Красношейка - Ю Несбё

Волер рассмеялся, продолжая шагать.

— Нужно будет только координировать охрану мечети в Грёнланне на время службы, — крикнул Харри. — Я знаю, у тебя к такому талант. Наша задача — не дать бритоголовым побить мусульман, пока они будут справлять Ид.

Уже дойдя до калитки, Волер вдруг остановился:

— И ответственным назначили тебя? — спросил он через плечо.

— Я отвечаю за свою часть, — ответил Харри. — Две машины, четыре человека.

— И надолго?

— С восьми до трех.

Волер повернулся. На его лице была широкая улыбка.

— А знаешь что? — сказал он. — Я тут подумал. Ведь если я отдежурю за тебя, мы будем в расчете. Отлично, я согласен.

Волер взял под козырек, сел в машину и уехал.

«В расчете за что?» — подумал Харри, прислушиваясь к глухому эху ударов с теннисного корта. Но тут его мысли оборвал звонок мобильного телефона. На этот раз на экране был номер Ракели.

Эпизод 92

Улица Холменколлвейен, 16 мая 2000 года

— Это мне?

Ракель всплеснула руками и взяла букет ромашек.

— Не успел в цветочный магазин, так что это цветы из твоего сада. — Харри перешагнул порог. — Мм… пахнет кокосом? Что-то тайское?

— Да. Поздравляю с новым костюмом.

— А что, заметно?

Ракель рассмеялась и провела рукой по отвороту пиджака.

— Превосходная шерсть.

— Супер-сто десять.

Харри понятия не имел, что такое «Супер-110». Костюм он купил совершенно случайно: ни с того ни с сего зашел в модный бутик на Хегдехёугсвейен перед самым закрытием. Там ему подобрали костюм (единственный, который годился на его долговязую фигуру). Конечно, семь тысяч крон было намного больше, чем Харри собирался потратить, но в своем старом костюме он смотрелся бы как актер погорелого театра. Так что Харри, зажмурив глаза, расплатился кредитной картой и постарался больше об этом не думать.

Они прошли в столовую. На столе был накрыт обед на двоих.

— Олег уже спит, — объяснила Ракель, прежде чем Харри успел ее спросить.

Повисло молчание.

— Я не имею в виду… — начала Ракель.

— Нет? — улыбнулся Харри. Раньше он ни разу не видел, чтобы Ракель краснела. Он прижал ее к себе, вдохнул свежий запах ее волос и почувствовал, что она слегка дрожит.

— Ужин… — прошептала она.

Харри отпустил ее, Ракель исчезла в кухне. Окно в сад было открыто, и Харри видел, как в лучах солнечного света белыми конфетти кружатся бабочки, которых вчера еще не было. В доме пахло зеленым мылом и мытым деревянным полом. Харри закрыл глаза. Он знал: понадобится много таких дней, прежде чем он забудет вид Эвена Юля, висящего под потолком. Но сейчас картинка чуть поблекла. Вебер и его ребята не нашли винтовку Мерклина, зато нашли Бурре, собаку. Бурре нашелся в холодильнике — с перерезанной глоткой в мешке для мусора. А в ящике для инструментов — три ножа, на каждом — следы крови. Харри предположил, что одним из них был убит Халлгрим Дале.

Ракель крикнула из кухни, чтобы Харри помог ей принести поднос. Картинка перед глазами погасла.

Эпизод 93

Улица Холменколлвейен, 17 мая 2000 года

Играл оркестр, и ветер доносил обрывки музыкальных фраз. Харри открыл глаза. Все кругом было белым. Белый свет солнца, мигающий между дрожащими на ветру белыми занавесками, белые стены, белый потолок и белое постельное белье; мягкое, оно холодило горячую кожу. Харри повернулся на бок. Ракели не было, но подушка еще хранила отпечаток ее головы. Харри посмотрел на свои часы. Пять минут девятого. Ракель с Олегом ушли на Крепостную площадь, откуда должна была начаться детская процессия. Они договорились встретиться в одиннадцать перед караульным помещением у Королевского дворца.

Харри закрыл глаза и еще раз вспомнил эту ночь. Потом встал и прошлепал в ванную. И там тоже все было белым: белая плитка, белый фарфор. Харри встал под ледяной душ и замурлыкал старую песню:

— …a perfect day![51]

Потом он взял заботливо положенное для него Ракелью толстое махровое полотенце — белое — и стал растираться, разглядывая свое лицо в зеркале. Сейчас он счастлив, разве нет? Именно сейчас. Харри улыбнулся зеркалу. Зеркало улыбнулось ему в ответ. Как у Экмана и Фризена. Улыбнись миру…

Харри громко засмеялся, обмотался полотенцем и, осторожно ступая мокрыми ногами по коридору, вернулся в спальню. Харри понял, что вошел не в ту спальню, только через пару секунд, потому что и здесь все было белым: стены, потолок, безупречно застеленная и покрытая старомодным вязаным покрывалом двуспальная кровать и комод с семейными фотографиями на нем.

Харри уже повернулся было, чтобы уйти, как вдруг замер. Он стоял, не зная, что делать: будто одна половина его мозга приказывала забыть обо всем и выйти из комнаты, а другая — вернуться и удостовериться, что он увидел именно то, что и думал. Вернее сказать — то, чего боялся. Чего именно он боялся и почему, он не понимал. Понимал он только одно: как все прекрасно, как не хочется ничего менять — даже к лучшему. Ничего. Но было поздно. Конечно, поздно.

Харри перевел дыхание, повернулся и подошел к комоду.

Черно-белая фотография стояла в простенькой золоченой рамке. У женщины на фотографии было худое лицо, высокие скулы и спокойный, смеющийся взгляд. Женщина смотрела чуть повыше камеры, очевидно, на фотографа. В ее взгляде ощущалась сила. Поверх простой блузки висел серебряный крестик.

«Вот уже две тысячи лет ее рисуют на иконах».

Нет, не поэтому Харри с первого взгляда увидел что-то знакомое в том лице на фотографии.

Сомнений не оставалось. Это была та же женщина, которую он видел на фотографии в комнате Беатрисы Хофман.

Часть девятая

Судный день

Эпизод 94

Осло, 17 мая 2000 года

Я пишу это, чтобы тот, кто найдет мои записи, смог понять, зачем я сделал то, что сделал. Часто в жизни мне приходилось выбирать из двух зол — и меня можно судить, с учетом этого. Но учтите к тому же, что я никогда не пытался уйти от выбора, никогда не уходил от своего нравственного долга, предпочитая пусть ошибиться, но не жить трусом, как молчаливое большинство, что прячется за чужой спиной и позволяет делать выбор за себя. И свой последний выбор я сделал, потому что хочу с чистым сердцем предстать перед Господом и вновь встретиться с Хеленой.

— Черт!

Харри ударил по тормозам — по пешеходному переходу на перекрестке устремилась пестрая толпа, кто в деловом костюме, кто в национальном наряде. Похоже, весь город уже на ногах. Казалось, зеленый свет не загорится никогда. Наконец Харри отпустил сцепление и нажал на газ. Найдя место для парковки на Вибесгате, Харри вышел из машины и, подойдя к двери многоквартирного дома, где жил Фёуке, позвонил. Мимо пробежал мальчуган на роликовых коньках и так громко дунул в пластиковый рожок, что Харри вздрогнул.

Фёуке не отвечал. Харри вернулся к машине и достал фомку, которая всегда лежала у него под задним сиденьем, поскольку замок багажника был сломан. Потом снова подошел к двери и обеими руками нажал на оба ряда кнопок на панели звонка. Ему ответил нестройный хор возмущенных голосов, — разумеется, момент неподходящий: кто как раз рубашку наглаживает, кто начищает ботинки. Харри сказал, что он из полиции, и кто-то, должно быть, ему поверил, потому что вдруг послышался жуткий писк, и дверь открылась. Прыгая через три ступеньки, Харри добежал до четвертого этажа. Сейчас сердце билось еще сильнее, чем все эти пятнадцать минут — с тех пор, как он увидел фотографию в спальне.

Цель, которую я перед собой поставил, уже стоила жизни нескольким ни в чем не повинным людям, и по-прежнему остается опасность, что погибших станет еще больше. Так всегда бывает на войне. Поэтому судите меня как солдата, выбор у которого невелик. Вот и все, о чем я прошу. Но если вы станете осуждать меня, знайте, что вы — всего лишь грешные люди, такие же, как и я, потому что, в конце концов, Судия у нас только один — Бог. Вот мои воспоминания.

Харри стукнул кулаком по двери Фёуке и выкрикнул его имя. Не получив ответа, он подсунул под замок фомку и навалился со всей силы. С третьей попытки дверь подалась. Харри перешагнул порог. В квартире было тихо и темно, и почему-то это напомнило Харри спальню, в которой он только что был, — здесь тоже было пусто, и ощущалась покинутость. Войдя в гостиную, Харри понял: квартира в самом деле покинута. Все бумаги, что были разбросаны по полу, книги на покосившихся полках, чашки с недопитым кофе — все это пропало. Мебель была сдвинута в угол и накрыта белыми покрывалами. Луч солнца падал из окна на связку листов посреди комнаты.

Когда вы это прочтете, надеюсь, меня уже не будет в живых. Надеюсь, нас никого не будет в живых.