Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира

— В смысле хозяев? — снова смотрю на Ярослава. — То есть у собаки, которую мы, оказывается, спасли, будут какие-то другие хозяева? Чужие люди?

— Обычно так это и работает, да, — кивает Ярик.

— Я могу взять её себе, если тебе так будет спокойней, — вдруг выдаёт Пётр, и я опять перевожу на него взгляд, дюже изумлённый и немножко возмущённый, а он пожимает плечами: — Я давно подумывал завести собаку.

— В смысле взять себе?! Это моя собака!

— Ты её даже не видела, — усмехается тот. — А как же искра, буря, безумие и любовь с первого взгляда?

— Вот пойду и посмотрю! — настаиваю я. — Яр, когда можно записаться на собеседование на должность собакородителя?

— Ты сейчас серьёзно? — недоверчиво поднимает кустистую рыжую бровь Ярослав. — Ты же понимаешь, что это ответственный шаг и назад дороги не будет? Это почти навсегда. Как ребёнок. Или как татуировка на лице.

Но я же давно мечтала о татуировке. И о собаке тоже мечтала, закатывая Соньке тематические хныкательные концерты после каждого нашего визита в приют с багажником старого текстиля и вкусняшек. Мечтала, но не могла решиться, постоянно откладывая и будто ожидая, что когда-нибудь моя собака найдёт меня сама. И это будет именно такая собака — с изъяном. Как мои горькие травы, собранные по помойкам и склепам, выращенные из полумёртвых растений, получившие шанс на жизнь. Как мой мужчина, такой сильный и благородный, но до сих пор до фатальных ошибок боящийся быть ненужным. Как я сама, лишь сегодня осознавшая свою истинную природу и решившаяся её принять. Только теперь у меня хватит любви на нас всех.

— Ты не обязана, Ась, — тихо произносит Пётр, нащупывая пальцами мою ладонь.

— Но я хочу, — говорю убедительно, сильно сжимая их в ответ. — Я очень хочу. Если этот хромой рыжий или палевый, неважно, пёс не будет возражать, то я готова.

— Хорошо, — соглашается Ярослав после долгого и пристального взгляда на меня. — Могу договориться о встрече на завтра.

— Спасибо, — улыбаюсь я. — Спасибо.

И позволяю Петру утянуть меня в служебные помещения, чтобы тут же, без лишних глаз, обнять и прижать к себе.

— Я что, правда только что решила завести собаку? — ошеломлённо спрашиваю.

— Очень похоже на то, — подтверждает он. — По крайней мере, имя ты давно придумала.

— Кешью, — выдыхаю я со счастливой улыбкой и порывисто его целую.

Потому что так приятно принимать решения, которые не являются взрослыми, взвешенными и соотносящимися с давно выработанными мной правилами, но в спонтанности которых — подлинная радость. И я готова стоять вот так вечно, припечатавшись к Петру и попискивая от восторга, но над нами дамокловым мечом нависает воспоминание о Риткиной истерике, поэтому ещё семь тысяч мелких поцелуев — и мы с неохотой разлепляемся и идём в подсобку. Где и находим её — забившуюся в угол дивана, с синим гнездом на голове и пунцовыми пятнами на лице.

— Ты вернулась! — восклицает она, и стоит мне снять пуховик и усесться рядом, как она тут же набрасывается на меня с объятиями и даже закидывает ногу на мои колени.

— Возможно, у меня появится собака, — не могу не поделиться я.

— Везууука! — протягивает Рита. — Будешь иногда разрешать мне с ней погулять? У меня наверняка освободится куча времени, когда меня увооолят.

Она кривит личико, демонстрируя, что сейчас прольются слёзы, но глаза её всё ещё сухи, как африканская пустыня.

— Что случилось? — спрашивает Пётр, пристраиваясь на краешке стола. — Только без соплей, пожалуйста.

— Короче, — начинает Рита, ослабляя свою осьминожью хватку и садясь более или менее ровно, — я всё делала так, как ты мне сказала. Постила готовые фоточки и твои тексты — правда, я добавляла туда смайлики, много смайликов… Знаю, ты их не любишь, но Новый год, чудеса, волшебство — кому повредят снеговички и ёлочки?

— Ближе к делу, Рит.

— Ну а потом мы получили профессиональные фотки с нашего новогоднего движа, я отправляла тебе ссылку на архив, но ты, наверное, не видела, они вообще очешуенные, и я, короче, стала выкладывать их в инстаграм, всем они нравились, их лайкали, репостили, и всё было топово, я даже твою фотку выложила, ты там с Соней, и вы вообще нереальные красотки, и я не знаю, виной тому Сонины сисяо или что, но я даже получила заказ на чокер, почти такой, как у тебя был на шее, прикинь? Это же нативная реклама, я молодец?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это сексуальная объективация женщины с целью получения выгоды, — поправляю я.

— То есть я не молодец? — снова кривит личико Рита. — Соня тоже подаст на меня в суд?

— Не подаст, Рит, но теорию рекламы тебе надо бы подтянуть. Так что случилось-то?

— Всё было классно, все были довольны. А сегодня написала она! Сказала, что не давала нам нотариально заверенного согласия на публикацию своей фотографии, тем более такой, которая порочит её честь, достоинство и деловую репутацию! Так и сказала!

— А порочит? — уточняет Пётр.

— Я щас покажу! — восклицает Рита, вытаскивает из-под собственного зада телефон и открывает нужную вкладку, а мы с Петром склоняем головы над экраном.

На нём фотография очень красивой Каталины Лав. Роскошная инстадива в блестящем золотистом ромпере стоит на фоне разноцветных пуансеттий, и она прекрасна каждым сантиметром своего тела — густые волосы, бесконечные ноги, острые коленки, узкие запястья. Выглядит довольной и расслабленной, улыбается, и если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я бы со всей ответственностью заявила, что это ну очень удачная фотография. Самые лучшие кадры со мной до этого уровня даже близко не дотягивают.

— А куда смотреть? — озадаченно спрашивает Пётр. — Что здесь не так?

— Вот и мне кажется, что всё хорошо, — настойчиво кивает Рита. — Но, видимо, она тут выглядит слишком человеческой — без фейстюна и адового фотошопа, даже талия как у людей, а не безрёберных гуманоидов. Я, конечно, сразу удалила фотку, но Каталине этого недостаточно, она грозит подать в суд и рассказать своим подписчикам, которых у неё овердофига, какие мы ужасные. Пётр Алексеич, меня посадят в тюрьму?

— Не драматизируй, Рит, — отмахивается тот. — Снимок сделан во время публичного мероприятия, и очевидно, что модель позирует фотографу, смотрит прямо в объектив и в силу рода своей деятельности осознаёт, что этот кадр позже будет опубликован в открытых источниках. А это уже можно считать совершением конклюдентных действий, посредством которых она выражает «молчаливое» согласие на использование своей фотографии.

— А чего тогда теперь придирается?! — обиженно восклицает Рита. — Мы же раньше нормально с ней сотрудничали! Она, конечно, всегда была немного со звездой, но не до такой же степени! После Нового года будто с цепи сорвалась, прям биполярочка какая-то!

— Похоже на попытку привлечь к себе особое внимание, — замечаю я, откидываюсь на спинку дивана, скрещиваю руки на груди и внимательно смотрю на Петра. — Или на месть обиженной женщины.

— Точно! — подхватывает Рита, полностью копируя мою позу. — Это всё ты виноват!

— Я-то тут при чём? — возмущённо протестует Пётр, глядя на наши суровые лица.

— А вот не надо было заставлять меня второй раз продавать им с подружайками бутылку шампанского! — принимается распекать его Рита. — И шушукаться с Каталиной по углам не надо было, если собирался свалить с вечерины ещё до начала караоке, а она, между прочим, пела! Очень кринжово, но пела! И я тоже пела, но получше… И не надо было… Не надо было…

— Ямочкой светить, — подсказываю я.

— Ямочкой светить! Подожди, какой ямочкой?

— Ладно, ладно, — сдаётся Пётр, вскидывая руки. — Есть её номер телефона?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Каталина Лав появляется в «Пенке» буквально через полчаса во всём своём великолепии: волосы, губы, ресницы, туго обтягивающее платье нюдового цвета под распахнутой шубой. Бросает пренебрежительный взгляд на вьющихся у барной стойки нас с Риткой, величаво шествует к столику, выбивая искры каблуками, опускается на стул, эффектно закидывая ногу на ногу, и принимается выстукивать острыми ногтями ритм по столешнице, всем видом демонстрируя высшую степень обиды. Рита тут же сквозь зубы называет Каталину «вот, блин, дьяволицей» и спешит принести ей в жертву многослойный кофейный коктейль с шапкой взбитых сливок, посыпанных корицей и съедобным глиттером. Пётр садится напротив, надевает вежливую профессиональную улыбку, соединяет пальцы в замок и начинает что-то убедительно Каталине рассказывать, но хотя мы с Риткой и настраиваем уши на нужную волну, ничего расслышать не удаётся.