Фаранг-1. Как я провёл лето. - Валерьев Валерьевич

На месте разрушенного посёлка обнаружился настоящий палаточный лагерь. Бурого цвета палатки стояли идеальным квадратом, вокруг которого из всё тех же остатков крепостной стены землян, была построена защита из кольев и ежей.

Солдат, который привёл их к охраняемым развалинам, поставил на землю ведро с водой и махнул рукой. Мол, пейте и за работу. Время не ждёт.

— Катя!

Витька, позабыв о жажде, понёсся к груде изломанного дерева. Сейчас, при свете солнца, до него дошёл весь масштаб разрушений. Адская мешанина из веток, палок и листьев была толщиной никак не меньше полутора метров, а центре, возле пальм, развалины столовой были выше его роста.

— Катя!

— Ааааа… Уууууоооооюююуууу…

Снизу кричали заваленные люди. Разобрать отдельные голоса было абсолютно невозможно. Это был такой крик из могилы, что у Витьки, стоявшего на валу и обозревавшего руины, от ужаса волосы встали дыбом, а глаза заволокло чёрной пеленой.

— Так, ты, стоять! — Из столбняка Егорова вывели рабочие, которые причитая и заливаясь слезами и выкрикивая имена родных, рванули мимо него разбирать завалы.

— Куды, ёпть! — Витька оттащил за волосы воющую дурниной бабу и заорал, созывая остальных. — Идём отсюда, с краю. Мужики, разбираем завалы. Бабы — вы оттаскиваете разобранное…

Когда Егоров вытягивал из норы первого спасённого человека, он запоздало подумал о том, что Катя с Антоном, могли оказаться и не с этой стороны завала.

Медитация была обязательным предметом и школе и в военном училище. Вся беда была в том, что деятельная и живая натура Аун Тана просто не была приспособлена для такого времяпрепровождения. Имевший самые высокие оценки по всем предметам, курсант Аун сначала получал взыскания, потом впал в отчаяние, а затем, припёртый к стене угрозой отчисления, научился это самое медитирование изображать. Будущий полковник мог часами невозмутимо сидеть с закрытыми глазами, прокручивая в уме истории о славных походах, которые он вычитал в библиотеке.

Вот и сейчас все старые сослуживцы полковника — уволенные вместе с ним ветераны полка, были уверены, что командир воспарил над собой, созерцая несозерцаемое.

На самом деле всё было совсем не так — Аун мыслил. Старый вояка непрерывно думал все последние дни. Думал так напряжённо, что голова болела и грозила лопнуть от мыслей. Аун Тан позабыл о наложницах, которые до сих пор сидели запертыми в каюте корабля, позабыл о пище, позабыл о боевых друзьях. План дальнейших действий, выкристаллизовывающийся у него в голове, одновременно и пугал и страшил старого солдата.

Империя была уже не та, что раньше. Нынешний Император (да продлят боги его лета!) не мог сравниться со своим отцом. Тан усмехнулся — по слухам, на севере, у сиамцев была точно такая же ситуация. А будущий Император — так вовсе… солдат непроизвольно поёжился… слабак и слюнтяй. До Ауна доходили передаваемые шёпотом слухи, что несколько наместников далёких южных колоний объявили себя независимыми правителями и Император их не покарал! Не смог этого сделать!

'А если получилось на юге, то почему я, полковник Аун Тан, не могу сделать это на севере?'

Аун открыл глаза. Перед ним на циновках лежали захваченные в посёлке пришельцев из другого мира трофеи. Немыслимой твёрдости топоры, ножи, пилы. Рукотворные источники света и удивительные коробочки, передающие голоса на расстояние.

И железо. Безумная, невероятная гора железа, лежащая на дне моря неподалёку.

И самое главное — руки, умения и ЗНАНИЯ попавших к нему в плен людей.

Разбор завала занял у голой команды спасателей весь день и половину ночи. Отвыкший от таких порций солнца Витька здорово обгорел и если бы не пыль и мелкий мусор, щедро налипший на мокрое от пота тело, лежать ему с ожогами. Но бог миловал.

Следом за солнцем и жарой на рабочих навалилась жажда. Конвоиры бегать к ручью не позволяли и внимательно следили за тем, чтобы пленные не отлынивали от работы. Дело кончилось тем, что молоденькая девушка получила солнечный удар и, невзирая на плётки солдат, работать дальше не могла. На злобные крики часовых из самой большой палатки высунулся командир и пролаял нечто матерное. Солдатики моментально встали по стойке смирно, а затем приволокли ведро и разрешили одной из женщин стать водоносом. Работа у мужчин, разгребающих остатки крыши, сразу пошла веселее, а вот голоса снизу постепенно затихли. Витьке было даже страшно подумать в какой духоте находятся под завалами люди. Подумав, он забрал у женщины ведро и сам побежал к ручью.

За день Витя Егоров сбегал за водой ровно сто раз. Он щедро поливал ещё не разобранные завалы и с радостью слышал, как из-под них снова раздаются голоса.

К обеду в лагерь явился тот самый пожилой солдат, что исполнял, по-видимому, в этом отряде функции полевого медика. Пришёл он налегке, то есть почти голым, неся все свои вещи в узелке, подвешенном на палку. Порядком измазанный засохшей кровью, он выглядел натуральным забойщиком скота.

Витьку передёрнуло.

'А, может, он их… того?'

Остальные рабочие тоже тревожно переглянулись, а женщины тихо запричитали. 'Медик' состроил жуткую гримасу и знаками велел Вите полить ему воду. Вымывшись и одевшись, солдат отправился к остальным конвоирам, которые, не обращая внимания на громко урчащие животы пленных, спокойно обедали. Когда число спасённых перевалило за полтора десятка человек, 'медик' свистнул пару солдат, принёс из палатки здоровенный кожаный мешок и принялся за дело.

С каждого спасённого по очереди содрали всю одежду и очень внимательно осмотрели. Дальше — больше. Травмы, порезы, переломы и вывихи чинились как на конвейере. Солдаты крепко держали хрипящих от боли людей, которым в рот совали обмотанную ремнём палку, а лекарь орудовал своими жуткими приспособами. Витька, бегая мимо медика с вёдрами воды, с удивлением и радостью обнаружил, что работал старикан отличными железными инструментами, не забывая всякий раз их дезинфицировать мутным самогоном. Колотые и резаные раны вскрывались заново и заливались или спиртом или непонятной жёлтой, терпко пахнущей бурдой. Раненные орали и матерились, но сделать ничего не могли — держали их крепко. Затем лекарь закрывал рану, втыкая в кожу золотые скобки и перетягивая рану неким подобием бинта. На каждого пациента дед тратил не более пяти минут.

Егорову приходилось убивать и от вида крови его не тошнило. Но это в бою. Здесь же, проходя мимо этого коновала, у него всякий раз внутри всё холодело и обрывалось. Горячо молясь о том, чтобы с Катей всё было в порядке и она избежала участи той немки, которой только что с жутким хрустом вправили выбитое плечо, Витька нёсся к завалу и поливал то место, куда ему указывали рабочие.

Бог услышал Витю Егорова. Катя и Антон нашлись целыми и невредимыми. Женщина и ребёнок лежали под перекошенной от тяжести плетёной скамейкой, которая приняла на себя весь удар рухнувших балок, обрешётки и толстого слоя листьев. От жары и духоты они почти ничего не соображали и только просили пить.

— Катя, Катя, — Витька сидел на земле, положив голову любимой себе на колени, и лил ей в рот воду, — пей, пей…

— Антоша…

— Его Жанна уже поит, всё в порядке, пей…

Катя застонала и открыла глаза.

— Что происходит…

Позади, за спиной любимого раздался окрик на непонятном языке, свист и громкий щелчок. Плечи у Вити дёрнулись, на глаза навернулись слёзы, но лучезарная улыбка стала ещё шире.

— Ты плачешь…

— Это я от счастья…

Глава 8

— Как я рад! Как я рад, парни.

Лохматый детина со сломанным носом гундосил на английском, улыбаясь щербатым ртом и хватая мужиков за руки. Из-за спины щербатого, представившегося Заком, выглядывал маленький чёрный индиец.

— Это Раджив. А ты, мне Уилл сказал, Виктор. Да?

Парень замер с протянутой рукой. Витька, сидевший на раздолбанной деревянной колоде, руку британца проигнорировал. О том, кто перед ним сейчас стоит он и так прекрасно знал — дядюшка Билли, воспрянувший духом после того, как пограничники перерезали всех оставшихся в живых дикарей, работал информатором сразу на все стороны.

— Виктор? — Улыбка у пилота 'Гольфстрима' стала неуверенной. Закари нервно оглянулся — солдат поблизости не было, зато вокруг него стояло полтора десятка русских. В полном соответствии с представлениями британцев о дикой России и её диком народе, почти все они были натуральными раскосыми азиатами с очень злыми глазами.