Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

В составе нашего поезда шла теплушка, предназначенная под офицерское собрание. Там офицерство обедало, а по вечерам процветала игра в «шмя де фер».

Меня раза два приглашали поиграть, что делал я неохотно. Слишком неравные силы в смысле капитала участвовали в игре. Здесь я мог только проиграть, но не выиграть.

Однако вопреки всем теориям и здравому смыслу мне везло, несмотря на мою готовность проиграть любезным хозяевам две-три тысчонки дешёвых сибирских рублей.

Так было и в последний раз, когда я посетил ту теплушку. Я делал всё, чтобы проиграть. Покупал банк после пяти, шести ударов, ставил несуразные ставки, но, чем выше они были, тем больше я выигрывал, а когда уменьшал ставки, то проигрывал. Наконец настал такой момент, когда все деньги оказались в моих руках, и игра прекратилась.

— Господа, возьмите у меня всё, что я выиграл, и будем продолжать игру.

Молодёжь согласилась, и я стал проигрывать. Очень скоро весь долг мне был погашен, и я даже приплатил, кажется, две тысячи, когда прекратил игру.

Стали закусывать, появилась водочка, и после ряда выслушанных анекдотов я завёл разговор на более серьёзную тему.

— Господа, вот я еду с вами и любуюсь на муштру юнкеров. Они отлично обучены строю, имеют молодцеватый вид, и я уверен, что, как только пройдут курс практической стрельбы, будут превосходно стрелять. Одного я не знаю, как, вероятно, и вы. Каковы их мысли, каковы политические взгляды? Согласитесь, что именно политика разрушила фронт. А между тем как раз в ваши отношения к юнкерам революция и опыт пережитого не внесли никаких изменений. Вы так же далеки от юнкеров, не знаете их, как не знали на войне солдат. Но ведь юнкер не солдат. Через два-три месяца они нацепят на себя офицерские погоны и будут вашими товарищами. Почему же свободное время вы не проводите с ними, а держите себя совершенно обособленно? Ведь именно здесь, в офицерском собрании, за рюмочкой водки и можно узнать, как и о чём думает юнкер.

— Ну, знаете, — возражали собеседники, — это только расшатает нашу дисциплину. Нельзя в военном деле терпеть панибратства.

— Я не говорю о панибратстве на фронте или при исполнении служебных обязанностей. Я говорю о дружбе офицера с солдатом, дающей возможность ближе сойтись, ближе узнать друг друга.

— Вы рассуждаете как штатский человек. Если бы вы были офицером, то поняли бы, что это ни к чему хорошему не приведёт. Те из нижних чинов, коим надо скрывать свои убеждения, конечно, их скроют, а вот от вас, может быть, выведают то, что от солдата подчас надо скрыть. Если же случайно и разоткровенничаешься с солдатом под видом дружбы, а солдат офицера выдаст, то начнут офицера считать предателем, шпионом.

ИРКУТСК

В сущности, это конечный пункт нашего путешествия. Отсюда придётся, устроив семью, через несколько дней двинуться в Харбин и Владивосток.

Как ни приятно было ехать в теплушке, но усталость за почти месячное пребывание в пути чувствовалась.

Все пассажиры, да и моя Наташа, несмотря на минувшую болезнь, чувствовали себя превосходно, пополнели от усиленного питания и малого моциона. А главное, почти месяц дышали прелестным лесным воздухом. Думается, такое путешествие можно было бы рекомендовать туберкулёзным больным.

Наш эшелон, не дойдя до вокзала версты две, остановился на запасном пути, где юнкера должны были пребывать до подыскания соответствующего помещения.

Я же с женой и Наташей отправился разыскивать наш банк.

Сам Иркутск стоял по другую сторону Ангары. Эту реку по её многоводности и не слишком длинному руслу я мог сравнить только с Невой. Но Ангара была красивее, течение — много сильнее, а её дно, несмотря на огромную глубину, видно как на ладони.

Сидя на носу парохода, мне иногда чудилось, что он уткнётся носом в мель, — так близко казалось дно, тогда как глубина реки была в несколько сажен. Сильное течение сносило пароходы и было причиной долгого незамерзания реки, несмотря на сильные иркутские морозы.

Сам город произвёл на меня лучшее впечатление, чем я ожидал. Большинство домов центральных улиц было каменными, не лишёнными архитектуры, в основном двухэтажными. Достаточно широкие улицы замощены, плитчатые тротуары просторны. Окраин же города мне повидать не удалось.

Наш банк не имел собственного дома, и занимаемое им помещение было и мало, и темновато.

В то время управляющим отделением состоял Василий Иванович Ермаков, года три назад занимавший при мне в Екатеринбурге должность товарища управляющего.

Мы радостно встретились, и он просил меня пообедать у него вместе с Поклевским-Козеллом, который около двух недель назад перебрался из Омска в Иркутск.

Я разыскал его относительно скромную квартиру и уже вместе с ним отправился на обед к Ермакову.

Во время обеда наш разговор вертелся около омских событий. Под влиянием сильно раздутых, но всё же удачных выступлений омского казачества Викентий Альфонсович был настроен очень оптимично. Он верил в полную победу Колчака.

— Движение красных на Омск не только приостановлено, но и отброшено назад. Урал будет отбит. Нам с вами следует возвращаться в Омск, ибо дирекция решила остаться там.

Не хотелось разочаровывать старика, но я высказал ему совершенно противоположное мнение.

Викентий Альфонсович даже рассердился на меня:

— Чего вы каркаете…

— Милый Викентий Альфонсович, если бы вы знали, как мне хочется верить в ваши слова! Но я говорю вам то, что тщательно продумал. С уходом чехов мы не можем одолеть красных с нашими лозунгами, в основу которых положена идея Учредительного Собрания. Вы, вероятно, помните, что я один из немногих радовался разгону этого Собрания большевиками. По составу своему оно мало отличалось от последних. По-моему, Ленин сделал глупость, разогнав его. С законодательной работой Собрания должен был бы считаться весь русский народ. Теперь же разгон Учредительного Собрания развязал нам, правым, да и беспартийным, руки. Мы можем не признавать узурпированную большевиками власть и вести с большевиками войну. И если бы Колчак объявил, что часть помещичьих и все удельные земли переходят бесплатно к крестьянам, то наши армии были бы давным-давно в Москве. По всем вероятиям, Колчак был бы провозглашён Императором. Или один из великих князей, скажем Дмитрий Павлович, если б, конечно, его провёл на престол Колчак, поддерживаемый Деникиным. Наше крестьянство было бы заинтересовано в том, чтобы на земельных актах стояла царская печать. Этой власти оно привыкло и подчиняться, и верить. Раз этого не сделано, всё движение белых будет подавлено. Что же касается вашей Талицы, то вы её долго не увидите, а может быть, и никогда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});