Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк

их отсчитать.

– Вот вам сорок долларов. Больше я дать не могу. Слишком многие обращаются с подобными просьбами. Если все эмигранты помогут вам такими же взносами, думаю, вы легко соберете для доктора Боссе нужную сумму.

Я полагал, что Хирш пренебрежительно швырнет эти деньги обратно на стол, но нет, он их взял, аккуратно сложил и спрятал.

– Хорошо, господин Блюменталь, – сказал он очень спокойно. – Тогда за вами еще только тысяча сто шестьдесят долларов. Ровно столько нужно доктору Боссе, – это при очень скромной жизни, без курева и пьянства, – чтобы завершить образование и сдать экзамен.

– Шутить изволите. У меня нет на это времени.

– У вас найдется время, господин Блюменталь. И не пытайтесь рассказать мне, что ваш адвокат сидит в соседней комнате. Его там нет. Зато я вам кое-что расскажу, что вас, безусловно, заинтересует. Вы пока что не американец, вы только надеетесь через год им стать. Скверная репутация вам совершенно ни к чему, американцы по этой части очень щепетильны. Вот мы вместе с моим другом господином Зоммером – он, кстати, журналист – и решили вас предостеречь.

Похоже, Блюменталь принял для себя план действий.

– Это слишком любезно с вашей стороны! – заявил он язвительно. – Вы не возражаете, если я извещу полицию?

– Ничуть. Мы прямо тут наш материал ей и передадим.

– Материал! – Блюменталь презрительно скривился. – За шантаж в Америке можно схлопотать очень приличный срок, надеюсь, вам это известно. Так что лучше убирайтесь, пока не поздно!

Хирш невозмутимо уселся на один из позолоченных стульев.

– Вы думаете, Блюменталь, – сказал он уже совсем другим тоном, – что вы большой хитрец. Но вы ошибаетесь. С вашей стороны было бы куда умней отдать Боссе те деньги, которые вы ему должны. Вот тут, у меня в кармане, письмо, подписанное доброй сотней эмигрантов; это ходатайство в службу эмиграции с предложением отказать вам в американском гражданстве. Там же еще одно ходатайство, и тоже с просьбой отказать вам в праве на американское гражданство в связи с тем, что в Германии вы сотрудничали с гестапо, – за шестью подписями, с подробным изложением того, почему вам удалось вывезти из Германии куда больше денег, чем было положено, – и с указанием фамилии того нациста, который для вас эти деньги в Швейцарию переправил. Кроме того, есть еще вырезка из лионской газеты, где говорится о некоем еврее Блюментале, который на допросе в гестапо выдал местонахождение двух беженцев из Германии, после чего тех расстреляли. Не пытайтесь протестовать, господин Блюменталь. Вполне возможно, это были и не вы, – но я буду утверждать, что это были именно вы.

– Что?

– Я официально засвидетельствую, что это были вы. Здесь хорошо известно, чем я занимался во Франции. Мне поверят больше, чем вам.

Блюменаталь вперился в Хирша немигающим взглядом.

– Вы намерены дать ложные показания?

– Они будут ложными только в самом поверхностном правовом смысле, Блюменталь, но не в ветхозаветном – око за око, зуб за зуб, помните? Вы практически уничтожили Боссе. За это мы уничтожим вас. И нам плевать, что правда, а что нет. Я же сказал вам: я кое-чему научился у нацистов, когда имел с ними дело.

– И вы еврей? – прошептал Блюменталь.

– Так же, как и вы, к сожалению.

– И преследуете еврея?

Хирш на секунду даже опешил.

– Да, – сказал он затем. – Я же сказал вам, что кое-чему научился у гестапо. И еще кое-чему из арсенала американских гангстеров. Ну и еще, если уж вам, Блюменталь, так хочется, кое-что добавила природная еврейская смекалка.

– Полиция в Америке…

– И от полиции в Америке я тоже кое-чему научился, – перебил его Хирш. – И многому! Но она мне даже не понадобится. Чтобы вас прикончить, достаточно тех бумаг, что у меня в кармане. Я даже не буду стараться упрятать вас в тюрьму. Достаточно спровадить вас в лагерь для интернированных лиц, подозреваемых в нацизме.

Блюменталь протестующе поднял руку.

– Для этого нужен кое-кто посильнее вас, господин Хирш! И серьезные доказательства, а не ваши сфабрикованные писульки.

– Вы так думаете? – Хирш рассмеялся. – В военное-то время? Ради какого-то сомнительного эмигранта, уроженца Германии? Да и что с вами такого страшного случится в лагере для интернированных? Это очень гуманное учреждение временной изоляции от общества. И чтобы попасть туда, вовсе не обязательно быть отпетым злодеем. Но даже если вы открутитесь от лагеря, как насчет вашего гражданства? Тут достаточно малейшего сомнения и просто сплетен…

Рука Блюменталя впилась в собачий ошейник.

– А что будет с вами? – тихо проговорил он. – Что будет с вами, если все это выплывет? Об этом вы подумали? Шантаж, ложные показания…

– Я прекрасно знаю, сколько за это полагается, – ответил Хирш. – Только мне, Блюменталь, это совершенно все равно. Мне на это плевать! Плевать я хотел на все это! На все, что вам, жалкому воришке-филателисту с видами на американское будущее, представляется таким важным. Мне это все безразлично, только вам, мокрица вы буржуазная, в жизни этого не понять! Мне это еще во Франции было безразлично! Неужели вы думаете, я бы иначе стал всем этим заниматься? Я не какой-нибудь там слюнявый гуманист! И мне не важно, что со мной потом будет! Так что если вы, Блюменталь, вздумаете что-нибудь против меня предпринять, я в суд не побегу. Я сам вас прикончу! Мне не впервой. Или вы до сих пор не усвоили, как мало в наши дни стоит жизнь человека? – Хирш сделал пренебрежительный жест. – Сами подумайте, о чем мы, в сущности, спорим? Для вас это даже не вопрос жизни. От вас всего лишь требуется заплатить часть тех денег, которые вы Боссе должны, больше ничего.

У Блюменталя опять сделалось такое лицо, будто он что-то жует.

– У меня нет дома таких денег, – выдавил он наконец.

– Можете дать мне чек.

Внезапно Блюменталь отпустил овчарку.

– Место, Харро!

Он открыл дверь. Собака исчезла. Блюменталь снова закрыл дверь.

– Наконец-то, – бросил Хирш.

– Чек я вам не дам, – сказал Блюменталь. Вид у него вдруг сделался страшно усталый. – Надеюсь, вы меня понимаете?

Я не верил своим глазам. Вот уж не думал, что он так быстро сломается. Видимо, Хирш был прав: вечный, даже без видимой причины, эмигрантский страх вкупе с чувством вины лишил Блюменталя уверенности. А соображал он, похоже, быстро и так же быстро привык действовать, – если, конечно, не успел придумать еще какой-нибудь фортель.

– Тогда я приду завтра, – сказал Хирш.

– А бумаги?

– Я уничтожу их завтра же у вас на глазах.

– Вы получите деньги только в обмен на бумаги.

Хирш мотнул головой.

– Чтобы вы узнали,