Мой Рагнарёк - Макс Фрай

— У них очень мало самолетов. — Оптимистически заметил Геринг. И пренебрежительно добавил:

— И по большей части одно старье!

— Зато на этом старье летают боги. — Усмехнулся я. — Это не метафора. Они самые настоящие боги. Олимпийцы. Читали в детстве мифы Древней Греции? Ну вот, с ними нам и предстоит иметь дело. Да, и еще Один со своими валькириями — чтобы нам с вами мало не показалось!

— Один — это серьезный противник. — Спокойно согласился Геринг. — Думаю, Олимпийцы — тоже. Тем не менее, эти ребята летают на настоящей рухляди.

Вчерашний день!

— Даже позавчерашний. — Согласился я. — Но у нас с вами пока вообще нет никаких самолетов.

— Но ведь ты можешь сделать так, чтобы они были! — Геринг не спрашивал, а утверждал.

Он был почти прав: я здорово сомневался, что действительно могу справиться с этой проблемой, зато у меня имелся замечательный личный Джинн, который уж точно мог все что угодно. Собственно говоря, для того я и затеял это совещание, чтобы наконец-то обзавестись самолетами…

— Лучше всего мессесршмидты последнего поколения. — Деловито добавил Геринг. Его коллеги с энтузиазмом закивали — я отметил, что в этом вопросе они пришли к полному единодушию: ни англичане, ни американцы даже не пытались лоббировать свои отечественные модели.

— Реактивные, что ли? — Вздохнул я.

— Ну да, конечно! Ме-262.

— А почему не Hellcat? — Обиженно осведомился Анатоль откуда-то из-за моей спины.

— Потому что джентльмены предпочитают Ме-262 — а кто мы с тобой такие, чтобы спорить с профессионалами! Осталось только разжиться некоторым количеством этих самых «Ме»!.. Сделаешь? — Я вопросительно уставился на прозрачное облачко над своей головой — видимо, Джинн решил, что в таком виде он будет меньше смущать наших новых знакомых.

— Если ты объяснишь мне, что такое «реактивные мессершмидты», ты получишь их столько, сколько пожелаешь. — Отозвалось облачко.

— Да уж, чего-чего, а объяснений ты от меня вряд ли дождешься… — Растерянно протянул я. — Разве что у ребят хватит на это интеллекта. — Я с надеждой обернулся к авиаторам:

— Кто из вас способен растолковать Джинну, что такое «реактивный мессершмидт»?

К моему величайшему удивлению, они отнеслись к этой идее с неописуемым энтузиазмом. Через полчаса я понял, что могу сойти с ума от нагромождения технических терминов и чудовищных чертежей, которые они рисовали прямо на песке, и тихонько покинул эту милую компанию — пусть сами разбираются! У меня были весьма незамысловатые планы: прогуляться, размять ноги и желательно поболтать о пустяках с подходящим собеседником. Честно говоря, на моем глупом сердце лежал довольно увесистый камень, и с каждым часом его вес понемногу увеличивался. Я делал что мог, можно сказать, честно выполнял свой «профессиональный долг», старался подготовить свою огромную, но совершенно необученную армию к первой битве с Олимпийцами, как и полагается всякому порядочному Антихристу… Но когда я думал о том, что возможно уже завтра новенький, извлеченный из небытия моим верным Джинном, мессершмидт под управлением Адольфа Галанда атакует «Бристоль» Афины, я чувствовал себя законченным идиотом. В глубине души я здорово надеялся, что Афина все еще вполне бессмертное существо, но ведь удалось же безумным индейским богам убить Диониса, Геру и Афродиту, которым, если верить мифам, тоже полагалось бы быть бессмертными…

Я сам не заметил, как позволил невеселым размышлениям захватить все мое внимание. Я брел по пустыне, не глядя по сторонам, петляя наугад между нашими флегматичными дромадерами, сложенными на земле одеялами и их владельцами, взирающими на меня с благоговейным трепетом, пока не угодил прямехонько в объятия Доротеи.

— Еще немного, и ты сбил бы меня с ног, как пьяный шофер, Владыка! — Рассмеялась она. — Ищешь кого-то?

— Нет. — Честно ответил я. — Спасибо, что нарушила ход моих размышлений, Дороти. Уж очень они были безрадостные, эти самые размышления!

— Мои тоже. — Вздохнула она. — Я уже говорила тебе, что мне страшно?

— Говорила. — Печально улыбнулся я. — А я, часом, не отвечал тебе, что мне тоже?

— Отвечал, с завидным постоянством. Извини, но в твоих устах это утверждение звучит не очень-то убедительно…

— Ну так вот: я говорил тебе правду. Наверное, это нормально: мы с тобой — просто живые люди… по крайней мере, мы все еще ощущаем себя таковыми.

Нас ждет неизвестность, а людям свойственно бояться неизвестности…

— Почему ты так упорно называешь себя обыкновенным человеком? — Робко спросила она. — Я отлично помню, как на меня подействовал твой голос, в самом начале нашего пути! Собственно говоря, тебе удалось воскресить меня из мертвых, и не только меня, как видишь… — Она небрежно махнула рукой куда-то в сторону неритмично колышущегося моря человеческих голов. — И еще я помню, что ты сотворил с храмом Сетха, и как это выглядело со стороны!

— Я уже устал объяснять: я не совершаю чудеса, они сами со мной происходят, когда им приспичит. Это большая разница. — Тихо сказал я. — Меня никто не спрашивает: «Эй, Макс, не хочешь ли совершить пару-тройку чудес сегодня после обеда?» Я ничего не решаю. Иногда я чувствую себя распахнутой форточкой, через которую в дом может ворваться все что угодно: и свежий ветер, и золотистый лист вяза, и комья грязи, и шаровая молния…

Но какая-то часть меня сидит в комнате вместе с вами и с ужасом ждет, что будет дальше. Так что мы в одной лодке…

— А что будет дальше, ты знаешь? — Робко спросила она. — Чем все закончится?

— Какая разница, чем все закончится?! — Я пожал плечами. — Скорее всего, всех нас сметет неведомо кем затеянная буря, вот и все. Не думаю, что о нашей храбрости сложат легенды, поскольку делать это будет некому, так что слава нам не светит… Тем не менее, ничего страшного не происходит, наверное. Все мы с самого начала знали, что любая человеческая жизнь заканчивается смертью: это входит в условия задачи.

Можно сказать, что нам еще повезло: никто никогда не обещал нам, что накануне конца с нами случится множество невероятных чудес, тем не менее, они уже происходят, и это только начало! Прежде, чем умереть, мы успеем побыть куда более живыми, чем прежде — не худший подарок напоследок!

— Это правда. — Тихо сказала Доротея. — Я никогда не чувствовала себя такой живой. Мне никогда не удавалось так долго смотреть на небо, Макс. А теперь только этим и занимаюсь: дромадеры бредут так медленно, и ритм их ходьбы примиряет меня с судьбой… Даже наша поездка через храм Сетха была чудо как хороша, хотя я ужасно боялась… И самое главное: никаких вареных яиц с гренками по утрам, никаких вечерних газет в метро по дороге со службы… и никаких ежедневных поцелуев по привычке — жалких попыток избежать одиночества, прикасаясь к чужому телу. Рядом со мной нет никого из старых знакомых, но это к лучшему. Я больше не чувствую себя одинокой — скорее уж наоборот… Наверное, это и есть рай — и кто я такая, чтобы жаловаться, что мне нельзя остаться в этом раю навсегда! Хорошо, хоть пустили постоять на пороге, не так уж мало! — По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка, но губы невольно сложились в мечтательную улыбку. Мое сердце сжалось от нежности и восхищения. Вот это и есть настоящее мужество, вся моя бесшабашная храбрость бессмертного не стоила ее улыбки — куда уж мне!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});