Волкодав - Мария Васильевна Семенова

И сам не хотел, а получается, будто незваным подоспел к угощению.

– Хлеб да соль, – сказал он, ведя коня мимо. Он не удивился и не обиделся бы, ответь они ему: «Едим, да свой». Однако соломенноголовый Спел обрадованно замахал руками, показывая венну оплетённую глиняную бутылочку:

– Подсаживайся, Волкодав! За здравие кнеса и кнесинки…

Как это на первый взгляд ни странно, нелюдимый телохранитель ему нравился. Наверное, за то, что на славу холил Серка, не переваливал на холопов заботу.

– Спасибо, – поблагодарил Волкодав. – От закуски не откажусь, а чашку не пачкай. Мне государыню ещё на площадь сопровождать…

Он вооружился жёсткой щёткой и принялся чистить уткнувшегося в кормушку коня.

– Ишь, красная девица, родниковой капельки забоялся, – достиг его слуха негромкий смешок мятельника Зычка.

– Красная девица и есть, – согласился Спел. – Даром что при усах. – И позвал: – Эй, венн, не надумал?

Волкодав улыбнулся. На такие беззлобные подначки он не обижался, ещё не хватало. Серко оборачивался, вздыхал, тёрся о его плечо носом.

– За госпожу нашу, – долетел из угла голос Зычка. Послышалось бульканье вина, перетекавшего из бутылочки в кружку. – И жаль, да что поделаешь, – продолжал старый слуга. – Жизнь жить пора, всему срок…

Ну точно: просватал доченьку кнес! – сейчас же сообразил Волкодав. Всё как положено. Когда ещё объявят народу, а верные слуги обо всём уже доподлинно сведали.

Вино полилось в другую кружку, и Спел подтвердил догадку телохранителя:

– За то, чтобы голубушке нашей новое гнездо теплей старого показалось.

– Ишь замахнулся, – проворчал старик. – Чтобы в чужом дому слаще было, чем при отце-матери? Да разве ж бывает?..

Они выпили. На крепких зубах Спела хрустнул огурчик знаменитой веннской засолки. Волкодав подавил в себе желание побыстрее кончить работу и продолжал орудовать щёткой.

– А что, за добрым-то мужем! – принялся рассуждать молодой конюх. – Одно слово, велиморец! Небось на другой день золотым жуковиньям счёт потеряет. А уж как обнимет, к устам устами прильнёт…

Он хохотнул.

– Баловник, – проворчал Зычко, но по голосу чувствовалось, что старик улыбался. Волкодав приласкал Серка, хлопнул по гладкому крупу и вышел из денника. Он нимало не сомневался, что слуги всё как есть вызнали о женихе. И какого роду-племени, и как звать, и ровня ли государыне по молодости и красоте. А вызнали, стало быть, скажут сейчас и ему.

Заметив телохранителя, Спел прибил ладонью солому рядом с собой:

– Давай, венн, закуска кончается!

Нежные огурчики в палец длиной, однако, ещё плавали в мисочке с пахучим рассолом. Рот мгновенно наполнился набежавшей слюной. Волкодав сел, взял один, поблагодарил и стал есть.

– Хорош, значит, жених? – спросил он, неторопливо жуя.

– Куда лучше! – отозвался Зычко. – Родом, правда, сегван, а так вельможа вельможей. Страж Северных Врат!

Все знали, что среди Стражей Врат Велимора случались люди безродные. Зато скверные или хотя бы средние воины – никогда. Волкодав очень не любил расспрашивать, но дело касалось кнесинки, и он не сдержался, подтолкнул:

– Небось старый, лысый, беззубый…

– Стал бы государь за такого дитя своё выдавать! – возмутился чуточку захмелевший Спел, а Волкодав подумал: ещё как выдал бы, встань тому ценой Галирад. Конюх же запальчиво продолжал: – Стремянный кнесов сам его видел и нам сказывал. Годами молод, да только дел его, бают, на семерых стариков хватит и ещё останется. Горлуша, стремянный, божился… стать молодецкая, волосы чище золота, усы – во, а глаза, куда там халисунским сапфирам…

Только что жалевший просватанную госпожу, он уже готов был защищать её жениха, словно Волкодав его каял.

– И рода хорошего, даром что сегван. Сам кунс и сын кунса, и имя, какое вождю не стыд носить: Винитар!

Никто не заподозрил бы по лицу Волкодава, чтобы это имя для него кое-что значило. Он кивнул, медленно дожёвывая огурец и ожидая, не скажет ли Спел ещё чего занятного. Потом неторопливо заметил:

– Я слышал, был когда-то неподалёку отсюда кунс Винитарий…

– Ну да, так это и есть сын его, – радостно пояснил Спел. – Батюшка, вишь, на аррантский лад имечко перекроил, а сын не хочет, да и правильно делает.

…Сын, думал Волкодав. Винитар, сын Винитария. Совсем скоро ему повезут кнесинку в жёны. Он, Волкодав, всего скорее и повезёт. Сыну Людоеда на ложе. За что? Её-то за что?..

– Плохо ешь, малый. – Зычко Живлякович протягивал ему кусок свежего ржаного хлеба, увенчанный изрядным ломтем ветчины с хреном. – О чём призадумался? Тебя-то кнесинка как пить дать в свиту возьмёт да там, глядишь, при себе оставит. А не оставит, всё Велимор посмотришь: диковинная земля, говорят…

Волкодав кивал головой, слушал его и не слышал, с отчаянием чувствуя, как возникает и разрастается в груди знакомая боль. Полных четыре седмицы с ним этого не бывало, и он, дурень, уже понадеялся – оставило, вновь изгнанное умелыми лекарями… Как же. Он попытался противиться, но это было не в человеческих силах. Кашель хлынул, словно поток из запруды. Хлеб с ветчиной упал в солому: Волкодав беспомощно скорчился, пытаясь выбросить из себя охваченные пламенем лёгкие. Мыш, что-то вынюхивавший на стропилах, с жалобным криком упал ему на плечо…

…Иногда в каменоломни для услады надсмотрщиков привозили рабынь. Каторжане, давно позабывшие, как выглядят настоящие живые женщины, подолгу обсуждали каждое такое событие. Один Серый Пёс с мрачным остервенением крутил свой ворот, громыхая по камням кандалами и отказываясь понимать, почему не разверзается земля, почему не падает небо, сокрушая под своими обломками Самоцветные горы…

И вот однажды мимо него прошагал Волк, таща на плече бьющуюся девчонку. Тут-то Серый Пёс и узнал, что даже цепи, бывает, иногда рвутся, если налечь от души. Он, конечно, не проломил тогда голову Волку и девушку не оборонил. Его живо сбили с ног, скрутили и потащили в колодки. И отстегали – не в первый раз и не в последний – так, что кому похлипче хватило бы помереть. Но хуже всего было то, что случилось потом. Открыв глаза, Серый Пёс увидел над собой Волка. И с ним рядом – ту девушку. Весёлую и довольную. Чему научили её объятия Волка и было ли, чему учить, этого он так и не узнал. Она улыбалась Волку и, хихикая, заигрывала с кем-то ещё, кого Серый Пёс со своего места видеть не мог. Потом она взяла у Волка кнут и…

Насколько венну было известно, с этим самым кнутом она редко расставалась впоследствии. И равных ей по жестокости среди надсмотрщиков было немного. Ещё поговаривали, будто от Волка (а может, и не от Волка) у неё родился младенец, которого она спровадила прямиком в рудничный отвал. Она была красива, очень