Сто тысяч Королевств - Н Джеймисин

Голос его сурово зазвенел безжалостной сталью.

— Как я уже говорил, Йин, Энэфадех выживают после забав Скаймины. В отличие от большинства смертных. А мой долг — защищать не одну тебя исключительно.

Далекий от праведности, от справедливости жест, но… закономерный. Понятный. Подобно многому творящемуся в Небесах, неоправданно, неправильно, но объяснимо. Очевидно. Я протяжно вздохнула.

— На себя. Первым, с кого я предложил начать, был я сам.

Я вскинулась, ошёломлённая. Т'иврел продолжал сверлить взглядом стекло, кривя губы в печальной улыбке.

— Как с… друга миледи Йин, сказал я, если мне будет дозволено подобное допущение. Но она рассмеялась в лицо, что я, мол, ничем не лучше прочих.

Улыбка сползла с его лица; клубок мышц вдоль рта вздыбился пульсирующими желваками.

И не в первый раз, пришло пугающее осознание; то был далеко не первый отказ. Но даже и из его страданий Старшая Линия ухитрялась извлечь выходу, пустив в дело. Однакож, ему ли жаловаться? Ничтожность сенешаля служила оберегом от куда большей доли страданий.

— Я могу уйти… — сказал Т'иврел. Подняв руку, на мгновение замешкался, потом опустил её на плечо. И сам жест, и нерешительность, с коей он это проделал, живо напомнили о Сиехе. Я примостила поверх его ладони собственную, легонько сжав. Мне будет недоставать его… какая ирония, если кто и наметил день собственной смерти, так я самолично.

— Разумеется, ты друг мне, и никак иначе, — шепнула в ответ. Ещё пару мгновений его рука сжимала мою, а потом разжалась, и он, развернувшись, направился к двери, намереваясь уйти.

Вместо ожидаемого хлопка донеслось приглушённое встревоженное бормотание… голос, нет, голоса; и обладатель второго был также неплохо знаком. Обернувшись, я узрела, как они разминулись в дверях — Т'иврел с Вирейном.

— Приношу свои извинения, — церемонно рассыпался в приветствиях скриптор. — Позволено ли мне будет войти?

Дверь он предусмотрительно придержал, очевидно, на случай отказа.

Мгновение я разглядывала его, поражённая до глубины сердца столь откровенной наглостью. Спору нет, вот кто виновник пыток Сиеха, равно, как и Ньяхдоха, магическая, так сказать, поддержка Скаймины. До меня только что дошёл истинный смысл его роли во всём этом — подельник нашей семейки по всем её мерзким делишкам, что только не взбредало в воспалённые мозги моих родичей. Особенно, в той их части, что проворачивали с богами.

Сторож, тюремщик и надсмотрщик. Длань Арамери, в чьи руки вручён бич, наказующий Энэфадех.

Но не один лишь надзиратель повинен в страданиях раба. Глубоко вздохнув, я покрепче сжала губы. Молчание — знак согласия, не так ли? И, очевидно, расценив моё как знак формального приглашения, Вирейн прикрыл за собой дверь и подошёл поближе. Ни капли видмого раскаяния, в отличие от того же Т'иврела, одна лишь привычная Арамери сдержанная прохладца на лице.

— Как неразумно с вашей стороны было чинить помехи, вторгнувшись в Менчи, — сокрушённо посетовал он.

— Мне и без вас есть кому об этом напомнить.

— Доверься вы мне и…

Я презрительно скривила рот, всем своим видом являя беспримесное недоверие.

— Положись вы в своё время на меня, — настойчиво продолжал отчитывать Вирейн, — и я бы нашёл, чем помочь.

Я едва сдержалась от неприличного громкого смеха:

— И какую бы цену вы заломили за свои услуги, позвольте спросить?

Вирейн на минуту смолк, а после перетёк поближе, почти на то же место, где недавно стоял Т'иврел. Хотя… ощущение от присутствия было иным. Напрочь другим. Особенным, более… тёплым. Даже отсюда, в шаге от него, я могла чувствовать тепло его тела.

— Уже выбрали себе пару для сопровождения на предстоящий бал?

— Пару? — Неожиданный вопрос полностью выбивал из колеи. — Нет… Да я как-то и не задумывалась всерьёз насчёт него; не уверена, что вообще собираюсь там появляться.

— Это ваша обязанность. Не явитесь добровольно, и Декарта воспользуется магией, лишь бы принудить вас.

Разумеется. Спору нет, единственный, кому здесь подвластно так навязывать свою волю, Декарта. Я качнула головой, с еле слышным вздохом.

— Ну что ж, раз так. Если дед намеревается прилюдно меня унизить, мне не остаётся ничего другого, кроме как стерпеть оскорбление. Но я не вижу причин подвергнуть подобному испытанию ещё и собственного сопровождающего.

Скриптор словно нехотя обронил медленный кивок. Стоило расценить этот жест как сигнал опасности. Никогда прежде мне не доводилось видеть Вирейна в ином расположении духа, кроме как нарочито оживлённого; даже смягчаясь, он сохранял привычный отрывистый тон.

— Вы могли бы хоть немного развлечься ночью, — произнёс он, — избери меня в качестве своего экскорта.

Ошеломлённая, я не могла издать ни звука. Молчание меж тем затягивалось, так что скриптор сам развернулся лицом и рассмеялся, видя мои широко распахнувшися от удивления глаза.

— Неужели вы настолько не привыкли, что за вами ухаживают?

— В особенности от тех, кому сама я ничуть не интересна? Да.

— И откуда такая уверенность в противном?

— А с чего бы иначе вам это говорить?

— Значит, мне нужна причина?

Я скрестила руки на груди.

— Разумеется.

Вирейн вскинул брови.

— Тогда приношу свои искренние извинения ещё раз. Прежде я и не догадывался, что за эти последние недели у вас сложилось обо мне столь скверное впечатление.

— Вирейн… — Я потёрла ладонями глаза. Такая усталость вдруг нахлынула на плечи — не столько телесная, сколь эмоциональная; что было ещё хуже. — Вы и вправду очень… любезны, но я не могу позвать вас на приём, подобный этому… Порой я даже сомневаюсь, а не повредились ли вы рассудком. Впрочем, случись и так, мне не сыскать и пяти отличий меж вами и прочими Арамери.

— Осуждён и признан виновным, — вновь рассмеялся скриптор. Но то уже был сиех иного рода. Неправильный, наигранно тяжёлый. Кажется, до него и самого дошла эта искуственность, оттого-то он, видимо, внезапно словно протрезвел.

— Твоя мать, — произнёс скриптор отчётливо, — была моей первой любовницей.

Рука рефлекторно дёрнулась к ножу. Ножны были пристёгнуты к противоложному от мужчины боку. Он не мог видеть…

Спустя минуту, тянувшуюся невыносимо долго, не видя никакой реакции, Вирейн, казалось, слегка расслабился. Опустив глаза, он, казалось, был поглощён разглядыванием огней города, балансирующего много ниже нас.

— Подобно большинство Арамери, я родился здесь, в Небесах, но высокородные отослали меня в Лейтарию — скрипторскую коллегию; мне было всего четыре года отроду, когда обнаружился мой талант к языкам. И только двадцать, когда я вернулся обратно; самый юный из мастеров, заслуживших когда-либо одобрение. Алмаз чистой воды, если можно так выразиться, но, увы, пока что без должной огранки. В действительности, почти дитя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});