Хроноагент - Владимир Добряков

— Андрей, я смотрю, ты не спишь?

— Как видишь, нет.

— Почему? Все думаешь?

— Думаю. А ты, я вижу, тоже бодрствуешь.

— Тоже думаю. Мне кажется, тебе сейчас нельзя оставаться одному. Не будешь возражать, если я приду к тебе?

— Не буду, приходи. Если уж не спится, то хоть поговорим.

— Тогда разблокируй нуль-Т, я заблокировала ее, когда уходила. Просто нажми на двери желтую кнопку.

— Хорошо, — говорю я и исполняю ее просьбу.

Через минуту на двери нуль-Т загорается красный сигнал, и в комнату входит Елена.

Глава 5

Кто вы такая? Откуда вы?

Ах! Я смешной человек!

Просто вы дверь перепутали,

Улицу, город и век.

Б.Окуджава

Первый же взгляд на нее ввергает меня в состояние шока. Она переоделась, но так, что это не могло быть названо иначе чем “разделась”. Свое полупрозрачное платье она сменила на полностью прозрачную перламутровую то ли рубаху, то ли накидку. Это был просто кусок ткани с большим вырезом посередине, куда она просунула голову, рукавов не наблюдалось. “Одеяние” это свободно свисало с нее и заканчивалось где-то повыше колен. Ткань испещрена мелкими серебряными фигурами, напоминающими знак $. Эти фигуры не мешали видеть, что под тканью нет ничего, если не считать символических трусиков. Эта, с позволения сказать, “одежда” да прежние босоножки составляли весь ее наряд. Может быть, здесь это называется “домашней одеждой”, но для ночного визита к мужчине это выглядело довольно двусмысленно.

Я преодолеваю смущение и, изображая гостеприимного хозяина, широким жестом указываю на кресло. Елена, нисколько не смущаясь своего вида, видимо нормы морали здесь допускают еще и не такое, проходит к креслу и смотрит на столик.

— Так я и думала. Одни сигареты! Джентльмен ожидает леди и даже не позаботился об угощении! Придется хлопотать самой.

Она порхает к компьютеру и через несколько минут из линии доставки вынимает поднос: две бутылки вина, фрукты, сыр, гамбургеры, какая-то рыба. На другом подносе — горячий кофейник, печенье и пирожные.

— Водку я творить не умею, это под силу одному Магистру, но вино, по-моему, неплохое. Тем более что мы планируем не напиваться, а только слегка выпить и поговорить. Я права?

— Желание дамы — закон.

Она заставляет меня съесть гамбургер: “Ты же сегодня, кроме соленых огурцов и селедки, ничего не ел”. И действительно, после первого же куска во мне просыпается волчий аппетит, я набрасываюсь на еду, не стесняясь присутствия Елены. Впрочем, она не отстает от меня.

Когда мы утолили голод и распили полбутылки вина, Елена разливает по чашкам кофе. Потом она удобно усаживается в кресле, вытянув при этом свое произведение искусства в виде женских ног, и спрашивает:

— Как ты думаешь, чем я занималась все это время?

— Представления не имею.

— Я просматривала записи твоей работы в 41-м году. Не все подряд, конечно, а выборочно. Меня интересовало, как можно жить и работать в условиях такой войны и оставаться при этом нормальным человеком?

— Не совсем нормальным. По крайней мере, в моем времени последние годы я читал, что человек, прошедший войну и привыкший к узаконенному убийству, уже не может считаться психически нормальным…

Лена возмущенно прерывает меня, гневно сверкнув своими “жемчужными” глазами:

— Глупости! Это все писалось по специальному заказу и с дальним прицелом. Во-первых, необходимо было в глазах общественности дискредитировать вас — “афганцев”, а во-вторых, вспомни, каким почетом и уважением до недавнего времени пользовались участники войны. Они были почти святыми. Можно ли было предпринять что-то в стране, если бы они этого не одобрили? А сейчас их мнение никого не интересует. После этих статей их считают психически ущербными. Вспомни, как банда подонков избивала старика-героя, и ведь никто не заступился, кроме Злобина! Но я другое имею в виду. Понимаешь, полыхает война, кругом смерть, страдания — ад, одним словом. Вы каждый день летаете под Богом. Деретесь яростно, но на земле становитесь другими людьми. Не только ты: и Волков, и Федоров, и Сергей. А ты и Ольга! Ваша любовь… — Лена замечает, что я мрачнею. — Извини, я задела больное место.

— Ничего, Лена, что было, то прошло, этого уже не вернуть. Я только думаю, что, наверное, вот такие “отдушины” и помогали нам остаться людьми.

Лена смотрит на меня с интересом.

— А верно. Я просто не пыталась взглянуть на все это с такой позиции. Но сейчас речь не об этом.

— А о чем?

— Не о чем, а о ком. Речь — о тебе. Я знаю многих хроноагентов, но ни один из них не смог бы справиться с этим заданием так, как это сделал ты.

— Ты имеешь в виду то, как я прикрывал отход Сергея?

— И это тоже. Я имею в виду твое поведение на войне. Ведь в любую минуту тебя могли убить, а ты… ты даже нe остерегался. Ты все время работал на грани…

— Но ведь Магистр сказал мне, что моя жизнь — вне опасности…

— Мало ли что скажет Магистр! Откуда ты мог знать о том, как мы можем тебя вытащить оттуда? А может быть, Магистр просто лгал тебе, чтобы успокоить? Были у тебя кие мысли?

— Я вообще-то никогда ему особо не верил.

— Вот видишь! В любом случае в твоей ситуации, после гибели Злобина в 91-м году, ты мог вернуться из 41-го года, только пережив свою смерть.

— Почему?

— Я час назад задала этот вопрос Магистру: “Почему мы не перетащили Коршунова сразу после выполнения основного задания?” Знаешь, что он мне ответил?

— Что же?

— Перетащить тебя можно было, только послав на замену тебе Злобина, он в это время был уже свободен…

— Так он — здесь?

— Да, ты с ним еще встретишься. Не отвлекай. Так вот, отправить в 41-й год Злобина прямо так, без подготовки, — значит послать его на верную смерть.

— Я и сам пришел к такому выводу еще месяц назад.

— И правильно решил. Но и твоя собственная смерть в 41-м была уже у тебя на плечах. Магистр сказал, что такие, как ты, на войне долго не живут. Вспомни Волкова. Вспомни себя, как после гибели Ольги ты искал смерти.

Я мрачнею.

— Извини, я опять допустила бестактность. Понимаешь, у нас здесь к тому, что остается в реальных фазах, где мы работали, несколько своеобразный подход. Ты к этому тоже привыкнешь. Это как у вас, летчиков. Товарищ погиб, а вы, помянув его, начинаете анализировать: почему, что он не так сделал. Ищете, где он допустил ошибку, чтобы самому ее потом не повторить.

— Понимаю.

— Вот и хорошо. А я постараюсь, пока ты к этому не привыкнешь, следить за собой. Так вот, твой конец должен был последовать между октябрем 1941-го и февралем 1942-го, в зависимости от расклада вариантов, а их на войне — великое множество.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});