Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Шарманщик

На землю падал снег,И кто-то пел о том,Как жил да был старикС шарманкой и сурком;Что он вставал чуть светИ шёл за песней вслед;О том, что на землеШарманок больше нет.

       Шарманок, шарманок,       Шарманок больше нет.

Скажите, а зачемШарманка вам нужна? —И сиплая совсем,И хриплая, онаСкрежещет, как возок,Скрипит, как бурелом,Как флюгер, как сапог,Как дерево с дуплом!

       Как дерево, как дерево,       Как дерево с дуплом!

Достойные друзья!Не спорю с вами я:Старик-шарманщик пелНе лучше соловья.Но — тронет рукоять, —И… — верьте, что поройОн был самостоя —тельнее, чем король!

И радость, и печальЗвучали в песне той,Был тих её напев,Старинный и простой…Не знаю, как мне быть!Нельзя ли как-нибудьШарманку обновить,Шарманщика вернуть?

       Шарманщик! Эй, шарманщик!..       Шарманщика вернуть!

       Шарманщик! Эй, шарманщик!..       Шарманщика вернуть…

1963–1964

Девушка из харчевни

Любви моей ты боялся зря, —Не так я страшно люблю!Мне было довольно видеть тебя,Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другойИли просто был неизвестно где,Мне было довольно того, что твойПлащ        висел на гвозде.

Когда же, наш мимолётный гость,Ты умчался, новой судьбы ища,Мне было довольно того, что гвоздьОстался после плаща.

Теченье дней, шелестенье лет, —Туман, ветер и дождь…А в доме событье — страшнее нет:Из стенки вырвали гвоздь!

Туман, и ветер, и шум дождя…Теченье дней, шелестенье лет…Мне было довольно, что от гвоздяОстался маленький след.

Когда же и след от гвоздя исчезПод кистью старого маляра, —Мне было довольно того, что следГвоздя         был виден — вчера.

Любви моей ты боялся зря, —Не так я страшно люблю!Мне было довольно видеть тебя,Встречать улыбку твою!

И в тёплом ветре ловить опять —То скрипок плач, то литавров медь…А что я с этого буду иметь?Того тебе — не понять.

1964

Душа вещей

Люблю дома, где вещи не имущество,Где вещи легче лодок на причале.И не люблю вещей без преимуществаВолшебного общения с вещами.

Нет, не в тебе, очаг, твоё могущество.Хоть весь дровами, точно рот словами,Набейся — я и тут не обожгусь ещё,Не будь огонь посредником меж нами.

Мне скажут: брось мечты, рисуй действительность;Пиши как есть: сапог, подкову, грушу…Но есть и у действительности видимость,А я ищу под видимостью душу.

И повторяю всюду и везде:Не в соли соль. Гвоздь тоже не в гвозде.

1960

Бобры

В зоопарке в тесноватой клеткеБеззаботно жили два бобра,Разгрызая ивовые ветки,Мягкие, с отливом серебра.

       Но горчил печалью полускрытой       Терпкий привкус листьев и коры.       «Ну а где же то, за что мы сыты?       Где работа?» — думали бобры.

Как рабочих к лени приневолишь?!Им бы строить, строить да крепить,А у них для этого                          всего лишь…Пополам расколотый кирпич!

       Подошли бобры к нему вплотную,       Половину подняли с трудом,       С важностью взвалили на другую…       Из чего же дальше строить дом?

Что же дальше делать им? Не знают.Приутихли. Сумрачно глядят.Сгорбились. О чем-то вспоминают.И зелёных веток — не едят.

1960-е

«Баклажаны бока отлежали…»

Баклажаны бока отлежали,Им наскучили долгие сны.Возле красной кирпичной стеныОгуречные плети повяли.        Мак потух на ветру, как фонарь;        Лепестки, словно отблески света,        Разлетелись — и замерли где-то…        Солнце в небе — как в море янтарь —В мокрой дымке, похожей на ил…Но ещё лопухи лопушатся,Но ещё петухи петушатся;Чу! — строптивое хлопанье крыл…        Лишь один только старенький кочет,        Приближенье зимы ощутив,        Кукарекнуть для бодрости хочет,        Да никак не припомнит мотивИ слова… И в зобу застреваетСтертый хрип, неосмыслен и ржав,И на месте петух застывает,Бледно-жёлтую ногу поджав.        Всплыли в нём ломота и томленье        Бледным пальцем грозящей зимы,        Мрачен трепет его оперенья,        Как пожар за решёткой тюрьмы.Бузиной гребешок багровеет,Льётся блеск ревматичного мхаВдоль по перьям,И холодом веетЧуть заметная тень петуха.

Начало 1960-х

Галчонок

Потеряла галчиха галчонка —Колченожку, плюгашку, чернушку.А подкинули галке скворчонка —Прямоножку, милашку, пеструшку.

Стала плакать она и рыдати,Стала грудью к земле припадати,И слетелись на крик её птицы,И расселись по краю криницы.

— Что ты, глупая, плачешь, рыдаешь,Что рыдаешь, к земле припадаешь?Уж твоё ли дитя не резвушка,Прямоножка, милашка, пеструшка?

— Не моё это чадо, а ваше,А моё-то дитя было краше:Мутно пёрышко, тускла макушка,Колченожка, плюгашка, чернушка!

«Прошёл, прошёл, осыпался Новый год…»

Прошёл, прошёл,       Осыпался Новый год:Все куклы с ёлки       Попадали вниз лицом…Блестящий шарик,       Как перезрелый плод,Свалился с ветки —       Смирился с таким концом.

Морозной ночью,Стыдливо, крадясь, как вор,Уносишь ёлку —Бросаешь на задний двор,Но завтра снова —За шкафом и там, в углу, —Найдешь от ёлкиЕщё не одну иглу.

И долго будешьОт игол свой дом полоть,А иглы будутС укором тебя колоть —Так тихо-тихо,Как, долгую мысль тая,Руку свою жеКольнёт иногда швея.

1963

Природа поэзии

Я в поэзиюПришла по лезвию,И открылась мне Гора священная.В современность гонит мир — поэзию,Но она ВСЕГДА — несовременная.

Приглядись к Олимпу: настоящееДля него — яйца не стоит выеденного,Ибо он — планида, состоящаяИз Воспоминанья и Предвидения.

2 марта 1963

«He пиши, не пиши, не печатай…»

He пиши, не пиши, не печатайХриплых книг, восславляющих плоть.От козлиной струны волосатойУпасиТвою лируГосподь!

Не записывай рык на пластинкиИ не шли к отдалённой звезде,В серебристую дымкуИнстинктыИ бурчанья в твоём животе.

Верь:Затылок твой — круглый и плотный,Группа крови и мускул ногиНе предстанут зарёй путеводнойПред лицо поколений других!

…Как волокна огнистого пуха,Из столетья в столетьеЛетятЗвёзды разума, сполохи духа,И страницы в веках шелестят…Но уж то, что твоя козлоногость,Возгордясь, разбежалась туда ж, —Для меня беспримерная новость!Бедный мастер!Закинь карандаш,Отползи поскорее к затону,Отрасти себе жабры и хвост,Ибо путь от Платона к планктонуИ от Фидия к мидии — прост.

1964

Плакальщица