Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава Анатольевна

Анарен с сомнением покосился на дверь в королевский кабинет — надо бы войти, но он слишком хорошо представлял себе, что увидит там. Король, напоминающий свою собственную тень: пустыми глазами таращится в стену, воспаленные от бессонницы веки обведены красным, серебряные волосы потускнели и свисают по плечам, как мышино-серая пакля.

Потеряв близнеца, Герейн потерял половину себя.

— А мне насрать, что не принимает! — послышался в коридоре громовой голос. — Я четыре часа летел.

— Бу-бу-бу…

— Да пусть хоть четвертует!

Хр-рясь! Другая, парадная белая дверь распахнулась, и в покои ворвался Эмор Макабрин — здоровенный, злющий, сверкающий звездами и орденами — при полном параде.

Энери подавил недостойное желание спрятаться за портьеру.

Макабрин смерил его взглядом, шагнул было вперед, потом понял, что обознался, сдвинул брови. Энери вздернул подбородок и расправил плечи.

— А, фамильное привидение, — прогудел Эмор. — Где король?

Энери пожал плечами. Глава семейства Макабринов высился над ним, как авианосец — сияющий ряд пуговиц на мундире, нашивки, шнуры, изрезанное жесткими морщинами лицо, взгляд, тяжелый, как свинец, взлетная полоса фуражки.

Наверное, Альба в старости был таким же…

Энери опустил глаза и отвернулся. Эмор безразлично прошел мимо, без стука рванул дверь кабинета.

Интересно, а королевскую стражу он поубивал?

Тонкий полуночный слух уловил клацанье подкованных каблуков по паркету, потом что-то тяжелое заскрежетало — похоже, короля подтащили вместе с креслом.

Голос Герейна, застывший, холодный, как вода полуночного моря.

— Эмор. Чему обязан неожиданным визитом?

— Ты что же это творишь, мой король?

— Выполняю свой долг. Что, проредил твоих сопартийцев? Недоволен?

Опять что-то грохнуло, звякнуло, полилось.

— Черта с два я недоволен! Сидишь тут, как паралитик расслабленный и хлещешь кофе с альсатрой… ах, нет, простите, альсатру с кофе. Считаешь — королевский долг в том, чтобы надраться с утра пораньше? Потом ближе к вечеру начнешь смертные приговоры подписывать? Ручонки не трясутся? Д-дареная кровь!

— Эмор. Прекрати.

— Я восемь десятков лет Эмор! — в кабинете бушевало и грохотало.

— Чего ты от меня хочешь, старый хрен. Давай, иди, устраивай мятеж, подошли ко мне убийц. Подгреби под себя Южный берег.

— Ты, щенок…да ты… я тебя… я с тобой такое… — Эмор залпом выдал несколько совершенно не сочетающихся с королевской честью обещаний. При этом он, судя по звукам, тряс короля за плечи, а потом выпустил. — Я тебе клятву верности давал! На коленях стоял, из твоих рук землю взял. А ты чем платишь, паскуда!

В кабинете стало очень тихо. Энери закусил губу. Эмор яростно сопел, как старый урсино. Еще немного — и начнет оглушительно лаять на дурака-хозяина.

— Что тебе от меня нужно? — наконец спросил Герейн.

— Вставай. Приводи себя в порядок. Вызови секретаря. Сделай комментарии насчет ситуации в столице. Запиши обращение к рыцарству. Ты достукаешься — и впрямь начнется бунт. Шевелись, король.

Послышалось звонкое бульканье, судя по всему, бутылку великолепной альсатры опростали в вазон с цветком.

— Бунтуйте, — это уже Герейн.

— И получить еще триста лет междуусобных войн? Я лучше тебя ремнем выпорю. Всю жизнь мечтал. Брата он потерял. Это дролери тебя приучили сопли лить? Не видал я, чтобы они на войне сопли лили.

— Отстань.

— Из-за тебя сэн Кадор с койки встал. Не даешь старику помереть спокойно. Что, кажется дела плохо идут? Так тебе собственные рыцари через пару дней такое устроят, мне аж в Алагранду запах жареного доносит. Врана грохнули, и дочку Вранову грохнут, хорош ты тогда будешь. Л-лавенг. Предлагаешь мне Южный берег бросать и кидаться тебя защищать от твоей собственной глупости? Или за тебя Алисан правил? Или Вран? Сам не можешь? Барышня-фиалка? Прекрати дурить! Ты наш король перед богом и людьми — вот и валяй, королевствуй.

Герейн еле слышно вдохнул, потом щелкнула кнопка коммутатора.

— Да? — такой же безжизненный, холодный голос. Голос мертвеца. — Ваше величество.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— День? Пришли ко мне кого-нибудь. Надо сделать запись для сети.

— Хорошо, ваше величество.

Судя по всему, теперь пост министра цензуры занимает баньши.

Анарен вдруг понял, что не в силах больше выносить этот водопад страданий и, на правах бездушной полуночной твари, самоизгнался через ту же дверь, что и вошел. Пошлет телеграмму с дороги. Из-за границы. Отъехав подальше.

Староват он для всего этого, семьсот лет уже, как-никак.

* * *

Полуночное море оказалось огромным, гулким, шипящим, горько-соленым.

Добираясь к нему, Ньет плыл подземными реками, сочился сквозь трещины в известковых пластах, становился темной водой родников и протекал по выглаженным столетиями каменным желобам. Фолари живут всюду, где есть проточная вода.

Почти утратив сознание, он лился вместе с водой, слушая гулкое эхо капель, сонный лепет струй, и где-то вдалеке, близко к месту, которое призывало его — грозный и величественный голос реки.

Реге — так звали реку на севере, а в южном, альдском течении она была Ржа. Неторопливая, широкая, с темной, мягкой, рыжеватой водой. По ней на север, из Доброй Ловли с тарахтением шли баржи, в огромном речном порту вода гудела и вибрировала от работающих кранов, моторных судов. С грохотом вбивали сваи и вода толкала Ньета в чешуйчатый бок.

Он поплыл дальше, севернее Доброй Ловли река стала еще шире, мощное спокойное течение несло одинокую рыбку с охристыми плавниками все быстрее, быстрее и, в облаке мельчайших частиц ила, перепревших листьев, торфа, вымытого лесными притоками Ржи, выплеснуло в Полуночное море.

В зеленоватой, будто светящейся его воде чувствовался вкус острых льдинок и отражалось серое северное небо. Полуночное море было намного горше и солонее моря южного, чья вода теперь и впрямь казалась сладкой, а еще у Полуночного моря не было ни дна, ни конца, ни края.

Ньет ошеломленно пробовал великое море на язык, запоминал кожей, вглядывался и ощущал.

Потом его отыскали местные фолари и погоня возобновилась.

Снова и снова в темной холодной воде появлялись юркие тени — Ньет ускользал от них, плыл, не останавливаясь. Он мечтал отыскать кого-нибудь из старых морских фолари, из тех, что превышают размерами человеческие корабли, но встречал только сплоченные стаи полуразумных хвостатых тварей, мелких и злых, как барракуды. Великое море пахло Полночью, зеленоватой мертвой водой, в его глубинах жили страшные черные рыбы, а еще ниже лежали слои смерзшегося ила — лед, который умеет тонуть. Иногда Ньет проплывал проржавленные и обросшие водорослями остовы затонувших кораблей, однажды нашел воткнувшуюся в грунт подводную ладью с торчащим погнутым винтом и проломленной рубкой.

Он уже отчаялся искать, когда вдруг почуял сонное присутствие существа огромного, древнего, внушающего ужас и почтение — кто-то из великих фолари был рядом и дремал в плотной, соленой, лишенной солнечного света воде.

Ньет встрепенулся и начал потихоньку всплывать к поверхности, медленно, словно пузырек воздуха.

Нечто темное, напоминающее обросший водорослями пловучий остров, спало наверху. Ньет двинулся вокруг дремлющего фолари, с опаско й проплывая мимо свисающих бородой корнеобразных щупалец и странных выступов.

Спит. Но как его пробудить?

Ньет раскрыл рот и крикнул, пронзительно, на пределе слышимости, так, как кричат фолари во время шторма, и крик этот вызывает панику на человеческих кораблях, заставляя моряков прыгать с палубы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так звучит песня моря, и почти для всех людей она — страшная.

Ньет снова крикнул и дернулся в сторону — темные щупальца чутко метнулись к нему, сплетаясь в сеть. Стрекучее белесое волокно задело, ожгло плечо, повредив чешую. Что-то вцепилось в волосы, Ньет задергался, полоснул когтями, вырвался и поплыл прочь что было сил.