Паутина - Константин Фарниев

— Проходите.

Зашли во двор. Рыба попросил подождать, а сам-быстро пошел в сторону домика. Там светилось всего одно окно. Через некоторое время засветилось второе окно, в нем метнулся силуэт человека похожего по фигуре на Рыбу. Скоро он появился на пороге домика, позвал их, завел в комнату и сразу вышел.

Даже при слабом свете старой керосиновой лампы было видно, как здесь грязно и запущено. Засиженные мухами стены и потолок, черный от застарелой грязи дощатый пол, какая-то тряпка на окне вместо занавески — все это говорило о том, что комната давно уже не знает прикосновения доброй хозяйской руки.

Они сидели на лавках за длинным и узким столом, застеленным клеенкой, утратившей свой первоначальный цвет.

Ягуар оторвался от замочной скважины.

— Ты зачем привел их сюда, балбес! — свистящим от ярости голосом прошипел он. — Не знаешь, что эту хазу никому открывать нельзя?

— А куда бы я их повел! — вскинулся Рыба.

Он вдруг вскипел. Как бараны, кучкуются около этого купчишки! Повязал всех вышкой, скотина, и теперь командует. Да пошел он к черту! Прикончить бы его, и все дела!

Ягуар не отрывал взгляда от лица Рыбы и, видно, уловил в его глазах ожесточение.

— Так! — тяжело уронил он. — Значит, возмущаешься?

И вдруг голос Ягуара стал мягким и добрым, что не предвещало ничего хорошего.

Хорек, Жорж и Гоша, которые тоже были здесь, поежились от предчувствия беды. Рыба втянул голову в плечи, инстинктивно попятился к двери, зная, однако, уже, что не успеет выскочить из комнаты. Прихлопнет сейчас его Купец, и никто не узнает, никто! Эти будут молчать, как теперь Будзи, вроде его и не было никогда.

— Ладно, — неожиданно дал отбой Ягуар. — Черт с тобой, Рыба, живи себе на здоровье, если не загудишь на вышку. Только поговори с Жоржем, кем я был здесь до войны, а Хорек расскажет, как мы жили с ним в лагерях. Разрешаю. Раз привел этих сюда, то уже ничего не поделаешь.

— А если их замели! — подал голос Хорек. — Тогда Гоше и его хазе хана полная.

— А что это за фраер? — спросил у Рыбы Ягуар таким тоном, будто между ними ничего и не было.

— Ивана клиент по базару. Я подумал: если он вместе с ними, то и его тоже надо…

Рыба как бы споткнулся о. слово «надо» и замолчал.

— Пусть, — подытожил Ягуар, — будет так. Но выпускать их отсюда пока нельзя. Показал им нашу главную хазу. Что будем делать?

— Сказать им такое, чтоб носа не высунули, пусть сидят, как сурки.

— А что сказать, Вася дорогой. Словом их не удержишь, — Ягуар рассмеялся и подмигнул Хорьку.

— Я придумал еще по дороге, — ответил Ягуару Рыба. — Будут сидеть как на приколе.

Он объяснил свою придумку.

— Верно соображаешь, Рыба. Только запечатать их все равно надо. Дверь подпереть снаружи, ставни тоже. Так будет вернее. Только отнеси им побольше жратвы да водки. Пусть жрут и упиваются, легче будет с ними разговаривать. Согласны?

Ответом Ягуару было молчание полного согласия.

Глава восьмая. На исходе суток

За время чекистской работы Пикаев приучил себя даже в самых критических ситуациях оставаться прежде всего аналитиком, для которого эмоции — ничто иное, как помехи, спонтанные всплески чувств, нарушающие спокойное течение мысли. Кроме того, Заурбек давно уже усвоил закономерность: любая невыгодная ситуация перестает раздражать, как только находишь ей разумное объяснение.

Причина же срыва опергруппы в парке лежала на самой поверхности. Лейтенанта Задворного и сержанта милиции Карова, которые вели наблюдение за Зойкой и Иваном, раскрыл кто-то другой — сторонний, и именно он подал Зойкиной компании сигнал об опасности.

Пикаев сразу согласился с этой версией, как только сержант привел свой главный аргумент.

— Я заметил, — докладывал он, — на краю аллеи человека, у которого были почти белые, как у вареной рыбы, глаза. Он очень пристально всматривался в толпу, вроде ловил чей-то взгляд, а потом сделал знак рукой, и через минуту Зойкина компания разбежалась.

— Произошло это так внезапно, что мы просто… не успели сориентироваться, — совсем потерянным голосом добавил Задворнов.

— Об этом, товарищ лейтенант, разговор будет особый, а сейчас отправляйтесь в распоряжение капитана Пащенко.

Отпустив Задворнова и Карова, Заурбек достал палку с делом Кикнадзе, Маринина и Долгова, быстро нашел лист, где были записаны показания Долгова о примкнувших к ним уголовниках, быстро пробежал глазами текст. Так оно и есть. Долгов утверждал, что у одного из уголовников по кличке «Рыба» глаза были белые, как у вареной рыбы. О двух других Долгов ничего не сказал, он не обрисовал даже их лиц. Говорил, было темно, и близко он видел только Рыбу. Кличку запомнил, потому что кто-то из уголовников громко назвал его. Кикнадзе и Маринин заявили, что они вообще не разглядели никого из уголовников и никакой Рыбы не знают. Но их показания Заурбека сейчас не интересовали. Долгов упомянул о белоглазом уголовнике, и он похож по описанию на человека, о котором говорит сержант. Значит, Рыба, розыск которого включен в розыск Кикнадзе и Маринина, живет в городе, и он связан с Зойкой и ее окружением.

Сан Саныч, к которому Пикаев пришел с докладом, хмуро выслушал его, пожал плечами.

— Считаю, что в парке мы имеем самый настоящий провал, и твой оптимизм, Пикаев, мне непонятен. Наши люди проглядели. И кого? Зойку, которая могла, наверное, вывести нас на бандитское гнездо.

Подполковник говорил, не глядя на капитана. Поэтому казалось, что Сан Саныч разговаривает со старомодной книжной этажеркой, на которую был устремлен его взгляд.

— Оптимизма нет, товарищ подполковник, и я не снимаю с себя ответственности за провал в парке, но что-то мы все-таки узнали, и это что-то: Рыба.

— Так, так, — сказал Сан Саныч, бросив на капитана иронический взгляд. — Теперь ты пустился в рассуждения. А птичка тю-тю, товарищ капитан, да еще вместе со своими кавалерами, если можно так выразиться. А нам нужны результаты. Понимаю, и в этой ситуации у нас есть неплохой шанс. А если дело не в Рыбе, а в другом?

— Я уверен…

— В общем, так: хоть смейтесь, хоть плачьте, а чтобы в срок мы банду ликвидировали. Можете идти, товарищ капитан.

Заурбек резко повернулся, чтобы уйти и уже сделал два шага, но приостановился: — не хотелось уходить так, будто его выставляли за дверь, не сказав подполковнику, что он несправедлив, что оперативная группа работает почти без отдыха, что есть уже и положительные результаты. Однако он же знает обо всем этом… Пикаев все-таки обернулся. Сан Саныч смотрел на него взглядом, в котором угадывалось: ну-ну, хотел бы я знать, что ты возразишь.