80 лет одиночества - Игорь Кон

В общем, я объяснил мальчику, в чем состоит смысл его вопроса, почему никто другой не сможет дать ему готового ответа и в каких направлениях можно его искать. После этого он стал спрашивать о любви, а когда я успешно сдал теоретическую часть экзамена, спросил, может ли он рассчитывать на взаимность девочки, в которую здесь, в лагере, впервые влюбился. Тут всю правду сказать было нельзя. Девочку эту я видел, было ясно, что моего собеседника она держит просто про запас и дает ему отставку всякий раз, как только в поле зрения появляется более спортивный девятиклассник. Но разрушать мальчишеские грезы не следует, пусть разбирается сам, я лишь тактично подготовил его к возможности неудачи. В общем, несмотря на жару, мы хорошо поговорили…

Разговор с подростком – дело весьма деликатное. Например, я понял, что мальчика никогда не следует спрашивать об отце. Если он есть и что-то реально для него значит, мальчик сам так или иначе его упомянет. Если нет – лучше ребенка зря не травмировать.

Много лет я начинал разговор с ребятами с вопроса о любимых книгах. Потом книги стали дефицитом, они были только у тех, кому повезло с родителями. А потом чтение вообще стало «съеживаться».

Разговорить подростка, в общем-то, несложно. Стоит любому, самому беззаботному и общительному мальчишке сказать, что он веселый только снаружи, а на самом деле – грустный и задумчивый, как он поразится вашей проницательности и, возможно, попытается открыть душу. Но лично я этого никогда не делал и другим не советую. Внутренний мир подростка крайне раним, и залезать к нему в душу просто из любопытства, с зонтиком и в галошах, нельзя. Это то же самое, что делать кому-то полостную операцию, чтобы посмотреть, что там внутри. К тому же легко достигнутое доверие еще быстрее испарится.

Подросток – существо многослойное, его нужно слушать долго и внимательно. Васильев в «Артеке» показывал ребятам кинофильмы, так сказать, на размер больше, чтобы заставить их думать. Потом они должны были писать свободные сочинения об увиденном. Васильев их все – пятьсот штук! – просматривал, а некоторые внимательно читал. Интересных сочинений было мало, чаще у девочек. Но однажды Евгений Александрович оказался в тупике. Самое тонкое, необычное сочинение написал мальчик из Риги, большой озорной увалень, написавший на своей куртке: «Дай рупь!» и, по всем признакам, неспособный на тонкие чувства. Но сочинение-то было! Поговорив с мальчишкой, Васильев так ничего и не понял, рассказал мне. Я тоже стал с ним разговаривать – сын интеллигентных родителей, но ничего особенного, обычный беспроблемный пацан. На вопрос о чтении сразу же выдал мне всю стандартную обойму подросткового мальчишеского чтива. Я уже готов был отступиться, как вдруг он сказал: «Ну, а еще я люблю Ремарка» и назвал еще несколько довольно сложных книг, причем о каждой из них мог сказать что-то свое. Стало ясно, что мальчик многослоен: снаружи выложен обязательный ширпотреб, а внутри варится что-то более интересное, что выйдет на поверхность позже, когда у него появятся подходящие собеседники, вероятнее всего – девочки, которые читают больше и понимают лучше.

Еще сложнее, если разговор касается чего-то интимного. В «Искателе», когда я отрабатывал методики по общению, моим главным помощником был один мальчик из Харькова, он помогал обсчитывать анкеты, ходил за мною по пятам, говорил, что его приятно удивили девочки, которых он считал поверхностными, а оказалось, что их представления о дружбе тоньше мальчишеских. Чтобы проверить эмоциональное отношение ребят к уже заполненной анонимной анкете, я предложил тем, кто хочет поговорить о себе лично, подписаться своим именем. Этот мальчик, естественно, был в числе желающих. На самом деле мне от них ничего не было нужно, шансов на встречу с ними в будущем было мало, так что говорил я с ребятами скорее из вежливости и никаких интимных вопросов не задавал. Но случайно разговор коснулся сексуальности, и мальчик сразу же замкнулся. Мне показалось, что я услышал, как у него внутри щелкнул выключатель. Я тут же перевел разговор на другую тему и счел его исчерпанным. После этого мальчик несколько раз спрашивал меня, можно ли по заполненной анкете узнать о человеке что-то такое, что он хотел бы скрыть. Я ответил, что это маловероятно.

А перед самым моим отъездом одна из воспитательниц рассказала мне, что накануне вечером, когда ребята увлеченно слушали мой доклад по итогам исследования, мой главный помощник играл с кем-то в пинг-понг. Я понял, что это была демонстрация и одновременно – крик о помощи, которого я не услышал. Видимо, у мальчика были какие-то психосексуальные проблемы, и он испугался, что я их увижу. Теоретически, ему повезло: он встретил человека, который мог бы помочь ему разобраться в себе (разговорить мальчишку я бы сумел), но тот этого не понял, а потом было поздно. Я долго корил себя за невнимательность…

Воспоминания о ТЮТе

Однажды в 1969 г. Ленфильм пригласил меня на просмотр нового фильма Игоря Масленникова «Завтра, третьего апреля», по известному рассказу Ильи Зверева. Фильм посвящен шестиклассникам, и снимались в нем ребята того же возраста, что и персонажи. Режиссер отобрал подходящих детей, их собрали в один класс, полгода они привыкали друг к другу, а потом был снят фильм. На просмотре присутствовали директора ленинградских школ, которые задали режиссеру много вопросов, включая такой: «Похожи ли ребята на персонажей, которых они играют?»

Игорь Федорович сказал, что может ответить только относительно мальчиков, что же касается девочек, то «они в этом возрасте настолько глупы» (буквально так и сказал), что никакую цельную роль сыграть не могут. Их можно заставить сыграть лишь отдельные эпизоды и состояния, все остальное – дело режиссера и оператора. Ответ режиссера меня поразил. С одной стороны, его мнение явно противоречит данным психологии развития, согласно которым девочки в этом возрасте по многим показателями, включая интеллектуальные, существенно опережают мальчиков. С другой стороны, Масленников – человек умный, и детей, с которыми работал, он прекрасно знал. Откуда же парадокс?

Мне сразу пришло в голову, что его можно объяснить разницей в темпах развития самосознания у мальчиков и девочек. Общеизвестно, что подросток, озабоченный образом собственного «Я», все время проигрывает разные роли и кого-то изображает, именно поэтому его поведение кажется неестественным, хотя другим оно быть не может. Возможно, в это время ему одинаково трудно сыграть «на публику» как самого себя, так и другого. Может быть, разница между мальчиками и девочками объясняется тем, что у девочек этот процесс начинается и заканчивается раньше, чем у мальчиков? Но как проверить это предположение?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});