Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

— Ты уклоняешься.

— С ним все отлично. Мы больше почти не разговариваем.

— Почему же?

— Потеряли интерес друг к другу, полагаю, — кратко отвечаю я. — Как ты наслаждаешься безбрачием? Жизнь в одиночку не для тебя.

— Люси, я не верю, что вы однажды проснулись и нашли друг друга непривлекательными. Такое возможно только в том случае, если не было никакой декларации о намерениях.

— На самом деле я не хочу говорить об этом. — Я поднимаюсь.

— Ты спала с ним, да? У тебя такое задумчивое выражение лица…

Это возмутительная провокация! И я попадаю в западню.

— Мы были на вечеринке. И там было небольшое недоразумение. Мы даже не целовались, но я решила, что нам следует держаться подальше друг от друга. Думаю, я вела себя совершенно безупречно.

— Ты рассказала Тому? Если нет, то у меня останутся сомнения.

— Здесь нечего рассказывать, — сопротивляюсь я.

— Если тут нечего рассказывать, тогда почему ты так уклончива в своих ответах?

— Потому что это требует большой концентрации. Стараться избегать думать о ком-то — достаточно мучительно.

— Нет ничего успокаивающего в том, чтобы находиться в состоянии постоянного вожделения! — заключает Марк.

Подходит Эмма.

— Не собираетесь ли вы присоединиться к нам? — улыбаясь, спрашивает она. — Или вы хотите провести остаток вечера, посвятив его семейным делам?

Мы возвращаемся к столику и садимся. Кэти и Марк обмениваются понимающими улыбками. Я убеждена, что она привлекла его к этому, чтобы проверить правдивость моего отчета о состоянии дел с Робертом Басом. Однако я не сержусь, ибо знаю — оба они принимают мои проблемы близко к сердцу. Эта мысль меня утешает.

Эмма задает Марку вопросы о его работе.

— Тебе всегда нравятся твои пациенты?

— Я сейчас меньше занимаюсь наблюдением за пациентами, но когда практиковал, обычно находил, что у каждого есть подкупающие черты. На самом деле интересно то, что определенные группы пациентов вызывают больший интерес, чем другие.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… определенные психопатологии создают общность индивидуальных особенностей, — поясняет он. — И некоторые из этих особенностей более привлекательны, чем другие. Страдающие анорексией, например, часто склонны к лести. Больные, страдающие навязчивым неврозом, очень непреклонные, и они всегда приводят в порядок мой рабочий стол.

— А кого ты любишь больше всего? — подключается к разговору Кэти.

— Людей с непреодолимым влечением к сексу, — отвечает он без запинки. — Не из-за того, конечно, что они всегда пытаются соблазнить тебя — что они, конечно, делают, даже мужчины, — а потому, что их успех зависит от того, чтобы быть чрезвычайно обольстительными. Они прекрасные собеседники, с ними обычно столько смеешься!

— Как с Расселом Брэндом[108]? — спрашивает Эмма.

— Именно, — соглашается Марк.

— А как ты сопротивляешься их атакам? — хочет знать Кэти.

— Я думаю о том, что могу потерять работу, если уступлю. Мысленно прокручиваю в голове последствия. С мужчинами это проще, я исключительно гетеросексуален. И потом я вижу больше мужчин, чем женщин. Эта проблема более типична для мужчин.

— Как ты определяешь разницу между пагубной привычкой и нездоровой навязчивой идеей? — вырывается у меня вопрос.

— Некоторые люди склонны смотреть на все эти проблемы как на пагубные привычки, — говорит он. — Но чтобы квалифицировать это как пагубную привычку, такие проблемы должны доминировать в твоей жизни ежедневно. Ты отдаляешься от людей, и пагубная привычка становится твоим другом. Здесь есть также элемент ненависти к самому себе. Ты, Люси, возможно, одержима, но пагубных привычек у тебя нет. — И он с удовлетворенным видом откидывается на спинку стула. Марк любит свою работу!

— А как ты думаешь, к Гаю у меня пагубная привычка? — нерешительно спрашивает Эмма.

— Нет, — живо отзывается Марк. — На месте Гая запросто мог бы быть кто-то еще. Просто ты испытываешь склонность к определенному типу мужчин. К мужчинам, которые никогда не будут твоими. Ты боишься близости из-за страха быть отвергнутой.

Я ошеломлена. Никто из нас никогда не говорил с Эммой так вот прямо.

— И каков же метод лечения? — Ее голос звучит гораздо менее уверенно.

— Тебе следует сознательно избегать их. Поскольку ты признаешь их как тип, они тоже признают тебя. Возможно, тебе следует обратиться за помощью к профессионалу.

— Как насчет тебя? — спрашивает Эмма.

— В настоящее время, мне кажется, я встретил ту, на которой хотел бы жениться.

— О, черт! — вырывается у меня. — Когда мы с ней познакомимся?

— Скоро, — загадочно произносит он.

Кто-то трогает меня за плечо. Думая, что это заботливый официант, я вяло поворачиваюсь, приготовившись попросить еще одну бутылку шампанского, ибо решила напиться сегодня вечером так, будто завтра не наступит никогда, и вижу, что это не официант. Это Роберт Басс.

Он опирается руками на подлокотник дивана и наклоняется, чтобы заговорить со мной. Его пальцы растопырены, и я замечаю, как он царапает бархат, оставляя на ворсе маленькие бороздки.

— Что вы здесь делаете? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал менее встревожено, чем это есть на самом деле.

— Я только что закончил ужинать со своим издателем, — говорит он. — Вот увидел вас и подумал, что будет невежливо уйти просто так, не объявившись. А вы что здесь делаете? Вы говорили, что никогда никуда не выходите.

— В общем, так и есть. Я здесь с моими подругами и братом, — отвечаю я, однако даже и не делаю попытки представить его им.

Я решительно поднимаюсь с дивана, показывая тем самым, что ему не следует присаживаться к нам. Он наклоняется и целует меня в щеку. Один раз. Внешне этот жест выглядит ничего не значащим. Кажется, ни Марк, ни мои подруги не проявляют в связи с этим никакого беспокойства. Они думают, наверное, что это мой старый друг, без сомнения, кто-то из команды «Вечерних новостей». Но поцелуй длится чуть дольше, чем следовало бы. Я чувствую его щеку рядом с моей щекой, его руку на своем плече. Эти хитрые, преднамеренные жесты — продолжение близости, возникшей на вечеринке. Я понимаю, что мы оба неоднократно мысленно возвращались к тому эпизоду. Когда мы смотрим друг на друга, я вижу мою собственную страсть, отражающуюся в его глазах. Я чувствую, что у меня перехватывает дыхание. Я вижу, что моя рубашка на груди вздымается и опускается слишком быстро, и начинаю кусать нижнюю губу. Я хочу заставить ее кровоточить, чтобы болью отвлечь себя и высвободиться из этого плена. Я думаю о маленькой коленке Фреда, залитой кровью, и о том, как он, плача, звал меня, как будто в мире больше нет никого, кто мог бы облегчить его страдания. Я думаю о Томе, невозмутимом, рациональном, надежном.

— Люси, вы обязаны поговорить со мной, вы не можете притворяться, что ничего не случилось, — шепчет он мне в ухо. — Мы оба в этом замешаны.

— Обязана? Обязательства у меня есть перед моей семьей, так же как и у вас — перед вашей, — возражаю я. — Послушайте, сейчас не время и не место для этого.

— Так назовите время и место! Мне одному с этим не справиться. Я действительно измучился.

Тут мой брат, как всегда общительный и дружелюбный, встает со своего места и подходит к нам.

— Может быть, выпьете? — спрашивает он Роберта Басса.

Я представляю его собравшимся, успокоенная тем, что никто из присутствующих не знает его имени, а слышали о нем только как о Прирученном Неотразимце. Мне необходимо заставить его уйти так быстро, как только возможно.

— Разрешите мне угостить вас, — говорит Роберт Басс, направляясь к бару.

Я снова сажусь, чувствуя легкую тошноту. Однако на сей раз я не могу отнести это на счет вина. Я больна от страсти. Это все равно что пытаться остановить химический эксперимент, когда ингредиенты уже помещены в пробирку, решаю я.

— Кто это? — театрально вопрошает Эмма. — Великолепный экземпляр! Он просто неотразим! И определенно мог бы отвлечь меня от Гая. Я бы даже рискнула, пожалуй, разделить с ним мировое господство.

Приятно слышать, что моя старая подруга одобряет мой вкус в отношении мужчин, но с другой стороны, это заставляет меня задаваться вопросом, а не слишком ли заметен Роберт Басс.

— Старый друг, — отвечаю я. — Не виделись целую вечность. Но я уверена, что он женат.

— Брак — это душевное состояние, — откликается Эмма. — Так всегда говорит Гай. Когда он с женой, он чувствует себя женатым, а когда со мной, то чувствует себя «оттраханным». Он говорит, что идеально — когда можно быть холостым в течение недели и женатым по выходным.

— Это потому что мужчины имеют пугающую способность делить свою жизнь на части, — вздыхаю я. — Женщины никогда бы не смогли жить подобным образом.