Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

– К чему больше готовитесь – к войне или революции, на которую днями намекал Золь? – подтруниваю над гостем.

– Для внутреннего спокойствия нельзя быть заложником внешнего благополучия. Кроме того, смена времяпрепровождения – неплохой отдых. Мне лично она на пользу.

Отослал депешу в Центр. Идея Ульриха подана в самом привлекательном виде. Прошу определиться без отлагательств, принимая в расчет как экономический, так и политический ее резонанс. И что же вышло? Совершенно точно, как вы и подозреваете, с первого захода ровным счетом ничего. Продолжение следует.

Берлинская эпопея, история, которая предлагается вашему вниманию, оставалась до сих пор плохо освещенной. Если не считать мемуаров Г. Киссинджера, закулисная сторона берлинских переговоров, по сути, достоверно не раскрывалась.

Сколько в общей сложности раз мы, то есть Э. Бар, К. Раш и я, встречались на вилле Хенцен, не могу сказать. Это зафиксировано в моем исчезнувшем численнике, а также в телеграммах, отосланных в МИД СССР. Ни то ни другое мне не доступно. А еще были совещания у В. Брандта, В. Шееля, Г.-Д. Геншера, с парламентариями.

Особую активность проявляли либералы. Советский посол их частый гость в доме Г.-Д. Геншера, в здании бундестага, в обществе, которое собирал X. Карри. Не в моих правах было раскрывать собеседникам технологию переговоров. Но свободные демократы добивались ориентировки, когда примерно можно ждать подведения согласия под крышу и какие основные элементы оно включит в себя. Их настойчивый интерес проистекал не из праздного любопытства. Партию раздирали центробежные перегрузки. Коалиционное большинство таяло на глазах. Нависла реальная угроза перехода еще ряда депутатов-либералов во фракцию ХДС/ХСС или отказа подчиняться партийной дисциплине при голосовании.

На одной из встреч, где присутствовали главные действующие лица почти всех течений в СвДП, я рискнул сделать прогноз, что в начале сентября берлинские переговоры финишируют и что их результаты не разочаруют даже придирчивых критиков. И. Эртль, помнится, это был он, и Э. Ахенбах-старший сказали, что всерьез принимают мои слова и будут опираться на прогноз-обещание, работая с колеблющимися. Таким образом, я подведу и себя, и их, если выдам желаемое за действительное.

Язык мой – враг мой. Отступить бы назад, хотя бы тросик страховочный зацепить. Нет, лезу напролом:

– Если бы все замыкалось на советскую сторону и ГДР, то соглашение по Западному Берлину было бы готово к парафированию даже в конце августа. Поскольку участников семь и каждый мерит по семь раз, приходится закладывать в резерв больше времени.

К моменту этого оптимистического разговора с либералами – он состоялся на рубеже июля – августа – наше трио оставило позади большую часть дистанции. Она была отмечена драматизмом восстановления забытых навыков сотрудничества. Шаг за шагом между К. Рашем и мною установилось взаимопонимание, о котором поначалу и не мечталось. Посол США убедился, что мне чуждо стремление навязывать какую-то формулировку ради формулировки, подлавливать его на готовности с развязкой, которая имела мало шансов миновать госдеповскую экспертизу ввиду прецедентов, не обязательно знакомых К. Рашу – специалисту в иной отрасли права.

Зачем мне соглашение-мотылек? К чему помогать затягивать узду, наброшенную на каждого из нас охранителями разногласий? Нестандартные повороты и комбинации в обстоятельствах, не имеющих аналогов, обнаружатся в свободном от зашоренности поиске. Да, обговоренные варианты и совместно сочиненные проекты правовых записей докладывались в Москву, Вашингтон и ведомство канцлера в Бонне. Они требовали подтверждения свыше. Слова посвящали руководство в конечный продукт нашего труда и очень бегло в мытарства его достижения. Комментарии писались в расчете на выделение той или иной грани, особо почитаемой адресатом, чтобы облегчить взятие перевала всему обозу. Не зря говорится: мало открыть глаза, надо еще зажечь свет.

Каждый из нас троих попадал в ситуации, когда уместен был немой укор или заостренный вопрос: на этой догме (перекосе и т. п.) распишемся в бессилии (умоем руки)? В десятки заходов, с разных направлений подбирались мы порой к предмету спора. Мог выручить порядок слов или одно-единственное искомое, которое почему-то так долго ускользало, что впору было отчаяться.

К. Раш и Э. Бар слышали от меня такие недипломатические обороты:

– Какой прок от того, что я уступлю вашим настояниям? Громыко отвергнет проект и еще мне накостыляет.

Английского словарного запаса для бытовизмов ужасно не хватало. Пока Э. Бар помогал донести сомнения до посла США, я соображал, где приму замечания своего министра, а где включу канал связи с генеральным секретарем, чтобы переломить мидовскую инерцию.

К. Раш получал инструкции президентским шифром от Г. Киссинджера. Аппарат Госдепартамента, по крайней мере посол нас с Э. Баром в этом уверял, держали в неведении по поводу параллельных переговоров в Бонне. Однажды, когда запас аргументов в защиту какой-то в моем представлении сомнительной позиции иссяк, он протянул мне телеграмму:

– Убедитесь сами. Мне не разрешается здесь отступать. По мотивам, посольству неизвестным, президент не принимает среднее решение.

Посол кладет бланк передо мной. В руки телеграмму не беру, чтобы не ставить Раша в двусмысленное положение. Краем глаза примечаю: все примерно как и у нас. Место, время отправления, кому. И чеканный, не практиковавшийся в нашей переписке слог: «Президент приказал. Первое, второе, третье…»

– Я могу, – продолжал Раш, – доложить, что, несмотря на повторенные мною соображения, ваши сомнения не рассеялись.

Бар вступает в дискуссию и просит добавить в отчет посла:

– Сторона ФРГ находит советские сомнения обоснованными и готова поддержать компромиссные формулировки.

Точно так же Бар мог предложить мне сообщить в Москву, что американские соображения по тем или другим вопросам адекватно отражают позицию ФРГ и должны приниматься как их совместная точка зрения. Реже взгляды СССР и США, совпадая, до известной степени диссонировали с западногерманскими. Но случалось и нечто подобное.

Иначе говоря, в нашем политическом треугольнике не возникало ни двух, ни тем более трех тупых углов. Если когда и обнаруживались признаки тупиковой ситуации, заботой каждого было не столбить разночтения, а обследовать, нельзя ли навести обходную переправу.

Текст четырехстороннего соглашения достаточно известен. Было бы интересно разве что для ограниченного круга специалистов, а в общем скучно, займись я описанием генезиса отдельных его положений. Кроме того, каждый из трех участников встреч на вилле Хенцен попал бы, думается, в затруднение, если двадцать с лишним лет спустя ему предложили бы идентифицировать по памяти, кто первым какое слово произнес. Без преувеличения почти каждая формулировка писалась совместно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});