, с неживыми глазами, смотрящими в одну точку. С огромными острыми клыками. Вот они обнажились на всю свою кошмарную длину и смачно вошли в горло жертвы, прерывая его вопли. В стороны брызнула длинная струя артериальной крови.

— Рубер, и ты с ними? Как ты можешь… — ошеломленно спросил Вахтер. Посмотрел он на бывший свой кресекан, как на кучу дерьма.

— И я с ними, — тихо ответил ему Рубер. Потом громко сказал своему спутнику в черной броне. — А ведь говорят, будто данный колдун, что обманул Суператора с кроликами, он же и князя Хвои благословил на бой с Сонмом Великих героев. Ха-ха! Он уверил покойного князя, будто его волшебное слово дарует клинкам наших противников возможность поражать вашу великолепную броню и бессмертные тела! Какая же наивность, не правда ли? Даже моя Лапушка-Разлучница, приди мне такое в голову, ударить вас, фро, не смогла бы причинить никакого урона. А тут… благословение вот этого куска дерьма!

Говорилось это в первую очередь для Вахтера. Трисмегас как бы оправдывался, мол, а что я смогу сделать с этими мертвяками, они же неуязвимы. Черный рыцарь лязгнул зубами, а затем слез со своего коня.

— Ничто не может поразить нашу броню! А если это оружие есть, я хотел бы на него посмотреть! — сказал он, велев пехотинцам привести в чувство Восолапа. Тот едва разлепил веки, глядя на огромного рыцаря Ордена Золотых знамен после пары пощечин.

Мертвец в зачарованных доспехах со смехом протянул Восолапу свой меч.

— Благословляй его, колдунишка!

До псевдомага не сразу дошло, чего от него хотят. А когда дошло, он лишь затрясся в испуге.

— Что вы, что вы, почтенный рыцарь! Я… да какой с меня маг? Да я простой бродяга! Ездим с ребятами…

Восолап в растерянности обернулся, заметив внезапно с ужасом, что ребят то уже рядом и нет — чья-то голова в груде трупов торчит, где стариков убивали. Кажется, Кулеш и Расколбас. А кого прирезали и сгрузили на телегу для молодняка.

— Да чего ты перед этой гнидой пресмыкаешься! — внезапно подал голос Вахтер. — Смотри, его дружок-упырь ребенка насмерть загрыз. Думаешь, эта тварь тебя в живых оставит? Нееет! Так давай, колдуй: благословляй оружие и пробуй его зарубить! Это твой единственный шанс!

— Благословляй оружие, не то я сожру тебя прямо сейчас! — в свою очередь свирепо зарычал мертвый рыцарь на Восолапа. Для пущего эффекта он даже поднял забрало, обнажив полусгнившее скелетизированное лицо с длинными клыками. Восолап глянул на всунутый ему в руки меч, начал что-то бормотать, едва справляясь с губами из-за дикого страха.

— Да не так! — прикрикнул на него Вахтер. — Говори: благословляю сие оружие сеять смерть в рядах поганых живых мертвецов Ордена!

— Благословляю сие оружие сеять смерть в рядах пп… извините господин рыцарь… поганых живых мертвецов Ордена, — повторил Восолап вслед за Вахтером. В глазах Рубера блеснул огонек интереса.

— Подождите! — крикнул он. — Вахтер! Ты же понимаешь, что, сделав это, никогда ее больше не увидишь?

Он обращался напрямую, уже не делая вид, будто впервые видит человека перед собою. Вахтер задумался на миг. Потом бросил взгляд на Кормо, все еще обгладывающего тело убитого ребенка в стороне от них. Следом — на груды тел стариков. И тяжело вздохнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да и по хрен! Восолап, руби! Во имя Баа Ци!

— Во имя Баа Ци! — крикнул Восолап, закрыл глаза и обрушил меч на голову застывшего с издевательской ухмылкой мертвого рыцаря.

Крутнувшись в воздухе, прочь отлетела отрубленная башка самоуверенного мертвеца. Острие смахнуло ее, точно качан капусты, легко пробив хваленую волшебную броню черного доспеха. Восолап открыл глаза и с изумлением воззрился на дело своих рук. Едва обезглавленное тело рухнуло на землю, следом, опять потеряв сознание, упал и псевдоколдун.

Вахтер выхватил меч из руки Восолапа и кинулся на Кормо. Пехотинцы схватились за мечи, бросившись за ним. Рубер, прыгнув с седла, оказался прямо на пути меченосцев Ордена, крутнув свою сулицу. Первый же ухнул на колени с перерезанным горлом — Лапушка-Разлучница не только колола, но и лихо резала.

— Магистр! — крикнул один из меченосцев, поразившись, что его атаковал собрат по оружию. И тут же поник головой, наблюдая в своем пробитом доспехе на груди огромную дыру от копья. Всех пятерых Рубер Трисмегас положил за считанные секунды, едва потратив на каждого по одному молниеносному удару. Вахтер в это время отчаянно рубил Кормо. Мертвец еще при жизни славился лихим рубакой, однако меч Баа Ци, едва встретившись с клинком рыцаря Сонма Великих героев, разнес его на куски. Оставшись без оружия, Кормо попытался сблизиться и задушить противника в своих объятиях, но Вахтер одним косым ударом снес тому обе ноги, а затем принялся методично добивать трепыхающийся на земле кусок гниющего мяса.

— Хватит, Баа Ци! — крикнул ему Рубер. — Этот уже дохлый!

Вахтер остановился. Обернулся к магистру с таким зловещим выражением, что Трисмегас даже отступил на шаг. Он помнил стремительность Баа Ци во время жарких схваток с разными тварями Изнанки Вселенной. И потому понимал: имей бог полную силу в сем мире, Рубера бы не спасла ни Лапушка-Разлучница, ни что-либо еще. Он попросту не успел бы что-то предпринять, настолько был быстр Баа Ци.

Так они и стояли друг напротив друга некоторое время.

— Если я в чем-то провинился, прости меня, — сказал наконец Рубер. — Я и сам не думал, что они… детей…

— Не надо у меня прощения просить! — ответил ему Баа Ци, отводя от него взгляд. — Ты сам себя наказал, уже когда решил стать человеком. Мечом быть легче, дурак! Меч не стыдится и не злится. Он не любит и не теряет кого любит!

Тут Баа Ци глянул на оружие в своей руке, затем — на стоящего смирно коня убитого Кормо.

— Ладно, хорош рассусоливать. Погнали!

— Куда? — не понял Трисмегас.

— Детей освобождать, — сказал ему Баа Ци с таким выражением, будто иных вариантов для магистра третьего отряда и не существовало. — Нагоним и перерубим твоих ублюдков! Ну а ты потом скажешь там… своим, что партизаны напали. Видишь, какие заросли? Под каждым кустом по Ковпаку, понятно же!

Когда они уже мчались во весь опор по лесной дороге, угадывая путь обоза по кровавым ручейкам вдоль колеи, Рубер все же спросил:

— Но ведь ты понимаешь, что свою Тейли, о которой ты столько бредил в Изнанке, больше никогда не увидишь?

— Все может быть! — ответил ему на скаку Баа Ци. — Но если мы все же свидимся — я хотя бы смогу смотреть ей в глаза без стыда.

Глава 56. В тумане

Они появились не в трамвае, а сразу на остановке. Герди приложился об антивандальную урну, охнув, поднялся, осматриваясь. Рядом уже стояла Саша. Вокруг все тонуло в легком тумане.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А где мои родители? — спросила Саша.

— Не знаю, — ответил Герди. — Знать бы, где мы сами.

Он помнил, что Аня говорил о возможных проблемах со Светой и ее мужем при преодолении границ миров. Поскольку в том мире они уже умерли. Сам он предполагал, что все отправленные появятся там, откуда и отправились — в морге. Но нет: вокруг высились скрытые туманом темные мрачные тени пятиэтажных домов, совершенно безжизненные. Никого и на улице не видать. И если прислушаться, полное безмолвие.