Жажда возмездия - Жюльетта Бенцони

— Что это такое? — спросила она.

— Честное слово, не знаю, — ответила Леонарда, которая сидела рядом за столом и шила, но на всякий случай перекрестилась.

— Я слышал, — вмешался паж, — что в горах Швейцарии есть такие трубы, через которые горы дышат, и это дыхание можно слышать на большие расстояния…

Если это так, то тогда…

— Это герцог, который вопреки своим ожиданиям встретил швейцарцев, — закончила Фьора. — Боже мой, от этого вся кровь стынет в жилах!

Вместе с пажом Фьора вышла из палатки. Шум стих, и наступило полное молчание. В Грандсоне, где на берегу реки до сих пор висели трупы, царила такая же тишина. Часовые тоже застыли в молчании и прислушивались. Вдруг сразу поднялся страшный шум.

— Слишком далеко, чтобы что-то разобрать, — проговорил Баттиста, — но там идет битва.

Больше никто ничего не говорил. Фьора с тоской подумала о том, что там с Филиппом. Его отвага была всем известна. Сейчас он должен был находиться в самой гуще битвы, готовый пожертвовать своей жизнью за герцога. Она опустилась на колени рядом с Леонардой и присоединилась к ее молитве.

Все самое страшное случилось ближе к полудню.

Внезапно показалась бургундская армия, похожая на приливную волну. Она отступала в полном беспорядке, а совсем рядом раздался опять этот страшный вой — это играли военные трубы Урн и Люцерна, который, однако же, перекрывал безумный крик: «Спасайся, кто может!»

— Бежим! — одними губами выговорил Баттиста. — Армия бежит.

Все дальнейшее показалось Фьоре дурным сном.

Появился Панигарола, покрытый пылью, с пятнами крови на одежде:

— Быстрее! Где лошади? Нам надо догнать герцога!

Спустя какое-то время Фьора осознала, что скачет в сторону Орбэ рядом с Леонардой, Баттистой и послом, к которому присоединились его секретарь и слуги. Впрочем, они были не одни: бежали все, кто оставался в лагере, бежали не зная куда, но все были страшно напуганы теми жуткими звуками, которые все приближались к ним.

— Что случилось? — спросила Фьора.

— Случилось немыслимое: в то время, как некоторые наши отряды перестраивались, они были вовлечены в беспорядочное бегство теми войсками, которые уже успели произвести маневр. Одновременно швейцарцы появились из леса и атаковали с флангов, что вызвало дополнительную панику. Две трети армии отступили, даже не начав сражаться!

— Вы встретили швейцарцев?

— Да. И, признаюсь, это было страшно! Вдруг я увидел, как появилась пехота: плечом к плечу шли примерно восемь тысяч человек, выставив впереди себя пики, раза в два длиннее, чем наши копья, огромный ощетинившийся еж, над которым развевались зеленые флажки и большое белое знамя. Эти люди сражались с открытыми руками, в коротких кирасах, одетых на кожаные куртки, а на головах у них были металлические шлемы. Казалось, что они вышли из сказки и сеяли ужас и страх.

Обернувшись назад в седле, Фьора увидела покинутый лагерь с его роскошными палатками, пушками и всем имуществом. Луч неожиданно появившегося солнца позолотил шар, украшавший верхушку ярко-красной палатки герцога.

— И герцог Карл бросает все это?

Панигарола пожал плечами:

— Невероятно, но это так. В этом лагере швейцарцам достанется, наверное, самая богатая добыча, какая вообще была до сих пор . Мне кажется, — добавил он, — что мы теперь можем не торопиться. Нас никто не преследует… У швейцарцев мало кавалерии. Кроме того, они все сейчас заняты грабежом.

— Где монсеньор герцог? — спросил Баттиста.

— Он впереди нас. Мы должны присоединиться к нему во Франш-Конте, в Нозеруа. Но мы остановимся передохнуть в гостинице в Жупе. Мне кажется, — слегка усмехнулся он, — что донна Леонарда оценит мой план по достоинству.

— Я ценю уже то, мессир посол, что вы не пробуете пуститься в галоп и посмотреть, что из этого получится…

Горстка людей вокруг сломленного собственным бессилием принца — вот что можно было увидеть на другой вечер в маленьком городке Нозеруа, расположенном на склоне холма, похожем на протянутую к небу ладонь. От огромной армии герцога Карла осталось одно воспоминание. Нельзя сказать, что многие погибли в той битве, но из-за страха, обуявшего итальянцев, остальные отряды были смяты и рассеяны на огромной территории по разным направлениям. Оставляя поле боя, герцог отдал приказ, чтобы как-то остановили эту ужасную панику, но сделать уже ничего было нельзя.

Оглохшая и ослепшая от страха армия бежала, как стадо оленей от лесного пожара.

Пасмурным утром жители городка увидели, как по улицам проезжал в сверкающих доспехах бледный человек, из которого, казалось, ушла вся жизнь, и его устремленный куда-то вдаль взгляд ничего не видел. Он ехал своей дорогой по заснеженной улице, и удары копыт его лошади были совсем не слышны. Он, ехал в сторону замка, и все вокруг низко склонялись перед ним.

Но ветерок разносил по толпе легкий шепот о том, что среди сопровождавших его сеньоров уже не было сеньора Нозеруа, Хьюге де Шалон-Оранжа. Если его не было в свите, чтобы открыть ворота замка человеку, которого он любил, с ним должно было произойти что-нибудь плохое, и поэтому над Нозеруа повисла печаль, еще более удручающая, чем свинцовые облака в небе . Герцога приветствовали, но сдержанно, а многие крестились, как при виде похоронной процессии. И ворота замка закрылись за принцем, который впервые изведал такое поражение. Казалось, что он ранен смертельно…

Однако когда Панигарола и его спутники приехали в замок, они увидели перед собой бурлящего активной деятельностью человека. Карл разослал гонцов на все дороги, чтобы те приводили к нему сбежавших с поля боя солдат; написал письма в Лотарингию и Люксембург, чтобы ему выслали оттуда артиллерию, в Бургундию и Безансон — с просьбой о деньгах и о продовольствии. Но больше всего удивляло, что он без конца разговаривал, а ведь раньше Карл предпочитал молчание.

Он всем объяснял: исход битвы — это дело случая, обязанного собою трусости прежде всего итальянцев, а затем пикардийцев, англичан и валлонцев. И как только он наберет новую армию, но в этот раз из настоящих храбрецов, тут же вернется в Швейцарию.

— Самое большее, за неделю, — заявил он пораженному Панигароле, — мы разобьем новый лагерь здесь, недалеко от Салена. Оливье де Ла Марш, которому я уже написал, займется всем необходимым.

Затем он повернулся к Фьоре, которая с недоумением смотрела на него:

— В вашей первой войне вам не повезло, но я обещаю вам, что скоро вы увидите что-нибудь получше… гораздо лучше и очень скоро.

— Монсеньор, — пробормотала она, — простите, что осмеливаюсь задавать вам вопросы… Но есть ли сведения… о графе Селонже?