Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская

увидели огороженное милиционерами место, обоим стало плохо. Началось разбирательство. Больше ничего пока не известно. Какой-то ужас, добавила Лена, Ирка не могла так поступить, это совсем было не в ее характере. Все, что угодно, но только не это.

«Наверное, поэтому химичка и сказала, что “таких” не хоронят… Бедная девочка, как же было можно так с собой поступить? С собой, с родителями, с Катюлей, со всеми нами… Какое безмерное несчастье… А как ей шла жизнь! Как она умела прекрасно это делать раньше – жить! И вот на тебе… Наверное, была слишком уж веская причина, ведь от жизни надо получать удовольствие, иначе она теряет всякий смысл. Видимо, смысл жизни в эту минуту был утерян и у нее не хватило сил дождаться следующей…»

Лидка так и осталась сидеть на кухне около самого телефона. Сидела отрешенно, не могла встать, чего-то, видимо, ждала. Чего? Найти в себе силы, чтобы пойти заниматься домашними делами? Сил не было и в помине, ноги словно отказали, ей и пошевельнуться было трудно, застыла как муха в янтаре. Или ждала, что раздастся еще один звонок о том, что все это чудовищная ошибка, что Ирка жива, просто в больнице и в скором времени поправится или что вообще это была совсем не она, а все это сон, страшный сон. Или кто-то посоветует, что ей теперь делать, даст инструкцию по выживанию выживших, тех, кто ее любил, а теперь осиротел.

Часы на стенке тикали невозможно громко, отсчитывая каждую прожитую секунду, словно кто-то бил молотом по наковальне. День за окном угасал, темнел, так и не увидев солнца. Ветер из открытой форточки отчаянно пытался расшевелить легкую кухонную занавеску, и она в конце концов поддалась, зацепившись за открытую дверцу шкафчика, а потом так и осталась несуразно и коряво висеть. Лидка сидела, слегка раскачиваясь, и привычно гладила больные натруженные колени. Она плакала. Беззвучно и горько. Слезы нахлынули изнутри, начав обливать ее по-настоящему больное и израненное жизнью сердце – на его долю много чего пришлось. Лидке показалось, что она задыхается и что ее легкие тоже заполнены слезами. Она забулькала, закашлялась, пытаясь перехватить дыхание, но оно совсем сбилось, а сердце принялось постепенно наливаться горечью и жаром, словно его медленно опускали в кастрюлю с закипающим маслом. Утонув в горе, сердце непривычно и пугающе стало замедлять ход. Слезы, заполнив все внутри, стали наконец изливаться наружу. Просто шли из глаз, стекали по щекам и падали на фартук в том месте, где трепетало удивленное жизнью Лидкино сердце. Его сильно передернуло, словно перевернуло, и оно громко и неровно забилось, совершенно сбившись с ритма, то спеша, то приостанавливаясь, не в состоянии попасть обратно в привычный ход. Лидка вдруг сильно испугалась и начала инстинктивно растирать себе грудь, по-старушечьи приговаривая:

– Господи, горько-то как, Господи… Ничего, дай Бог, выдержим, ничего… – И быстро приглушенным голосом вдруг зачитала свою любимую молитву на все случаи жизни, чтобы несчастной Ирке помочь там, где в полной неизвестности мечется ее бедная неприкаянная душа, и чтобы и себе тоже попытаться отложить путь в Царствие небесное: – Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. Аминь.

Читала и читала, не останавливаясь, долго, торопливо, словно могла не успеть. Ей и казалось, что не успевает, что еще чуть-чуть – и произойдет что-то неизбежное и она не должна этого допустить. Все сейчас было в ее руках, но что именно, она не понимала. Нескончаемую молитву ее прервал телефонный звонок.

– Лидок, мне рассказали новый анекдот! – Принц был в своем репертуаре. – Слушай сюда! Приходит еврей к врачу…

– Толя, приезжай немедленно. Срочно, я тебя очень жду, – сказала Лидка и повесила трубку. Она знала, что Толя все бросит и приедет, какие бы важные дела у него сейчас ни были.

А что для него могло быть важнее испуганного Лидкиного голоса…

И действительно, прошло не больше часа – Лидка отсиделась, отдышалась, накапала себе сорок капель валокордина, который сердцу не сильно помог, но успокоил, засунула под язык мятный кругляш валидола, а потом, поразмыслив еще, обильно намочила ватку меновазином и натерла меж грудей, там, где щемило и где, по ее разумению, находилось сердце. Прислушавшись к себе, тяжело встала, ватку оставила у сердца, прижав для верности лифчиком, и пошла к балконной дверце выглядывать своего Принца.

Совещание

– Лидок, что теперь делать-то? Надо ж как-то Катюле сказать… Нет, сначала Дементию, лучше он сам… Давай девок вызовем, пусть подключатся, они все ушлые, авось правильно посоветуют… – Принц оказался в еще большем замешательстве, чем Лидка.

Откладывать решение было некуда, дети должны были вернуться из института скоро, но Лидка и вправду решила вызвать подмогу в лице подруг. Первой прибежала Надька, она жила совсем рядом, на Пушкинской площади, потом подъехала строгая испуганная Веточка, и наконец вплыла запыхавшаяся бело-розовая Тяпочка. Ольге позвонили, но быстро явиться она не могла, жила в Мытищах.

Лица у всех были скорбные и при этом сильно удивленные, на них ясно читалось недоумение – как могла советская девушка, да ладно бы советская, но такая бойкая и живая, свести счеты с жизнью? Быстро сели вокруг стола – Лидка не поставила даже чай, ни сил, ни желания не было. Помолчали. Каждый горевал как умел. Надька, как обычно, азартно кашляла и, прикуривая одну от другой, дымила едкими беломоринами. Она выражала свои эмоции всегда с помощью сигарет, поигрывая каждой, покручивая ее, поглядывая, не пора ли потушить, и была в постоянном с ней диалоге, лицо ее еле угадывалось за дымовой завесой. Веточка, не сняв теплой меховой шляпки, подняла черную вуалетку и, нервно поводя ноздрями, резкими мелкими движениями обмахивалась от Надькиного дыма, разгоняя его по комнате, чтобы, видимо, хватило всем. А добрая Тяпочка истекала слезами, утирая их розовым платочком, но они все сочились и сочились из ее опухших розовых глазок.

Много времени на слезы не было.

– Самый важный вопрос сейчас – как все это сказать Катюле… И кто должен сказать… – Лидка осеклась, не продолжив дальше.

– Так, а если вообще не говорить? – предложил находчивый Принц, источая еле заметный кисленький подстарковатый запах. – Пройдет время, то-се, вся острота осядет, подзатянется, мы потом с ней весной на кладбище съездим, цветочки положим и ладно.

– Уймись! Ты вообще уверен, что в здравом уме? – не выдержала Лидка. – Как ты себе это представляешь? Хороший совет, нечего сказать!

– Пусть я не в