По воле судьбы - Колин Маккалоу

— А заодно растерзать, — хмуро добавил Децим Брут.

— Как ты думаешь, — вкрадчиво спросил Антоний, — сегодня вечером наш старичок разрешит нам пропустить по паре кружек вина?

Это Катбад был повинен в том, что Литавик столь спешно покинул Карнут. Он шел на общий сбор, убежденный в верности своей стратегии — помочь Верцингеторигу выкинуть римлян из Галлии, а потом сесть на трон. Когда это было, чтобы эдуй кланялся арверну? Деревенщине с гор, который не знает ни греческого, ни латыни, а претендует на образованность и ставит свои закорючки на документах, не умея читать! И по всем вопросам управления государством вынужден обращаться к друидам! Что же это за царь?

Тем не менее Литавик привел эдуев на сбор и там встретил Котия, Эпоредорига и Виридомара, которые тоже кое-кого с собой привели. Племена прибывали, но весьма медленно. Даже когда прокричали, что Верцингеториг заперт в Алезии, никто особенно не спешил. Гутруат и Катбад очень старались, чтобы дело шло быстрее, но Коммий и белги не пришли, и этот не пришел, и тот не пришел… Сур с амбаррами появился.

Очень знатный эдуй (амбарры принадлежали к эдуям), Сур был единственным, кого Литавик счел нужным приветствовать, когда тот появился. Котий в это время был занят тем, что усиленно обрабатывал Эпоредорига и Виридомара, которые содрогались при мысли о возмездии римлян, если что-то пойдет не так.

— Послушай, Сур, почему такой человек, как Котий, должен уговаривать такое ничтожество, как Виридомар, ставленник Цезаря?

Они прогуливались между деревьями священной рощи, вдали от равнины, где встали лагерем галлы.

— Котий сделает все, лишь бы разозлить Конвиктолава.

— Который, я вижу, остался дома! — фыркнул Литавик.

— Конвиктолав оправдался тем, что должен охранять свои земли, и вдобавок он самый старый из нас, — пояснил Сур.

— Можно сказать, даже слишком старый. Да и Котий такой же.

— Перед отъездом из Кабиллона я слышал, что войско, которое мы послали на аллоброгов, ничего не добилось.

Литавик напрягся.

— Мой брат?

— Насколько мы знаем, Валетиак невредим, и его люди тоже. Аллоброги решили не драться в открытую. В подражание римлянам они встали на оборону своих границ. — Сур погладил пышные усы песочного цвета, прокашлялся. — Мне что-то невесело, Литавик, — наконец сказал он.

— Почему?

— Я согласен, что нам, эдуям, пора бы стать чем-то большим, чем подпевалами Рима, иначе меня бы здесь сейчас не было, как и тебя. Но можем ли мы надеяться объединиться именно так, как проповедует наш новый царь Верцингеториг? Мы ведь такие разные! Что? Разве кельт не плюет на белгов? И как могут кельты Аквитании, эти маленькие темнокожие олухи, равняться с эдуями? Я думаю, это очень правильная идея — объединить все галльские племена, но тут нужно учитывать очень многое. Да, мы все — галлы, но некоторые галлы лучше других. Разве лодочник паризий равен коннику эдую?

— Нет, не равен, — согласился Литавик. — Вот поэтому царем будет Литавик, а не Верцингеториг.

— О, я понимаю! — улыбнулся Сур. Но улыбка тут же исчезла. — Я полон скверных предчувствий. После всех разглагольствований Верцингеторига о том, что нам нельзя запираться в своих крепостях, он сам заперт в Алезии. Что же это за царь?

— Да, Сур, я понимаю, что ты хочешь сказать.

— Эдуи запятнаны. Назад пути нет. Цезарь знает, что мы перешли на сторону Верцингеторига. Трудно поверить в то, что он со своими малыми силами сумеет побить нас, когда мы подступим к Алезии. И все-таки на душе у меня неспокойно! Что, если мы погубим и себя, и весь наш народ ни за что ни про что?

Литавик поежился.

— Мы не должны допустить этого, Сур! Я не ничтожество, я всюду известен. Для меня единственный выход из ситуации — после поражения Цезаря отнять трон у Верцингеторига. Мы пойдем к Алезии вместе со всеми. Либо Верцингеториг победит, либо его выдернут из Алезии с нетронутым царством. Это придется принять. И начать действовать без проволочек. Так что давай-ка лучше обдумаем, каким способом мы отберем власть у этого отвратительного, неграмотного арверна!

— Да, об этом стоит подумать, — согласился Сур.

Какое-то время они шли молча. Обутые в мягкие кожаные сапоги для верховой езды, они бесшумно ступали по толстому слою мха, покрывавшего камни дороги, ведущей к могиле Дагды. Среди стволов деревьев виднелись статуи длиннолицых богов, сидящих на корточках. Их висящие пенисы едва не касались земли.

Вдруг послышался голос, казалось исходящий из сердцевины гигантского дуба, такого старого и огромного, что дорога раздваивалась, обтекая его с обеих сторон. Это был голос Катбада.

— Верцингеториг станет неуправляемым после нашей победы над Римом.

— Я уже это понял, — ответил другой голос.

Это был Гутруат.

Литавик схватил Сура за руку. Оба эдуя замерли, вслушиваясь в разговор.

— Он молод, горяч и уже мнит себя самодержцем. Боюсь, он больше не захочет с нами считаться, а ведь лишь мы, друиды Карнута, способны управлять столь огромной страной. Мы обладаем знаниями и надежно храним их. Мы издаем законы, мы следим за их исполнением, мы вершим правосудие. Да, конечно, я сам заставил вождей признать его царем Галлии. Это правильно, с этого надо было начать. Однако этот царь должен властвовать номинально, а не единолично, что, боюсь, произойдет после Алезии, Гутруат.

— Он не карнут, Катбад.

— Он начнет с того, что введет в совет друидов-арвернов. И власть друидов-карнутов сойдет на нет.

— И мы, карнуты, во всем будем вынуждены подчиняться арвернам, — добавил Гутруат.

— Этого нельзя допустить.

— Согласен. Царь Галлии должен быть воином и карнутом.

— Литавик считает, что царем Галлии должен быть эдуй, — сухо заметил Катбад.

Гутруат фыркнул.

— Литавик, Литавик! Он как змея. Раздвинь траву — и найдешь его там. А у меня возникает желание раздвинуть своим мечом волосы на его голове.

— Все в свое время, Гутруат, все в свое время. Сначала главное, а главное — это поражение Рима. Потом — Верцингеториг, который после Алезии будет героем. Поэтому он должен умереть смертью героя, смертью, о которой ни один арверн или эдуй не сможет сказать, что она принята от руки галла. В данный момент мы находимся между Белтиной и Лугнасадом. Но Самхайн уже не за горами. Значит — Самхайн. Вероятно, тогда с царем Галлии что-то случится. В начале темных месяцев, когда урожай уже в закромах и люди собираются, чтобы очистить души и просить благословения у богов. Может быть, новый царь Галлии исчезнет в огненной дымке или его увидят плывущим по Лигеру на запад в большой странной лодке. Верцингеториг должен остаться героем, но сделаться мифом.

— Я с удовольствием этому помогу, — сказал Гутруат.

— Я был в тебе уверен, — сказал Катбад. — Благодарю, Гутруат.

— Ты будешь заглядывать в будущее?

— Дважды. Один раз для себя, прямо сейчас, потом — для общего сбора. Ты можешь присутствовать, — сказал Катбад.

Голос его затихал, ибо карнуты, видимо, удалялись.

Эдуи переглянулись. Какое-то время оба не двигались, затем Литавик кивнул, и они осторожно пошли вперед, но уже не по дороге, а между дубами, сдерживая дыхание, пока их взорам не открылась могила Дагды. Завораживающее место. На заднем плане — груда булыжников, поросших сочными мхами. Из нее выбивался родник, впадавший в глубокий пруд, все время подернутый рябью. Таранис, верховное божество, любит огонь. Езус любит воздух. Дагда любит воду. Земля принадлежит Великой Матери, Данне. Огонь и воздух не могут смешиваться с землей, поэтому Данна вышла замуж за Дагду.

Голый раб-германец лежал лицом вниз на большом плоском камне. Он не был привязан. Катбад чистым голосом пропел над ним песнь, соответствующую обряду. Лежащий никак не отреагировал, он находился в наркотическом опьянении, не ощущая ни страха, ни боли. Гутруат отошел в сторону и встал на колени, а Катбад взял у прислужников длинный двуручный меч, такой тяжелый, что друиду пришлось расставить ноги, вознося его над головой. Меч вошел в спину жертвы ниже лопаток и так точно разрубил позвоночник, что клинок прошел насквозь.

Германец задергался в корчах. Катбад в белом одеянии наклонился над ним. Он пристально следил за агонией, за подергиваниями рук и ног, за пляской пальцев и судорожным сокращением ягодиц. На это ушло много времени, но Катбад все стоял. Губы его беззвучно шевелились всякий раз, когда конвульсии затихали. Когда все закончилось, он вздохнул, сомкнул веки, потом устало посмотрел на Гутруата. Карнут неуклюже поднялся с колен, и два прислужника подошли к алтарю, чтобы снять с него тело и омыть камень.

— Ну? — нетерпеливо спросил Гутруат.

— Я видел мало. Движения были странными, в большинстве незнакомыми.

— И ты ничего не узнал?