Судьба китайского Бонапарта - Владилен Воронцов

Успехи Чан Кайши в противодействии линии Стилуэлла не принесли Чунцину политических дивидендов. Китайско-бирманско-индийский театр военных действий разваливался. «Дворец диктатуры» постепенно падал.

«Судьбы Китая»

10 марта 1943 г. в Чунцине вышла в свет книга Чан Кайши «Судьбы Китая», а затем появилось и другое его произведение — «Китайская экономическая теория». Генералиссимус полагал, что вождь обязан быть и теоретиком. Сначала тираж «Судеб Китая» составил 200 тыс. экземпляров. Подлинным автором обеих работ был профессор Дао Сишэн. Профессор получил образование в Японии, с 1934 по 1937 г. работал в Пекинском университете. В 1928 г., вскоре после переворота, стал секретарем у Чан Кайши. Позднее близко сошелся с Ван Цзинвэем, но в январе 1940 г. решительно порвал с новым благодетелем, сбежал в Гонконг, прихватив, между прочим, текст секретного соглашения между Ван Цзинвэем и японцами. После возвращения в Чунцин Дао вновь занял пост секретаря Чан Кайши. Чан Кайши присвоил его труд. В награду составитель докладов генералиссимуса, а затем и автор книг получил из рук своего патрона место члена ЦИК Гоминьдана, председателя агентства Центральные ежедневные новости.

Вскоре тираж книги достиг 1 млн экземпляров. Произведения Чан Кайши рекомендовались для всех школ и колледжей, для всех военных и гражданских служб, слушателей кружков политической учебы. О «Судьбах Китая» и «Китайской экономической теории» говорили, спорили, но… только в Китае. Гоминьдановские цензоры получили четкие указания изымать ссылки на книгу для зарубежных изданий, держать произведения генералиссимуса в тайне от вездесущих западных дипломатов и журналистов. И это не случайно. Чан хотел примирить две абсолютно противоположные политические линии: противопоставить, с одной стороны, «теоретическую» платформу Гоминьдана выдвинутым руководителями КПК лозунгам о «новой демократии», а с другой стороны, не разрушить иллюзий своих зарубежных покровителей, ожидающих от автора «Судеб Китая» верности идеалам западной демократии. Но читатель не мог найти верность такого рода в книге Чан Кайши. Прежде чем в Китае станет возможным ввести какую-либо из форм демократии, предупреждал Чан, страна длительное время будет нуждаться в сильном, централизованном правительстве.

«Судьбы Китая», призывая к почитанию конфуцианских традиций, должны были убедить читателя в совершенстве древнейших форм общественного строя, в необходимости поиска в прошлом примеров для подражания, особенно в отношениях между народом и правителем. Что может сцементировать китайскую нацию в единое целое? Чан Кайши, отвечая на этот вопрос, обращался к восьми «моральным заповедям» (этическим принципам конфуцианства — преданности, почтительности, гуманности, любви, верности, соблюдению долга, дружелюбию, спокойствию) и четырем «основам существования государства» (справедливость, соблюдение ритуала, скромность, стыдливость). «Присущая Китаю философия жизни, созданная Конфуцием, развитая Мэн-цзы и прокомментированная ханьскими конфуцианцами, — заявил Чан Кайши, — превратилась в совершенную систему, превосходящую любую философию в мире и недостижимую для нее». Это было яркое проявление великодержавного шовинизма. Правитель, согласно конфуцианскому учению, олицетворяет «совершенного человека»— мыслящую личность, а его подданные — безликая масса, нуждающаяся в управлении. Только «ничтожный» человек не способен понять веления Неба, оставляет без внимания речи совершенно мудрых. Если конфуцианская книга «Цзя-юй» сравнивает отношения правителя с народом с отношением между всадником и лошадью, то Чан Кайши уподобляет Китай «пространству зыбкого песка», то есть безмолвной пустыне. Народ, согласно «Цзя-юй», как лошадь, не способен к самостоятельным поступкам. Император, словно всадник, управляет народом. Для этого он располагает «уздой» й «вожжами»- чиновниками и законами.

Чан Кайши, возомнивший себя наследником Сунь Ятсена, практически противопоставляя свое идеологическое кредо демократизму основателя Гоминьдана, начисто отрицал возможность осуществления демократических принципов в Китае. Сунь Ятсен, в отличие от Чан Кайши, обращая особое внимание на роль государства, никогда не противопоставлял интересы личности и государства. Он стремился пробудить творческую энергию народа, побудить своих соотечественников на революционные действия. Чан Кайши же действовал в традициях китайских милитаристов, привыкших повелевать безликой массой, подчинять ее своей воле.

Чанкайшистские теоретики не утруждали себя поиском каких-либо новых идей. Представления о китайцах как о «разрозненных песчинках» издревле бытовали как в Китае, так и в других странах Востока. С этим был согласен и Сунь Ятсен. Члены китайского общества, «разрозненные песчинки», полагал Сунь Ятсен, наделены чрезмерной свободой, поэтому в обществе царствует вседозволенность и разобщенность. Чан Кайши пошел дальше, усматривая в милитаризме панацею от разобщенности. «…Каждый молодой человек в Китае, — провозгласил он, — должен стать либо солдатом, либо летчиком». Подобного   рода теоретические концепции претворял на практике Гоминьдан.

Чан Кайши никогда не мирился с существованием оппозиции, даже в рамках, определяемых законом. Если он встречал сопротивление со стороны провинциальных правителей, то сразу же объявлял их милитаристами, мыслящими феодальными категориями. Генералиссимус доверял лишь своим родственникам и находящимся в большой зависимости от них высокопоставленным коррумпированным бюрократам. На парламент он смотрел как на инструмент, годный для манипуляции во внутренней и внешней политике. Правительство становилось «личным» органом, конституция служила прежде всего обеспечению его, Чан Кайши, власти.

«Одна партия, одна идеология, один лидер»— приверженность к этому лозунгу стала важнейшим критерием при оценке патриотизма и полезности в среде гоминьдановской элиты.

Чанкайшистские генералы с неприкрытой ненавистью взирали на цвет китайского общества — интеллигенцию Лучшего средства, чем военная муштра, в деле воспитания молодежи из среды интеллигенции чунцинское правительство не могло найти. В стране развернулась кампания по созданию «особой армии», включающей в себя студентов и молодую интеллигенцию. Военные мундиры должны были образумить чрезмерно резвых интеллектуалов, которые, как говорил Чан Кайши, «прятались в тылу», «не хотели сражаться за свой народ», были «безучастными к судьбам нации», «сидели сложа руки и ждали, чтобы народ сражался за них». Прием испытанный, и он понадобился, чтобы обуздать китайскую интеллигенцию, оклеветать ее, найти отдушину для недовольства масс путем натравливания их на передовую, образованную часть китайского общества. Культ грубой силы возносился на пьедестал правительственной политики. Результаты гонений дорого обошлись китайскому народу, его интеллигенции.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});