Когда сбываются мечты - Барбара Делински

Мы забрались с ногами в кресла, стоящие рядом с маминой кроватью, ели свежие круассаны, запивали их кофе и вели тихий интимный разговор, который не получался у нас с того времени, когда мы были неоформившимися тинэйджерами, затевающими интрижки с мальчиками. Сейчас на место мальчикам пришли мужчины. Рона рассказывала о своих мужьях, я — о Дэнисе. Я даже не поняла, каким образом мы оказались втянутыми в эту исповедь, но она явно стала знамением свыше. Здесь, среди больничных стен, окрашенных в фиолетово-голубые тона приближающегося рассвета, где едва начинала пробуждаться утренняя жизнь, Рона поведала о своем тоскливом существовании с Гарольдом, а я о том, что Дэнис выгнал меня.

— Ты скучаешь по нему? — спросила Рона, когда я закончила свой рассказ.

Я уже не раз задавала себе тот же вопрос. Конечно, после такого неожиданного расставания я должна была по нему скучать. Когда человек является частью твоей каждодневной жизни на протяжении пятнадцати лет, то пустота, оставшаяся после его внезапного ухода, должна хоть как-то о себе заявлять.

— В первые дни после разрыва я испытывала такую сильную ярость, что во мне не оставалось места для тоски ни по кому, кроме детей, — ответила я. — А сейчас? Я скучаю по состоянию замужней женщины. В этом какая-то надежность и безопасность. Скучаю по своей устоявшейся жизни и по той стабильности, которую она давала. Скучаю по той свободе, когда я могла спокойно ходить по городу. Сейчас я постоянно ловлю на себе вопросительные взгляды людей. Я знаю, что они недоумевают. Естественно, я скучаю по детям. И никогда не переставала. А вот что касается Дэниса? Его самого?

Я помолчала немного, чтобы окончательно удостовериться, что не поторопилась с ответом. Но среди тех многочисленных эмоций, которые я испытывала на протяжении последних недель, тоски по Дэнису не обнаружила. Светлые дни моего замужества превратились в доброе воспоминание. В жемчужины. Я уже никогда их не потеряю. Но среди них больше не будет ни одной, связанной с Дэнисом.

— Нет. Я не скучаю по нему. Мы уже давно стали чужими друг другу. — Я вдруг ясно и четко поняла это. — Мы очень изменились с тех пор, как поженились. Мы все сложнее находили общий язык. Смешно, правда? Но самое печальное, что мне понадобился такой ужасный удар, чтобы прозреть. Господи, какой же я оказалась слепой! Я до последнего момента думала, что в каждом браке есть свои подводные камни, что нет идеальных семей.

— Дэнис изменял тебе?

— Нет. — Я вспомнила о Фиби. — Ну, по крайней мере до недавнего времени. — Мне так казалось. Хотя как знать, может, я и тут ошибаюсь.

— А ты ему?

— Нет.

— И с Броди тоже?

— Пока нет.

Рона только лукаво улыбнулась.

Я поспешно сказала:

— Не знаю, что бы я делала без Броди. С тех пор как все началось, он в одиночку управляет всем бизнесом. Это безумно тяжело.

— Дэнис знает, что ты здесь?

— Я звонила ему вчера. — Мои глаза остановились на Конни. Я понизила голос. — Я подумала, что ему надо знать. Чтобы подготовиться. Он сказал, что прилетит с детьми… если возникнет необходимость.

Конни находилась в коме весь понедельник. Полностью опустошенные, вечером мы уехали из госпиталя, по пути к дому Роны купили пиццу, быстро съели ее прямо на кухне и легли спать. Рано утром мы вернулись в больницу.

Весь вторник мы говорили о детстве, обменивались воспоминаниями. Порой пытались подключить Конни к обсуждению наших дел, изредка смеялись, но этот смех звучал как-то натянуто.

Но мы думали, что Конни возражала бы против смеха. Ей понравилось бы, что мы с Роной нашли общий язык после стольких лет непонимания. Мама просила меня присмотреть за Роной. Но мне гораздо больше импонировала мысль присматривать друг за другом, по крайней мере в тот короткий промежуток времени, что мы проводили вместе.

За эти дни я успокоилась. Сидя в маленькой больничной палате, я испытывала странное облегчение. Вот моя мама. Моя сестра. И в ближайшие часы мне никуда не придется бежать и ничего не придется делать. Работа, дети, борьба за право опеки отодвинулись куда-то очень далеко от меня. В той драме, в которую сейчас превратилась моя жизнь, наступил антракт, которым я странным образом наслаждалась.

Во вторник ночью мягкая тишина наполнилась вдруг хриплым дыханием Конни. Доктор поставил диагноз «пневмония» и начал колоть антибиотики. Мы с Роной обменивались взглядами, обеспокоенные теми звуками, которые издавала Конни.

Однако эти звуки неожиданно оборвались в полночь, и снова наступила мертвая тишина. Пришел доктор и сделал заключение о смерти, за ним пришли нянечки и отключили аппаратуру. Мы с Роной стояли, тесно прижавшись друг к другу, пока они выполняли свою работу, но когда они собрались выносить Конни из палаты, мы запротестовали.

— Еще минуту, — попросила я. Рона тихо плакала рядом.

Они вышли и закрыли за собой дверь, оставив нас.

Мы подошли к постели. Конни выглядела как обычно.

— Какая гладкая у нее кожа, — прошептала Рона. — Все морщинки исчезли.

— Они исчезли вместе с напряжением, — ответила я. Жизнь медленно и постепенно отпускала тело. И восковой оттенок кожи, который я заметила ранее, означал начало конца. — Она выглядит такой умиротворенной. Надеюсь, она и умерла такой.

— И я надеюсь. Она не была плохой матерью, — сестра прерывисто вздохнула.

— Ты любила ее. И она любила тебя. А иначе что ее держало тут столько времени?

— Вина. Обманчивое чувство ответственности.

— Нет. Все гораздо проще. Матери никогда не предают своих детей. Не могут. Им это не свойственно.

— Теперь ее не стало, — прошептала Рона и снова заплакала.

Мои глаза тоже наполнились слезами. Я наклонилась и дотронулась до волос Конни, провела пальцами по ее лбу и щеке. Я не помнила, чтобы поступала так раньше. И меня потрясла мысль, что мы столько всего упустили. Внезапно мне страстно захотелось схватить ее и вдохнуть жизнь в ее тело, чтобы успеть сделать то, что было упущено. Но конечно же я оказалась бессильна.

Мы похоронили Конни в четверг утром после короткой церемонии под холодным и мрачным небом. Я была тронута до глубины души, что не только священник, но и многие друзья Конни пришли проводить ее в последний путь.

На протяжении всей службы я обнимала Кикит, время от времени передавая ее Роне, в то время как Дэнис прижимал к себе Джонни.

Броди тоже прилетел, но его присутствие оказалось для меня радостью и мукой одновременно. Мне хотелось, чтобы он меня обнимал, но приходилось держать себя в руках.

Броди улетел домой в пятницу утром, Дэнис и дети вечером. Я осталась с Роной до субботы.