Судьба открытия - Николай Лукин

Постепенно выходя из мрачного оцепенения, Лисицын опять с трудом налаживал свою лабораторию. Гнул стеклянные трубки, раздувал их в шары, собирал взамен разрушенных приборов новые. Однако главный из приборов — фильтр — поврежден бесповоротно. Граненый корпус не восстановишь собственными силами. Испытывать активные зерна стало нельзя.

Но за письмами в Харьков он все-таки поехал. На этот раз поезд не опаздывал, и ничто другое Лисицыну в пути не помешало. В вагоне он чувствовал себя спокойно, потому что взял все тетради с собой. Они были у него тут, под боком, в чемодане. С ними ему теперь вообще надо поступать очень осмотрительно.

Полулежа на жестком вагонном диванчике, он как бы видел мысленно Крумрайха. Он был убежден, будто прячущийся где-то по соседству со спасательной станцией Крумрайх, той самой ночью выждав удобный момент, по-воровски влез в лабораторию, чтобы похитить тетради. А будучи внезапно застигнутым, еле успел выскочить. На подоконнике тогда мелькнула именно спина Крумрайха. Кто же мог сунуться в лабораторию, если не Крумрайх? И попытка выкрасть описание открытия еще непременно повторится.

По дороге в Харьков Лисицын окончательно решил: вместо громоздкой пачки тетрадей, которую не понесешь с собой повсюду, ему необходимо завести одну компактную записную книжку. В ней должно быть собрано все основное, что надо сохранить для памяти — лучше даже условными, краткими, лишь ему самому понятными знаками. Такая книжка у него будет при себе всегда. А тетради, как ни жаль, чтобы не рисковать открытием, придется уничтожить.

Скверной до невыносимого ему кажется русская действительность, — да, вероятно, и не только русская. Если не бороться за совершенно новый, справедливый общественный уклад, то все останется по-прежнему, и его синтез углеводов в конце концов закономерно очутится в руках какого-нибудь Крумрайха. Мир надо перестроить силой. Это становится задачей его жизни. Но возможна ли настоящая борьба, когда находишься вне круга единомышленников и друзей?

Как ему сейчас нужны Осадчий или Глебов!

Между тем его надежды не сбылись опять. С января прошло два с половиной месяца. А на почте в Харькове для предъявителя рублевой ассигнации ТЗ 800775 писем и на этот раз не было.

…Солнце высушило лужу во дворе. Кержаков и Галущенко сидели на кирпичах, сложенных у забора, беседовали о чем-то пустяковом, курили. Мимо них по двору прохаживался штейгер Поярков. Время от времени оборачивался в их сторону. И наконец к ним подошел. Сказал приглушенным голосом:

— У меня с вами совсем секретный разговор…

Галущенко приподнялся с выражением учтивости. Кержаков продолжал сидеть в прежней позе.

— Вы здешние, — сказал им Лисицын. — Вы, наверно, хорошо всех людей на рудниках знаете?

— Як на ладони, — ответил Галущенко.

Неожиданно замявшись, будто с каждым словом преодолевает в себе самом какое-то сопротивление, Лисицын начал говорить, что он обращается сейчас не по-служебному, а по-человечески, что он к ним пришел с большим доверием, и они в нем тоже могут не сомневаться.

Странно посмотрев и еще понизив голос, он спросил:

— Не могли бы вы мне указать кого из этих… из революционеров, социал-демократов; есть такие, вероятно, на рудниках… как называют их — большевики, что ли?

Галущенко широко открыл глаза. Пожал плечами. Потом, точно в испуге, отрицательно затряс головой. А прищуренный взгляд Коржакова был еще более, чем всегда, ироническим. Не спеша затянувшись махорочным дымом, выпустив дым через нос, Кержаков слегка улыбнулся:

— Перевелись они у нас, господин штегарь. Их по нынешнему времени — одних в Сибирь, других на виселицу, брат ты мой.

Случайно так совпало или не случайно, но в этот самый момент и Галущенко и Кержаков подумали об одном и том же. Оба вспомнили о слесаре Потапове, сыне старого запальщика с шахты «Магдалина». Оба насторожились, внутренне приглядываясь к штейгеру Пояркову: кто разберет, что у него на душе!

— Не знаете? Действительно не знаете? — волнуясь, повторял вопрос Лисицын.

Затем он как-то внезапно вздохнул. Постоял минуту молча. Опустил веки. И тогда проговорил печально и устало, почти шепотом:

— Ну, что ж поделать… Жаль. О единственном буду вас просить. Сохраните в тайне, с чем я обращался к вам. Даже сами, если можете, забудьте!..

6

В рудничном поселке распустились листья акаций. Зазеленел сад у особняка Терентьевых.

Петька Шаповалов, племянник конюха Черепанова, озоруя, бегал с двумя своими босоногими товарищами по двору спасательной станции. Втроем они подбежали к конюшне и по длинным доскам, зачем-то приставленным к стене, ловко влезли на ее крышу.

— Тю, скаженные! — закричал спасатель Макагон. — Геть с кровли, горобци!

Лисицын наблюдал за мальчиками издали. Проходя, он остановился на крыльце главного здания станции. Ему приятно видеть, как резвится Петька. Милое что-то есть в каждом ребенке. Его собственное детство было так не похоже на жизнь этих мальчиков.

А когда дети, спустившись по доскам, умчались со двора, Лисицын тоже повернулся и ушел. В коридоре станции его мысли тотчас же переключились на другое.

Вчера он сказал Терентьеву, что собирается вставить — предосторожности ради — в окна своих комнат железные решетки. Иван Степанович кисло поморщился в ответ:

— Решетки? Не советую вам. Подозрение вызовет у окружающих… Нет, лучше не надо!

После этого Лисицын ощутил, будто отношение Терентьева к нему в чем-то изменилось.

Записная книжка, над которой он в последнее время работает, уже вся заполнена бисерными строчками зашифрованных формул, цифр, таблиц и сжатых, непонятных для постороннего глаза текстовых заметок. Чтобы носить ее всюду с собой, чтобы книжка не намокла, не испортилась в кармане, когда он бывает на подземных катастрофах, Лисицын заказал для нее плотный металлический футляр.

Пока футляр не готов, книжку еще приходится прятать в специальном тайнике. Вместе с ней пока еще хранятся все его тетради. Каждый раз, прежде чем куда-нибудь выйти из своей лаборатории, Лисицын приподнимает топором одну из половиц и всовывает под пол большой, завернутый в бумагу сверток. Но, уходя, он с неизменным беспокойством думает о книжке и тетрадях: его тайник ему не кажется достаточно надежным.

И еще его тревожит мысль о том, что в ближайшие же дни ему надо бы отправиться в далекую поездку. Необходимо поискать, кто ему сможет сделать новый пластинчатый фильтр. Денег хватит на фильтр — правда, в обрез. В Харькове это не удалось устроить. Не поехать ли в Казань по проторенной дороге? Или то же смогут сделать в Киеве?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});