Наставление в христианской вере, тт. 1,2 - Жан Кальвин

а Августин. Письма, 186, гл. XI, 37 (Паулину Нолану); 155, гл. I, 2-3 (Македонию) (MPL, XXXIII, 830, 666 р.).

скромность и что-то уступает Богу, дабы не создалось впечатления, что они приписывают себе абсолютно всё, тем не менее и эти люди проводят разделение так, что основная доля славы и достоинства остаётся за нимиа. Поскольку человек очень склонен хвалить сам себя, то и со стороны других для него нет ничего приятнее пустой лести, тешащей глубоко укоренённое в нём тщеславие. Поэтому тот, кто более всех восхищается великолепием человеческой натуры, и более всех угоден людям.

Однако воззрения, которые учат человека благодушному отношению к себе, вводят его в заблуждение, причём до такой степени, что всякий придерживающийся этих воззрений терпит крах. Ибо какая нам польза от той тщетной уверенности, если, выбирая, устраивая, испытывая и совершая то, что мы считаем хорошим, мы терпим крушение, теряя при этом и здравый рассудок, и способность к действию? Причём терпим поражение в самом начале и всё-таки упорно продолжаем идти этим путём, пока не приходим к полному краху. Иначе и быть не может с теми, кто полагает, что может совершить нечто благодаря своим собственным достоинствам. Человек, слушающий тех наставников, что тешат нас живописанием нашей праведности и добродетели, ничуть не продвинется в познании самого себя, но останется в очень опасном неведении.

3. Божественная истина и общее мнение людей сходятся в том, что одна из составляющих нашей мудрости заключается в познании самих себя. В то же время способы этого познания противоположны друг другу. С позиций телесной природы кажется очевидным, что человек успешно познаёт себя тогда, когда, доверяясь своей мыслительной способности и добродетели, находит в себе мужество исполнять свой долг и, отказавшись от пороков, стремится делать добро и поступать по совести. Но тот, кто оценивает себя по меркам божественного суждения, не обнаруживает ничего, что позволило бы его сердцу преисполниться уверенности. И чем глубже он всматривается в себя, тем в большее уныние впадает, так что, совершенно лишившись надежды, не имеет под рукой никаких средств, с помощью которых мог бы правильно устроить свою жизнь.

Однако Бог не хочет, чтобы мы забывали о своём первоначальном достоинстве, которым Он наделил нашего отца Адама,— оно должно

а Псевдо-Августин. Гипогностик, III, X, 18; XV, 33 (MPL, XLV, 1631, 1638).

будить нас и заставлять идти прямым и честным путём. Ибо мы не могли бы думать ни о нашем изначальном происхождении, ни о цели, ради которой мы сотворены, если бы напоминание о них не жалило нас, побуждая размышлять и страстно желать бессмертия в Царстве Божьем. Но такое познание не наполнит наше сердце гордостью, а, напротив, поведёт к смирению и скромности. Ибо каково наше происхождение? То, от которого мы отпали. Какими мы были сотворены? Такими, какими не захотели быть. И вот, нам не остаётся ничего, кроме как горько сетовать, оценив своё жалкое состояние, и, сетуя, вздыхать об утраченном достоинстве3.

Когда мы говорим, что не стоит человеку видеть в себе то, что его воодушевляет, то имеем в виду, что нет в человеке ничего такого, чем он мог бы гордиться. Поэтому в познании человеком самого себя следует выделить две стороны. Прежде всего человек ищет ответ на вопрос, ради какой цели он был создан и одарён от Бога редкостными благами; эта мысль толкает его на размышления о будущей жизни и вызывает желание служить Богу. Когда же он оценит своё богатство, а вернее, свою бедность, ныне познанную, он очутится в крайнем замешательстве, будто он обращен в ничто. Тогда человек должен, во-первых, осознать, в чём заключаются его долг и обязанности; во-вторых, понять, в какой степени он способен совершить то, что обязан совершить. В соответствующем месте мы подробно поговорим и о том и о другом.

4. Итак, поскольку то был не мелкий проступок, а тяжкое преступление, строго наказанное Богом, нам следует рассмотреть, что за грех совершил Адам в своём падении — ведь он навлёк огонь мщения на весь человеческий род. Существует расхожее мнение, совершенно детское по сути, что Бог наказал Адама за его пристрастие к лакомствам, как будто тот, кто располагал всеми благами, обязан был воздерживаться от определённого рода плодов. Ведь его со всех сторон окружали бесчисленные услады, каких он только мог пожелать, а изобилие тех времён давало не только возможность насыщения и опьянения в любой момент, но и разнообразие в удовлетворении любых желаний.

Значит, нужно подняться выше: запрет притрагиваться к дереву познания добра и зла был для Адама экзаменом на послушание. Он должен был показать и доказать, что добровольно и охотно подчиняется воле Бога. Само название дерева говорит о том, что у запрета не было иной цели, кроме той, чтобы Адам довольствовался своим состоянием и не пожелал возвыситься под влиянием необузданной и безрассудной страсти. Кроме того, обещание, что он будет жить вечно, пока будет вкушать плоды от дерева жизни, и в противоположность этому страшная угроза, что, вкусив плодов от дерева познания добра и зла, он умрёт, были даны Адаму для испытания его веры и ради возможности поступать по ней. Отсюда легко заключить, каким именно образом он навлёк на себя гнев Бога. Хорошо сказал св. Августин, что в основе всех зол лежит гордыня, потому что, если бы честолюбие не влекло человека к высотам, для него заказанным, то он остался бы в своём прежнем достоинстве. Однако нам следует дать более полное определение того рода искушения, которое описал Моисей. Ибо, когда из-за коварства змея женщина пренебрегла словами Бога и оказалась неверна Ему, тогда обнаружилось, что началом падения было непослушание. Это подтверждает и св. Павел, говоря, что непослушанием одного человека все мы сделались грешниками (Рим 5:19).

Нужно, однако, заметить, что человек ослушался и взбунтовался против Бога не только потому, что был обманут Сатаной, но и потому, что презрел истину и уклонился ко лжи. Забывая о слове Бога, человек теряет почтение к Нему, ибо лишь в следовании его слову проявляется среди нас величие Бога и открывается возможность должного служения Ему. Потому-то неверность и стала семенем мятежа. Отсюда происходят тщеславие и гордыня — два порока, порождающие неблагодарность, вследствие которой Адам, вожделея к тому, что ему не было даровано, подло презрел щедрость Бога, осыпавшую его несказанными дарами. В том, что взятый из земли не желал быть подобным Богу иначе, как став равным Ему, безусловно, заключено чудовищное неверие. Отступничество и бунт, когда человек отказывается признать превосходство своего Творца, есть подлое и гнусное преступление, и, даже если он сбрасывает иго с дерзкой смелостью, напрасны старания преуменьшить грех Адама.

Тем более, что он и женщина не просто были отступниками, но оскорбили и обесчестили Бога, поверив клевете Сатаны, который обвинял Его во лжи, коварстве и скупости. Короче говоря, неверность распахнула двери честолюбию, честолюбие породило ожесточение и гордость, исполнившись которых, Адам и Ева безрассудно бросились туда, куда их влекла страсть. Поэтому прекрасно сказано св. Бернаром, что двери спасения суть в наших ушах, когда мы слушаем Евангелие, но эти же

уши — окна в смерть. Адам никогда бы не осмелился воспротивиться суверенной власти Бога, если бы не усомнился в его слове. Ибо самая надёжная узда, умеряющая и сдерживающая все дурные стремления,— это знание, что нет ничего лучшего, чем делать добро, повинуясь велениям Бога. Поверив клевете дьявола, Адам уничтожил пребывавшую в нём божественную славу.

5. Духовная жизнь Адама заключалась в связи с его Творцом, а духовная смерть — в отпадении от Него. Не следует удивляться, что своим мятежом он перечеркнул собственное родословие и извратил весь порядок вещей на небе и на земле. «Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне», пишет св. Павел. «Но она покорилась... не добровольно» (Рим 8:20-22). Если поискать причину этого, то станет очевидно, что вся природа несёт на себе долю страданий, заслуженных человеком, для служения которому «тварь» была создана. И если проклятие Бога излилось потоком сверху вниз, охватив все уголки мира, то нет ничего удивительного в том, что вина Адама поразила всё его потомство. Он утратил бывший в нём небесный образ, и наказание за то, что, будучи наделён мудростью, силой, истиной, святостью и справедливостью, он попал под власть таких отвратительных пороков, как ослепление, неспособность к добру, нечистота, тщеславие и несправедливость,— наказание за это понёс не он один. Всё его потомство было обречено подобным порокам.

Это та самая наследственная порча, которую древние назвали «первородным грехом», обозначив этими словами повреждение естества, которое прежде было добрым и чистым3. Они много и ожесточённо спорили об этом предмете, ибо нет ничего более противного здравому смыслу, чем ответственность всего мира за вину одного человека и распространение его греха на всех. Создаётся впечатление, что самые древние учители Церкви говорили на эту тему весьма туманно или же высказывались реже, чем требовалось, из боязни слишком увлечься этими спорами.