100 знаменитых анархистов и революционеров - Виктор Савченко

К тому же как только Спиридонова осознала, что Декреты о земле в корне отличаются от программ эсеров, за которыми в революцию пришли крестьяне, она одобрила вооруженное выступление против большевиков, приняла в нем активное участие и взяла на себя организацию очередного громкого террористического акта – убийство посла Германии графа фон Мирбаха, которое вошло в историю мирового терроризма. В данном случае сама Спиридонова вместе с другими членами партии только вынесла приговор и подготовила операцию. В исполнение его привели Яков Блюмкин и Николай Андреев – оба эсеры и сотрудники ВЧК. Это убийство, которое изначально было на руку большевикам, полностью развязало им руки. Восстание было подавлено. Левые эсеры разделили судьбу ранее разгромленных кадетов, правых эсеров и других фракций. В стране фактически установилась однопартийная система.

Спиридонову арестовали 6 июля 1918 года на V съезде Советов. С этого дня жизнь для нее стала сплошной чередой заключений, слежек и ссылок. Первые аресты скорее напоминали изоляцию: посадили – постращали – выпустили – слежка. На свободе она не прекращала пропагандистской деятельности против большевиков. Своих мыслей не скрывала: правительство сравнивала с жандармерией, «молодчиков комиссаров» называла душащими народ мерзавцами. Во время очередного ареста в ноябре 1918 года написала в ЦК партии большевиков откровенное письмо, осуждающее их позиции. «Ваша политика объективно оказалась каким-то сплошным надувательством трудящихся… Вы или не понимаете принципа власти трудящихся, или не признаете его… Именем рабочего класса творятся неслыханные мерзости над теми же рабочими, крестьянами, матросами и запуганными обывателями. Ваши контрреволюционные заговоры, кому бы они могли быть страшны, если бы вы сами не породнились с контрреволюцией». Ее выступления перед рабочими носили еще более откровенный характер, заставляли их задумываться над сложившейся ситуацией в стране.

За инакомыслие Спиридонову в феврале 1919 года обвинили в контрреволюционной агитации и клевете на советскую власть. «Санатории», психиатрические больницы ЧК, куда ее помещали под именем «Онуфриевой», окончательно подорвали здоровье женщины. Эта принудительная изоляция Спиридоновой стала одним из первых прецедентов применения карательной медицины. Мария Александровна была не в состоянии терпеть насилия над своей свободой и личностью. Жизнь ее превратилась в сплошной кошмар видений насилия, которые она испытала в царских тюрьмах. Три месяца Спиридонова практически не спала, затем отказалась от еды – 14 дней сухой голодовки. Товарищи по партии, Б. Камков и А. Измайлович (подруга по ссылке), с ужасом наблюдали, как она пытается уйти из жизни. Только сильный инстинкт самосохранения вывел ослабленный организм из тьмы небытия.

Но и разбитую туберкулезом, цингой, голодовкой Спиридонову большевики боялись, хотя фактически Мария Александровна «разоружилась». «С 1922 года я считаю партию левых социалистов-революционеров умершей. В 1923–1924 годах это уже агония. И без надежд на воскрешение, ибо рабочие и крестьянские массы ни на какие лозунги самого обольстительного свойства не поддадутся», – писала она впоследствии. Но так как Спиридонова не умела скрывать своего мнения и всегда открыто говорила о всех недостатках, для советской власти она стала врагом, но врагом знаменитым – старую революционерку, террористку, боровшуюся с царизмом, трудно было незаметно уничтожить.

С мая 1923 года Мария Александровна стала политической ссыльной. Жила и работала в Самарканде, но политической деятельностью не занималась. Написала книгу о Нерчинской каторге, которая была напечатана в журнале «Каторга и ссылка» и вышла отдельным изданием. В это время Спиридонова вновь почувствовала себя молодой и энергичной – в ее жизни наконец-то появилась любовь. Она «обрела друга любимого и мужа». Илья Андреевич Майоров, бывший член ЦК левых эсеров, автор закона о социализации земли, был тоже сослан. Они жили дружно и старались не замечать постоянной слежки. Спиридонова знала, что о каждом ее слове, о каждой встрече становится известно в ЧК.

Доносы скапливались. В сентябре вновь арест, обвинение в связи с заграничными левоэсеровскими группировками и ссылка – теперь уже в Уфу. Здесь Спиридонова работала старшим инспектором кредитно-планового отдела Башкирской конторы Госбанка, крутилась по хозяйству, чтобы обеспечить сносную жизнь мужу, его сыну и престарелому отцу. А еще ухитрялась рассылать скромные посылки бедствующим друзьям, в прошлом своим единомышленникам.

В это время Спиридонова по-прежнему оставалась в числе самых популярных женщин тех лет. На митинге 1924 года в Берлине известная немецкая анархистка Э. Гольдман назвала ее «одной из самых мужественных и благородных женщин, которых знало революционное движение». А в Париже даже появился комитет, поставивший себе целью добиться переезда Спиридоновой во Францию, но им не удалось вырвать «эсеровскую богородицу» из лап ЧК. Несмотря на многочисленные ходатайства, в выезде за границу ей было отказано. Л. Д. Троцкий заявил К. Цеткин, хлопотавшей о здоровье революционерки, что Спиридонова «представляет опасность для советской власти», а многие и вообще сомневались в устойчивости ее психики. Так, известный английский дипломат Р. Локкарт, бывший очевидцем выступления Спиридоновой еще на V Всероссийском съезде Советов (1918 г.), писал: «Сосредоточенный фанатичный взгляд ее глаз свидетельствовал о том, что перенесенные ею страдания отразились на ее психике. В качестве политической деятельницы она была не сдержанна, не деловита, но пользовалась огромной популярностью». Подтверждал это и Н. И. Бухарин, описывая случай того же времени. По его словам, они проезжали мимо рабочих, расчищающих снег по трамвайным линиям. На взмах «гр. Спиридонова достала браунинг и стала махать им, угрожая. Мне с большим трудом приходилось ее сдерживать, говорить ей: “Что вы делаете, разве можно?”» Он же характеризовал и ее поведение на митингах: «Все ее речи походили на истерические выкрики, она топала ногой, истерически кричала… Атмосфера была чрезвычайно тяжелая, напоминающая сцены из Достоевского».

Психологический надлом у Спиридоновой явно присутствовал, и тем страшней она была для большевиков. Для Марии Александровны начинался последний виток «кругов ада». В страшном 1937 году Спиридонова полной мерой оценила, что значит государственный террор против своего народа, о котором она предупреждала еще в 1918 году. Теперь ей инкриминировали подготовку покушения на К. Е. Ворошилова и всех членов правительства Башкирии, руководство несуществующей «Всесоюзной контрреволюционной организацией», вредительство, разработку террористических актов против руководителей государства, включая И. В. Сталина. По «делу» проходил 31 человек. Многие не выдерживали пыток и давали ложные показания. «Сломался» и муж Спиридоновой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});