Александр Первый: император, христианин, человек - Всеволод Глуховцев

Нам не стоит обижаться на это: у европейцев есть для того свои резоны. Надо работать – спокойно, терпеливо, методично, отстаивая свои интересы, и стараясь не упустить ни малейшего выгодного эпизода… Наши предки поработали неплохо: сумели поставить дело так, что история мира без России немыслима. Иметь её в союзниках – значит, иметь одного из тузов в игре, где ставка больше жизни. Заслон заслоном, но ворота в нём Европе необходимы, чем отечественная дипломатия с переменным успехом пользуется и поныне. У европейских стран тоже ведь интересы разные: кто-то хочет, чтобы кордон был как можно крепче, кто-то, напротив, норовит проделать в нём отверстие…

В XVII–XVIII веках функции «восточного забора», за которым теоретически надо бы держать Россию, выполняли три крупные державы: Швеция, Речь Посполитая и Оттоманская империя – от севера к югу. С середины XVIII столетия ситуация начала меняться: Швеция и Польша заметно ослабели, последняя вскоре стала чахнуть, чахнуть… и наконец, приказала долго жить. Не блистала на международной арене и Турция, зато освободилось место для Австрии, и особенно усилилась Пруссия: у этих государств отношения с Россией выстраивались непростые, однако, скорее терпимые, чем враждебные… Но с явлением Наполеона в Восточной Европе всё перевернулось.

В 1811 году Наполеон не без оснований рассчитывал, что изолировать Россию ему не составит труда. В самом деле: все европейские соседи Александра могли (не без помощи французской дипломатии!) считать себя обиженными Российской империей. У Швеции была отторгнута Финляндия, у Пруссии – Белосток, у Австрии – Тернополь. У Варшавского герцогства, конечно, ничего отторгнуто не было, но там антироссийские настроения были и без того в самом высоком градусе ожесточения, а кроме того, Наполеон, конечно же, не преминул довести до сведения поляков предложение Александра отвести под русскую корону часть герцогства – от этого шляхетский гордый дух воспылал гневом до небес… Турция же и вовсе находилась в состоянии войны с Россией.

Все эти государства, кроме Турции, Наполеон самоуверенно полагал в той или иной степени зависимыми от него и принуждёнными: мол, стоит ему, Наполеону, повелительно указать перстом, как все они послушно и охотно выстроятся теперь уже не в антифранцузскую, а в антироссийскую коалицию…

Но данные предположения грешили неоправданной самоуверенностью.

Почти все упомянутые страны действительно были так или иначе стиснуты Французской империей – что верно, то верно; но вот насчёт того, что все они радостным строем пойдут в восточный поход – серьёзных оснований быть не могло; планы Наполеона в этом направлении отдавали самым тривиальным авантюризмом…

Рассмотрим данную ситуацию подробнее.

Турция. Что касается Турции, то ещё в 1807-08 годах велись переговоры между Румянцевым и послом Наполеона в Петербурге маркизом Коленкуром на предмет франко-русского расчленения дряхлого Оттоманского царства. Коленкур, представитель старой родовитой аристократии, к России относился с большой симпатией, с Румянцевым они отлично друг друга понимали; но у Наполеона уже тогда были свои планы по Ближнему Востоку: он находил, что ему выгоднее цельная Турция в противовес российскому влиянию – и переговоры кончились ничем.

Поэтому вялотекущая русско-турецкая война продолжала тянуться и тянуться – что совершенно устраивало Наполеона и никак не устраивало Александра. В начале 1811 года он поставил перед главнокомандующим Молдавской армией Кутузовым задачу: в кратчайшее время разобраться с противником.

Задача была весьма трудная. Кутузов располагал ограниченным контингентом – часть его войск перебросили севернее, к западным границам. В Молдавской армии осталось 45 тысяч человек. Немного. Но хитроумный старец справился блестяще. Нестандартными и решительными действиями он начисто разгромил турок; а затем ему пришлось вспомнить, что он не только полководец, но и дипломат, причём специалист именно по Востоку (в 1792-94, ещё до Кочубея, был послом в Стамбуле). И вновь ему всё удалось! Он сумел заключить мир на выгодных для России условиях [31, т.1, 484] – а произошло это в Бухаресте 16 мая 1812 года, то есть до начала «большой» войны, несмотря на колоссальное противодействие французской дипломатии, стремившейся всеми правдами и неправдами связать Россию на её юго-западных рубежах. Не вышло! На этом фланге никакого кордона создать не удалось.

На Кутузова пролился золотой дождь наград – как по дворянской, так и по служебной части. 29 октября 1811 года он стал графом (за военные успехи), а 29 июля 1812 года – светлейшим князем (за достижения дипломатические)… Ну, а дальнейшее общеизвестно.

Обидный провал ждал Бонапарта и на противоположном, северном фланге. Хотя, казалось бы, логика здесь прямая и неоспоримая: Швеция жестоко обижена Россией, следовательно, с радостью должна примкнуть к коалиции – да и заправляет ею как-никак бывший француз, с которым, правда, Наполеон не очень ладил, но теперь-то никаких оснований для неладов нет…

И этот расчёт тоже не сработал.

Ошибка императора была, похоже, в данном случае психологической. Он недооценил, а точнее, не очень понял Бернадота, хотя ему, Наполеону, никак не откажешь в практической психологической сметке. Но было это у него всё на бегу, поверхностно… во всяком случае, в глубь души бывшего своего соратника императору заглянуть не удалось.

А что там обреталось, в этой глубине? Разумеется, много чего, как и во всякой человеческой душе. Но прежде всего – огромное и голодное самолюбие, к тому же всё израненное ослепительными и сокрушительными успехами Бонапарта. Почему он, а не я?! – мысль, изнурявшая душевное естество маршала. Было бы пустым делом укорять его за это: лидерство – естественное качество полководца, иначе не полки ему водить, а дома на боку лежать; а у Бернадота к тому же имелись немалые причины огорчаться на странные прихоти судьбы. Действительно: сначала его карьера ринулась ввысь с космической скоростью – одновременно с ним такой же взлёт совершил ещё один революционный генерал, Бонапарт; но он-то потом стал безраздельным повелителем, а Бернадот, хотя и достиг воинских вершин, всё-таки, что ни говори, очутился в подчинённых. Обидно! – начинали некогда вровень, и вдвойне обидно, что обогнавший на шесть лет моложе.

Но вдруг судьба решила исправить свою неправду и тоже посадила маршала на трон. Точнее говоря, не совсем на трон, но фактически, конечно, он сделался главой государства… Самолюбие утешилось. Зато родилась мстительная непокорность: Бонапарт по привычке вознамерился было помыкать наследником шведского престола, а тот, считая, что отныне с прежнего поводка ушёл, властные замашки императора воспринял как оскорбление. Это обстоятельство подметила наблюдательная русская дипломатия: она принялась щедро подкармливать ненасытное самолюбие Бернадота, на что принц тут же приветливо откликнулся. «Забудем прошлое. Я находился тогда в ужасных обстоятельствах и, клянусь честью, никогда не желал зла Швеции,» – извинительно говорил шведскому посланнику Александр, объясняя захват Финляндии [12, т.4, 366]. Русское правительство дало также понять, что оно ни словом не обмолвится, если правительство шведское заявит права на Норвегию, которая тогда являлась полуизолированной провинцией Дании (эта страна в декаду Наполеоновских войн пыталась сохранять нейтралитет, лавируя меж более сильными державами, но не очень это ей помогало). Швеция давно посматривала плотоядно на западную соседку, выдумывая свои права на неё – и потому предложение России пришлось как нельзя кстати. В Стокгольме тут же дали понять, что они готовы и Финляндию забыть ради такого блага.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});