О чем думала королева? (сборник) - Леонид Шифман

Так вот в чем дело! Были, оказывается, в подсознании Моти «латентные гены» рабской психологии. И иногда они «играли». Осознав это, Мотя уже вполне целенаправленно «выдавливал из себя» эти капли рабства. И, в первую очередь, делал это в своей работе.

Вынужденно прекратив общение со Стерном, Мотя, разумеется, не прекратил ее. Он надеялся, что его предсказание двух новых спутников Плутона – не последнее открытие эвереттического изоморфизма в тексте великого романа.

В процессе исследования Мотя, к своему удовольствию, убедился в том, что его предположение о фрактальном характере структуры этого текста отнюдь не было оригинальным! Вот что он обнаружил в книге Иоганна Петера Эккермана, литературного секретаря великого Гете.

В записи от 9 марта 1831 года Эккерман приводит такое высказывание великого поэта: «Вы, наверно, знаете: Курье нашел во Флорентийской библиотеке рукопись с одним из центральных мест “Дафниса и Хлои”, отсутствовавшим в прежних изданиях. Должен признаться, что я всегда читал это произведение в неполном виде и восторгался им, не чувствуя и не замечая, что подлинная его вершина отсутствует. Но это тем более свидетельствует о его совершенстве: наличествующее настолько удовлетворяет нас, что о недостающем и не догадываешься».

То, что Гете так тонко почувствовал и определил фрактальность – «наличествующее настолько удовлетворяет нас, что о недостающем и не догадываешься» – совершенно не удивило Мотю. Такой знаток и ценитель готики, как Гете, не мог ее не почувствовать. Ведь готика пронизана фрактальностью. Заинтриговало Мотю то, какой же эпизод отсутствовал в тексте до находки Курье во Флорентийской библиотеке?

И он с особым вниманием перебирал их один за другим. И обратил внимание на подмеченную Гете «многоцентровость» текста. Гете ведь отнюдь не случайно сказал, что Курье обнаружил один из центральных эпизодов. И Мотя находил все новые и новые «центры», имеющие отношение к его главному интересу.

Так, он был уверен, что не является случайным и рассказ Филета-Солнца о своей юношеской любви – «И сам я был молод и любил Амариллис». Амариллис была холодна к Филету и, как он говорил, «Я свирели свои разбивал за то, что коров моих они чаруют, а Амариллис ко мне не влекут». Мотя считал, что эти образы вскрывают наличие на периферии Солнечной системы холодной звезды, «бурого карлика», которая столь далека от Солнца, что «почти не слышит» его «призывной свирели». Но не надеялся, что зонд Стерна сможет ее обнаружить. В поясе Койпера не могло быть столь массивных объектов – их давно обнаружили бы или непосредственно, или по их влиянию на другие тела, а когда зонд достигнет облака Оорта, он будет уже вряд ли работоспособен, даже несмотря на российский плутоний. Так что как открыть Амариллис, Мотя не знал.

Однажды Мотя нашел стихотворение Андрея Ходановича, которое тут же прочел Камо:

Париж. Версаль. Холодный мрамор статуй.Извечный праздник Дафнисов и Хлой.Насмешливый коварный соглядатайс погибельной безжалостной стрелой.

Мотя сказал шутя, что автор несколько поверхностно представляет себе нравы Версаля тех времен, когда там устанавливались античные статуи. Там, скорее, творился другой праздник – «Сатиры и нимфы». И, как сказано о них в энциклопедии, «хитрые, задиристые и похотливые, сатиры резвились в лесах, гонялись за нимфами и менадами, устраивали злые каверзы людям». И как раз Эроса «с погибельной безжалостной стрелой» там можно было встретить крайне редко: похоть и любовь вещи разные.

Но Камо неожиданно серьезно отреагировал на слова Моти, и у них завязался долгий разговор. Как всегда, когда Камо хотел сообщить что-то необычное, это требовало большого внимания со стороны собеседника. Но этот разговор, как потом не раз вспоминал Мотя, стоил затраченных усилий и времени.

Именно тогда и были «высказаны» важные соображения Камо, который активно помогал Моте в его работе. Так, оказалось, что Камо считал: за «обязанностями» Эроса возбуждать чувственность скрывается функция творения первосущности, материи, а ее бог-творец Эрос – это и есть то самое скалярное поле, которое, по теории Линде, породило огромное древо «наших» ветвей мультиверса. Не зря Эрос говорит у Лонга: «И я вовсе не мальчик, и если я мальчиком с виду кажусь, то на самом деле я Кроноса старше и всех его веков».

Стихотворение Ходановича Мотя нашел, осуществляя поиски «генетического материала», попавшего из романа Лонга в творческие продукты других авторов. Так, очень любопытными оказались и перевод В.Я. Брюсова, и вариант оригинальной комедии «Дафнис и Хлоя» артиллерийского офицера времен Первой мировой войны Павла Муратова, и роман Ю. Нагибина «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя». Все это еще и еще раз подтверждало Моте справедливость его оценки фрактального потенциала текста и обогащало понимание первоисточника новыми красками.

Мотя пока не рассматривал явно болезненно-порнографических реплик романа Лонга. Но не потому, что не видел научной ценности такого рассмотрения. Просто эта работа была лично ему неприятна, и он откладывал ее «на потом», благо и без этого материалов хватало.

Вот, например, оказалось, что православная церковь, несколько стыдливо дистанцируясь от демонстрации своего интереса к этому языческому первоисточнику, тем не менее, не открещивалась от него. И Мотя нашел такое тому подтверждение: «Ректор Саранского православного духовного училища протоиерей Александр Пелин выступил одним из соучредителей художественного проекта “Саранск – Санкт-Петербург. Традиции русского авангарда в творческой группе “Кочевье””… В рамках мероприятия состоялась презентация художественного альбома “Дафнис и Хлоя”, куда вошла буколическая поэзия саранского протоиерея Виктора Зимина. По словам о. Виктора, цикл лапидарных стихов на темы романа античного автора Лонга был создан в студенческие годы более 20 лет назад, еще до принятия им священного сана».

Вспоминая время от времени свое последнее посещение «конторы», Мотя, конечно, огорчался невозможностью после этого творческого общения со Стерном, ему явно не хватало понимающего собеседника, хотя утешал он себя тем, что благополучный финал истории о Дафнисе и Хлое гарантирует благополучие их с Катей любви. Ведь Дафнис и Хлоя в книге Лонга – это Мотя и Катя «здесь и сейчас».

Но, вполне точно определившись «в личном плане», ни Мотя, ни Камо, так и не решили «загадку Курье» – как оказалось, они не нашли в тексте эпизода, самого важного для понимания космических последствий их собственных судеб.

Может быть, и по причине своей изоляции от научного сообщества – оно уже начинало приобретать черты мультисоциума, и две отдельные клетки не могли полноценно функционировать вне организма…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});