Черный клинок - Эрик Ластбадер

– А это еще что такое?

– Я и так уже сказал больше, чем вам положено знать.

– Тогда это значит, что вы не убьете его?

– Убить Мэтисона? Нет, никогда.

Нож продолжал вибрировать, будто намереваясь кровью написать на кухонной стене таинственные письмена.

– Но мы уничтожим все, что дорого ему, чтобы изучить его возможности, понять пределы его способностей. Теперь вы знаете смысл наших действий.

* * *

Торнберг Конрад III встречался с Броснианом Ленфантом регулярно раз в неделю, но по разным дням и в разное время, да и места встречи каждый раз назначались разные. Бросниан Ленфант, бывший сенатор от штата Луизиана, разрешил за приличную сумму пользоваться именем своей компании – "Ленфант энд Ленфант" – офису Хэма и Яшиды, расположенному на Кей-стрит. Он был одним из старых друзей и пособников Торнберга. Тот любил его безмерно.

Ленфант вышел из недр не особенно разборчивой в средствах провинциальной политической мафии и поэтому был большим докой по устройству всяких грязных дел.

Впервые он попал в поле зрения Торнберга, когда служил окружным прокурором в штате Луизиана и перехитрил одного глубоко им презираемого, но могущественного человека, который был тогда мэром Нового Орлеана и имел виды на его место. Бросниан по-умному повернул бесчестную кампанию, затеянную мэром, против самого же мэра, и тем самым завоевал популярность среди избирателей. А спустя четыре года его впервые избрали в сенат, главным образом благодаря поддержке Торнберга и его щедрым пожертвованиям на ведение избирательной кампании.

Ленфант не относился к тем молодым людям, которые забывают о подобных услугах, и именно он предложил Торнбергу срочно встретиться спустя всего три дня после их последней беседы.

Ростом Ленфант был невысок. На крупной голове выделялись большие карие глаза, высокий лоб, разделенный по центру непослушной прядью волос. Улыбался он подкупающей и широкой, как река Миссисипи, улыбкой. Плечи были несколько узковаты, живот пока небольшой. Одевался он со вкусом, как настоящий джентльмен с Юга, и хорошо знал, как играть в политические игры по-вашингтонски, то есть выкладывать секреты только близким друзьям или только в обмен на какие-нибудь услуги. И тем и другим способом он завязал много полезных знакомств и установил нужные контакты – единственный капитал, ценимый в этом проклятом городе.

Теперь он носил темно-синий шерстяной костюм с жилеткой кремового цвета, темно-бордовый галстук и теплое полупальто. В руке был неизменный атташе-кейс, обтянутый страусиной кожей.

Они встретились в вестибюле штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. Торнбергу нравилось это место – с мемориалом в виде стены из бледного мрамора, на котором были высечены пятьдесят три звезды. Каждая из звезд – в память какого-нибудь агента, погибшего при исполнении служебного задания. Но в лежащей тут же открытой книге упоминались фамилии только двадцати трех из них – у других фамилий не было, по крайней мере, для широкой публики. Имена их держались в строгом секрете, в личных делах сотрудников ЦРУ, которые надежно охранялись. Для Торнберга такая форма хранения секретов от широкой публики символизировала Вашингтон. "Здесь сосредоточена наша власть, – торжественно отзывался он о мемориале. – Она хранится в тайне ото всех".

Минуту-другую два приятеля постояли перед мемориалом, между флагами США и ЦРУ, а затем Торнберг сказал: "Внушительно". Бросниан Ленфант понял, что он хотел этим сказать.

Затем они оба предъявили удостоверения личности охраннику, стоящему у первого столика, а Ленфант протянул ему еще и миниатюрный кинжальчик, который постоянно носил с собой начиная с первой избирательной кампании в Луизиане. Их подвели к лифту.

Поднимаясь на лифте, Торнберг спросил:

– Хорошо ли вы знали сенатора Фрэнкена?

– Старина Фрэнкен и я знали друг друга сто лет. Однако я слышал, что от него мало чего осталось после того происшествия.

– Вам сказали правду, – подтвердил Торнберг.

– Слышал я также, будто он был изрядно пьян, когда решил прогуляться по платформе на вокзале.

– Вот сволочи! – в сердцах выругался Торнберг. – Его смерть выглядит такой же естественной, как и гибель других сенаторов, которые хотели блокировать этот чертов торговый законопроект. Всех их просто поубивали. Фрэнкен последний в их ряду, и это действительно печальная весть.

Торнберг выбрал для беседы маленькую, редко используемую комнату для совещаний. Он включил свет и кондиционер, чтобы проветрить и охладить помещение.

В комнате была по-спартански скромная обстановка: на сизо-серых стенах висели дешевенькие картины безымянных художников с изображениями парусников, темных морей с выступающими мысами и скалами. В центре комнаты стоял простой деревянный стол и восемь конторских вращающихся стульев. У короткой стены во всю ее длину размещался буфет, напичканный самой разнообразной подслушивающей аппаратурой. Торнберг твердо знал, что она установлена, но где, догадаться никак не мог. Наверху буфета стояла простенькая кофеварка и маленькая электроплитка, несомненно для приготовления кофе во время поздних или, наоборот, ранних срочных заседаний. Как и во всех таких помещениях для проведения совещаний, в комнате не было окон и вообще ничего такого, что способно вибрировать и давать возможность подслушивать никогда не дремлющему врагу.

Два приятеля уселись за стол, и Ленфант открыл кейс.

– Имеются плохие новости или их нет, человек должен есть, – сказал он и извлек из кейса термос с крепким нью-йоркским кофе, бутерброды с рыбой, кольцо андалузской колбасы и острый соус, жгучий до того, что им, пожалуй, можно было бы сводить краску с автомашины. – Эта еда получше, чем баланда в столовой любого правительственного департамента, – заметил Ленфант, и широкая улыбка на его лице озарила всю комнату. – Готов поспорить на что угодно, она даже вкуснее, чем всякие там блюда в большинстве вашингтонских ресторанов.

Торнберг вежливо отказался от угощения и попросил только кофе. Он смотрел, как Ленфант вставляет в розетку штепсель электроплитки и разогревает колбасу. Вскоре воздух в комнате наполнился вонью, сравнимой, по мнению Торнберга, по своей концентрации с химическим отравляющим веществом. Он повернулся на вращающемся стуле, раздвинул створки буфета и щелкнул выключателем, приведя в действие специальное звукопоглощающее устройство, обеспечивающее полную конфиденциальность разговора.

Ленфант снял кастрюльку с колбасой с электроплитки, выдернул штепсель и вернулся к столу. От острого запаха пищи у Торнберга навернулись слезы на глазах. Зачарованным взглядом смотрел он, как его приятель поглощает свой завтрак, сдабривая его ядовитым соусом.

– Эта миссисипская гуща вообще-то неплохая, – заметил Торнберг, наливая себе еще немного варева, выдаваемого бывшим сенатором за кофе.

– Приготовлено по рецепту моей матушки, – похвалился Ленфант, разрезая колбасу на части с точностью хирурга. – Шеф-повар ресторана "Галторе" годами упрашивал меня раскрыть ему ее секрет. Но я и думать не хотел. Моя мать долго билась над этим рецептом. Она превосходный кулинар и всегда законно гордилась блюдами, которые сама готовила и выставляла на стол по вечерам. Я не мог раздавать ее секреты налево и направо. – Он подцепил на вилку порядочный кусок колбасы. – Вам известно, что тот парень Джейсон Яшида тоже в некотором роде трудоголик. – Он пожевал колбасу и проглотил. – Клянусь, что он, как и моя мать, никогда не спит. – У Ленфанта был четко выраженный певучий акцент южанина, ни один пародист не в силах продублировать такой. – Неужели он ни о чем больше не думает, кроме работы?

– Об этом лучше спросить Хэма, – ответил Торнберг. Он внимательно изучал водянисто-коричневые глаза бывшего сенатора, мягкие, как и его акцент. Интересно, а не эти ли глаза и акцент способствовали в свое время успеху Ленфанта на политическом поприще?

– Ладно, черт побери, я знаю, что делать, Торнберг. Но ваш сын почему-то думает, что я простой манекен на витрине компании "Ленфант энд Ленфант". Вы же сами мне говорили, что хотите этого.

– Я полагал, что лучше не афишировать наши отношения.

Ленфант замычал, откусывая здоровенный кусище от бутерброда с рыбой.

– Так и быть, открою вам кое-что. На своем веку я знавал многих шпионов. Некоторые из них даже и не подозревали, что я знаю их. Но, клянусь, еще никому и никогда так не нравилось заниматься шпионажем, как вам.

– Знание – сила, как обычно говорили в Управлении стратегических служб, – заметил Торнберг, упомянув предшественника ЦРУ.

Ленфант согласно кивнул:

– Согласен. Там были ребята не чета нынешним. Все зубастые, как крокодилы. Тогда все подчинялись приказам, да еще с превеликой охотой, – говорил Ленфант, механически пережевывая пищу. – А это и вынудило меня просить вас о встрече. Вы предложили мне связаться с вашим сыном и создать для прикрытия фирму "Ленфант энд Ленфант", чтобы я, так сказать, присматривал за делами, что я и делаю. – Он отпил глоток кофе. – Но вот совсем недавно я удивился, главным образом из-за того, что Яшида стал своевольничать. Поэтому я устроил его фирме небольшой шухер, как мы говорим о подобных действиях в политике у меня на родине. – При этих словах Ленфант нахмурился, а это был верный признак того, что последуют плохие новости. – Вы помните человека, который отправился в Нью-Йорк накануне вечером? Он улетел, подав заявку на правительственный автомобиль для встречи, и должен был вернуться на следующее утро.