Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920 - Хадлстон Уильямсон

В тот же самый вечер пришел приказ Королевским ВВС немедленно улетать, и я написал длинный отчет, который надлежало доставить с летчиками Холмену. В нем я просил разрешения остаться на время, обещая присоединиться к остальным, когда настанет действительно критический момент, и предполагая, что для нас крайне важно не бросать вот так сразу упавших духом казаков. Я также отдал своей группе приказ немедленно собраться в Тимашевской и раздать всю одежду, имущество и снаряжение, какое они смогут отыскать, любому подразделению армейской группы Сидорина, Добровольческой армии либо казакам, которым случится оказаться поблизости и которые покажутся хоть как-то еще способными сражаться.

Все, кроме Уотсона, который теперь был моим переводчиком, уехали без задержек, а я отправился на запасной путь к командующему армией, чтобы предпринять новые усилия в поисках новостей от Агаева. К своему удивлению, я обнаружил, что поезд тоже ушел. Начальник станции пожимал плечами.

– Он ушел на юг, господин майор, – произнес он. – И он не вернется!

Ни одна душа на станции не могла дать мне какую-либо информацию о командующем армией, поэтому я отправил в Тимашевскую телеграмму, куда, как я полагал, он уехал, поручив своим офицерам либо получить объяснение, почему меня оставили в неведении, либо всем вернуться немедленно в Екатеринодар и доложить Холмену. Впоследствии я узнал, что эту телеграмму персонал военного телеграфа так и не отправил, хотя эти люди клялись, что отправили.

Со стремительной быстротой с каждым поездом из Батайска приходили слухи о новых катастрофах на севере. В течение последних нескольких дней ситуация стала совершенно неописуемой, а мы были зажаты где-то между военными составами и поездами с беженцами и ранеными, которые, будучи не в состоянии отправиться из-за хаоса и невозможности маневра на путях, оставались прикованными к своей колее длинными сталактитами бесцветного льда, выросшими из туалетов и кухонь. Британские офицеры смотрели на все происходящее фаталистически, понимая, насколько бессильны были русские в несчастье и как бесполезно призывать их к действию, и они бросали монету, загадывая, чей поезд отправится первым, кому из них суждено уехать раньше других.

Нам рассказывали ужасные истории. Видели санитарный поезд с сорока или более вагонами мертвецов, и ни одной живой души. Один вагон был отведен сестрам милосердия и врачам – все они мертвы, – а мужики сталкивали тела на тачки, как будто это был уголь, и сбрасывали их в песчаных карьерах.

Или было так: тела солдат и гражданских лиц, мужчин и женщин, умерших от ран или тифа, сбрасывали в конце станционных платформ, с них тут же снимали любую еще имеющую ценность одежду. Эти жуткие груды серо-белого цвета, одеревеневшие и сложенные, как дрова в поленнице для паровозов, росли в размерах с каждым проходившим через станцию и извергавшим своих мертвых поездом. Всякий раз, когда останавливался какой-нибудь поезд, из него, шаркая ногами и рыдая, спускались фигуры, спускали вниз тело кого-то из своих близких и родных, не желая его оставлять, но понимая, что уже ничего не могут поделать. Служащие железной дороги убирали трупы от рельсов, как только отходил поезд, и бесцеремонно сбрасывали рядом с другими, пока вечером не приезжала подвода, чтобы увезти этот нагой груз, бросая их лопатой на борт телеги, чтобы потом похоронить в какой-нибудь яме, вырубленной в промерзшей почве примерно в полумиле отсюда.

Тем временем Муся выхаживала Алекса, медленно возвращая его к жизни, ведя жуткое сражение с огромными трудностями. Всю ночь сидела она в забитом вещами, перегретом купе, которое делила с ним, и только днем, когда находились другие офицеры и врачи, чтоб присмотреть за ним, она приходила в мой вагон, который я в этом случае покидал, чтоб дать ей возможность поспать, помыться горячей водой и выпить чаю, после чего она возвращалась к своим обязанностям.

Вернувшись после своих бесплодных поисков Сидорина, я, как обычно, нашел ее здесь, до нее только что дошли ужасные слухи о взятии Батайска красными.

– Ведь совсем не так трудно дойти сюда от Батайска, – нервно произнесла она. – Нам надо отправить Алекса отсюда.

– Подожди, – сказал я ей. – Ничего не предпринимай, пока не будешь знать, что там произошло, или окажешься в еще худшем положении, чем сейчас!

– Но что же там произошло? – воскликнула она в отчаянии. – Если б мы только знали!

Однако я не мог сообщить ей ничего нового, а на станции не было паровозов, и, насколько нам было известно, между нами и красными не было ничего, кроме бронепоездов. Поэтому когда она ушла к Алексу, я принялся укладывать свой дорожный мешок, подготовил лошадь и казачий эскорт, захватил две подводы для себя и для нее с Алексом и подготовил все для отправки в путешествие по степи в Уманскую через полчаса.

В 5 часов утра с юга возвратился поезд Сидорина, причем так же загадочно, как и ушел, и когда я после завтрака отправился повидаться с генералом, тот вел себя так, будто никогда не уезжал. Со мной был Уотсон, и с его помощью я направил в генерала свой удар.

– Как представитель британской миссии при вашем штабе, сэр, – заявил я, – я нахожу невозможным исполнять свои обязанности до тех пор, пока мне не будет дана информация о ваших намерениях и перемещениях ваших войск!

Я также привлек его внимание к последнему дню в Новочеркасске и к судьбе Фрешвилля.

– У меня нет никакого желания присутствовать при повторении любого из этих эпизодов, – закончил я.

Какое-то время он был очень зол.

– Я командую армией из пятидесяти тысяч человек, и не вам выяснять или критиковать мои отъезды и приезды!

Он был взбешен, брови мрачно нахмурились, но когда полчаса спустя я прислал ему и Кельчевскому приглашение отобедать со мной в моем вагоне, намекая на то, что кто старое помянет, тому глаз вон, они оба тут же согласились!

Быстрая инспекция серванта выявила последние оставшиеся деликатесы. Черепаховый суп, икра трески, аспарагус из квадратной консервной банки и персики из круглой, последние две бутылки шипучего шампанского и в качестве самого главного угощения этого вечера – Муся в роли хозяйки.

Что за странный званый обед получился на этот раз! Муся меж двух генералов, Уотсон по одну сторону от меня, чтобы переводить, а Агаев – по другую. Не очень нормальное сочетание для развлечения столь высоких гостей, но такое, какое, как я считал, объясняется ситуацией.

Муся была в великолепной форме, и очень скоро все мы стали лучшими друзьями. Сидорин, поднимая тост за мое здоровье, весьма весело сослался на наше «ожесточенное сражение» сегодня утром, а Кельчевский полностью воспользовался возможностью быть вблизи Муси. Примерно в десять часов Агаев намекнул мне, что Сидорин хочет поговорить со мной наедине, поэтому генерал, Уотсон и я вышли и сели рядом на постель в моем купе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});