Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

делающего все лишь хуже? Или, все же, стыда, пробужденного словами наемника? Ада может лишь догадываться о том, какова была роль отца Ричарда в падении Феррана, но она прекрасно знает, что делал для этого ее собственный, и то, чем девятнадцать лет гордилась вся ее семья, сейчас давит на плечи неподъемным грузом вины.

— Наклони голову, — она чуть давит на чужой затылок. — Вот так. Нос не сломан, кровь скоро остановится.

— А ты, похоже, опытная, принцесса, — чуть хрипло замечает Блез и заставляет ее вздрогнуть от неожиданности. — Часто благородным девочкам разбивают носы?

— Ни разу, — все никак не прекращающей дрожать рукой Ада заправляет ему за ухо упавшие на лицо волосы, пропускает между пальцев непослушную кудрявую прядь. — У меня двое старших братьев, двойняшки, в детстве они часто дрались. Мне пришлось научиться всему, чтобы они не получали за это от мамы, она очень строгая, знаешь, — Ада на миг замолкает, в смущении покусывает губу. — Он похож на одного из них, на старшего. Такой же рыцарь, мнящий себя героем...

Блез отстраняется от ее руки, и неосознанно она хватается за его плечо, не давая встать.

— Погоди! Рано двигаться, еще немного, — Ада чувствует, как его плечо расслабляется, а давление на ее руку исчезает, и прочищает горло. — Я знаю, что сейчас ты злишься, но хочу сказать, может… Может, он все же не такой плохой, как тебе кажется? Просто… другой, — наемник не отвечает, но и не пытается вырваться, и она воодушевленно продолжает: — Знаешь, наши родители не рассказывают об ужасах войны. С их слов она — великие завоевания и геройство, а смерть на ней — это либо смерть мерзких кровожадных еретиков, либо славная гибель во имя империи, настоящая честь для воина. Они рассказывают это именно так, чтобы мы не считали их злодеями или просто убийцами. Может, только ради нас, а, может, они и сами начинают верить себе и так им чуть легче жить дальше. Они думают о том, что убили безжалостного врага, а не отца трех маленьких детей, и о том, что принесли пользу империи, а не разорили чужие земли, — Ада выжимает ткань над миской и оттирает попавшую на руку кровь. — Да и… Не все хотели воевать, но если тебя зовет император Дедрик — ты не отказываешься, — влажная тряпица ложится на покрасневшую переносицу. — Мы с самого детства считали папу героем, а мой брат… Он будто другим человеком стал, как только попал в оруженосцы. Как мог пытался показать себя перед папой, будто только и жил, чтобы доказывать, что достоин однажды семью возглавить, защищать всех нас вечно, даже если и не от чего было. Походы императора Дедрика давно уже закончились, на поле боя им свое благородство не проявить, вот и пытаются иначе, кто во что горазд. Спасают слабых, ищут мечи, или врагов в ком угодно мало-мальски подходящем, лишь бы отважный герой мог противостоять злодею.

— Так выходит, я злодей, принцесса? — он усмехается, наконец вновь глядя ей прямо в лицо, и от этого на душе у Ады вдруг становится теплее.

— Нет, нет, я так не думаю, — она торопливо мотает головой. — И это не так. Просто он этого пока не понял.

— А ты, как он, не считаешь, будто я вас всех держу за живой щит? После всего? — Блез удивленно приподнимает бровь. — Я бы считал, будь я тобой.

— Не считаю, — Ада не отводит глаз. — Никто не пострадал и не погиб, а ты верно поступил, что отпустил их. Те, кто ради себя идет по чужим головам, подобного не делают, а сир… Он просто испугался, я думаю, вот и наговорил лишнего в сердцах.

— Испугался за тебя, принцесса, — спокойно отмечает Блез, а лицо Ады становится еще горячее, чем мгновение назад.

— Неправда.

— Правда.Ты не слепая.

— Я здесь не одна, — упрямится она.

— Но только ты похожа на его возможную даму сердца, — наемник усмехается. — И только на тебя он украдкой таращится, как грустный щенок, — Ада отворачивается и старательно смывает с пальцев остатки крови, пока он продолжает: — И как щенок тебя защищает — не всегда как следует, но старается как может. Вот и меня рядом с тобой не хочет видеть, раз уж я приманка для опасностей.

— Мне не нужна защита! И я сама выбираю, с кем мне иметь дело, если хочу.

Блез чуть приподнимает брови, удивленный ее резкими словами, но почти в тот же миг его губы расползаются в кривой ухмылке — осторожно, чтобы не надорвать свежую корку крови. Чуть растерянно и нервно Ада улыбается в ответ.

Он — олицетворение того, что было запретно для нее всю жизнь, и того, чего прежде она даже не знала. Тот, кто, казалось бы, никогда не мог появиться в ее жизни, даже в короткие моменты бунтарств и бросания вызовов всему высшему свету, но, все же, появился. Именно в тот миг, когда она принимала самое важное решение в своей жизни. Пусть даже пробывший запертым большую часть своей жизни, Блез видится ей олицетворением обретенной свободы — тем, кого она никогда не повстречала бы, не решись она покинуть собственной клетки. Теперь она знает, что он такой же беглец, как и она сама, хоть и куда более приспособленный и подготовленный к подобному. Втайне страшащийся быть обнаруженным, но все более уверенно пробующий на вкус прежде незнакомую и запретную жизнь.

Пусть его тайна больше не тайна, зато ее — из всех людей — известна лишь ему. Внутреннее предчувствие не дает ей бояться этого, заставляет доверяться, ведь кому, как не ему, все понимать.

Ада шумно сглатывает. Всю жизнь она была уверена, что в нужный момент вдруг поймет все, резко и безоговорочно. Чувства, загадочные внутренние инстинкты, дадут ей подсказку, которую она никак не сумеет упустить, жесткой рукой толкнут ее прямиком в неизведанную пропасть, и она полетит. С радостью и без всякого страха, зная, что ждет ее внизу — ведь там могло быть лишь одно.

Ада чувствует бесплотные, невидимые руки, с поразительной силой толкающие вперед, и легко им поддается. Губами, дрожащими в такт бьющегося у самого горла сердца, она осторожно, словно на пробу, жмется к чужому рту. Боясь вздохнуть целует чуть приоткрытые губы, старается не причинить боли, едва касаясь гладит по щеке и, наконец, зарывается в густые темные кудри. Будто атласные ленты, они скользят между ее пальцев, боящихся