Принц-странник - Виктория Холт

— Арман! Я не разрешаю тебе говорить мне о ней в таком тоне. Не воображай, будто моя привязанность к тебе безгранична и ты единственный на земле. Много таких, кто в любой момент готовы занять твое место и кто способен оценить мою привязанность. Ты рискуешь лишиться внимания с моей стороны. И если ты не шутя думаешь крутить роман с Генриеттой, ступай прочь! Не воображай, что сможешь разжигать во мне ревность, отдавая предпочтение жене!

Де Гиш в отчаянии протянул руку.

— Нет, я вижу, что положение мое безвыходное. Лучше мне покинуть двор, уехать в провинцию. Я не могу больше оставаться здесь.

— Коли так — отправляйся! — закричал Филипп. — У меня найдутся друзья, которые займут твое место.

Таким образом, Арман покинул Париж, а двор шептался о том, что уехал он потому, что месье обнаружил его любовь к мадам.

Людовик успешно играл свою роль. Он всюду отыскивал маленькую Ла Вальер. Благоговейный страх этого маленького робкого создания перед знаками внимания со стороны короля располагал его к благодушию. Бедняжка ничего не понимала, и когда фрейлины говорили ей, что король влюблен в нее, в ответ звучало:

— Это невозможно! Как может король влюбиться в меня, когда при дворе столько красавиц, буквально ловящих его взгляды?

Но Людовик продолжал преследовать ее. Он скакал рядом с нею, когда двор выезжал на конные прогулки, был необычайно внимателен к ней во время танцев, обязывал присутствовать ее на всех частных вечеринках в Фонтенбло, где то и дело говорил:

— Мадемуазель де Ла Вальер, пойдемте посмотрим, как играют в пикет.

Иногда он играл и сам, и когда все присутствовавшие аплодировали — по делу или нет — Ла Вальер прижимала руки к груди и ее большие карие глаза становились еще больше от восхищения.

Бедное дитя, думал Людовик. Сколько с ней возни! Ах, Генриетта, если бы мы были вместе! Если бы ты могла быть со мной теперь!

Королева Мария-Тереза вот-вот должна была разрешиться от бремени. Она много времени проводила в постели, играла в карты и по-прежнему обожала хорошо покушать, утверждая, что делает это исключительно ради здоровья будущего ребенка.

Людовик навещал ее как можно реже, не вынося на сторону того обстоятельства, что она невероятно наскучила ему.

Его мать была довольна, что он больше не проводит все свободное время в обществе Генриетты;

Анна появлялась в обществе значительно реже, чем раньше, и оставила государственные дела Людовику и его министрам. Как и невестка, она тратила время на еду и карты, хотя в то же время любила и театр. В обязанности ее приближенных входило собирать для нее последние сплетни и сообщать их каждый вечер перед сном.

Был вечер. Людовик прогуливался по садам Версаля в обществе нескольких придворных кавалеров и их дам. С ними была и Ла Вальер. Все они вели ничего не значащие разговоры; будь здесь Генриетта, она непременно завела бы разговор о литературе и музыке, но она здесь не присутствовала, а потому шутки были тривиальны и плоски, и самая скучная реплика короля приветствовалась дружным и натянутым смехом. Ему снова страстно захотелось, чтобы Генриетта находилась рядом и избавила его от общества этих пустозвонов-льстецов.

Он взглянул в лицо Ла Вальер. Ему стало известно, что она искренне влюбилась в него, и короля тронуло простодушие девушки, не умевшей даже скрывать своего увлечения; она походила на юную лань, зачарованную приближением охотника.

Людовик осознал, что оставался преданным Генриетте с того мгновения, когда обнаружил, что любит ее, и все это время обходился без любовниц, несмотря на то что после посвящения в таинства сладкого греха ощущал в них непреходящую потребность. Сексуальные влечения томили его как жажда — путника, заблудившегося в пустыне, или голод — человека, выдержавшего длительный пост. И сейчас, когда он стоял посреди благоухающего сада рядом с де Ла Вальер, желание захлестнуло его.

Он еще раз посмотрел на девушку и ощутил к ней острую жалость. Бедняжка! Он впервые испытал такую же жалость, как некогда испытывал к Генриетте, и решил, что она заменит ему Генриетту — не ту, которая сейчас, не блистательную и всепобеждающую мадам, а робкую принцессу из Англии, с которой он однажды отказался танцевать. Он не слышал, как их обступила тишина; застывшими глазами он продолжал смотреть на Ла Вальер.

Потом он заговорил обычным, как ему казалось, тоном, но окружающие, приученные предвидеть повороты его настроения, немедленно уловили, что король взволнован до глубины души.

— Мадемуазель де Ла Вальер, вы видели новую беседку, которую я выстроил рядом с декоративным гротом?

Ла Вальер оробела, как обычно в тех случаях, когда к ней обращался король.

— Н-нет, сир!.. Ой, да, кажется да, сир!

— Тогда пойдемте, чтобы вы убедились в этом наверняка.

К тому мгновению, когда они достигли грота, их спутники разбрелись кто куда, и король с Ла Вальер остались одни. Они вошли внутрь беседки и сели на золоченые стулья с бархатной обивкой, украшенной золотыми лилиями.

— Теперь вам ее видно? — спросил он, притягивая ее за руки и целуя.

Ла Вальер затрепетала. Испуганная лань страстно томящаяся лань… подумал Людовик. Конечно же, я люблю Генриетту, но она жена моего брата, а эта маленькая робкая Ла Вальер так хочет быть любимой!..

Арман де Гиш вскоре вернулся ко двору, почувствовав, что желание видеть Генриетту слишком сильно, чтобы он мог находиться в отдалении от нее. Он попросил прощения у Филиппа, тот милостиво извинил его, и они снова стали близкими друзьями, а он вновь получил возможность видеть Генриетту.

Генриетта, улучив момент во время танца, сказала королю:

— Итак, мы произвели желанный эффект. Теперь говорят исключительно о тебе и малышке Ла Вальер.

— Вот как? — поднял брови Людовик.

— А мое имя постоянно упоминается в связке с именем де Гиша.

— Что меня вовсе не радует, — сказал Людовик.

— Как меня не радуют разговоры о твоей любви к Ла Вальер.

— Не верь, если будут говорить, что я кого-то люблю, что я способен на подобное чувство, после того, как полюбил тебя!

— Хотелось бы верить, Людовик. Надеюсь, ты любишь меня по крайней мере так же, как я тебя.

— Моя любовь к тебе вечна, — торжественно произнес король, избегая при этом встретиться с ней взглядом.

Ему хотелось сейчас уйти от соблазна, связанного с существованием Ла Вальер, хотелось забыть ее маленькие трепещущие ручки, крики протеста и удовольствия. Это не должно повториться, строго сказал он себе. Он не желал, чтобы это повторялось во второй и третий раз, но так трудно было отказаться от этого! Она была сама готовность, такая робкая, такая соблазнительная! Было бы просто бесчеловечно после случившегося пренебречь ею. И вообще, речь шла не о любви к малышке, уверял он себя, а всего лишь о жалости… об уважительном отношении к ней.