Бомбы сброшены! - Гай Гибсон

Теперь я могу отдохнуть, могу ускользнуть в серую даль… чудесно! Страшнейшая боль рывком возвращает меня в сознание. Кто и куда меня тащит?.. Мы трясемся по каким-то кочкам?.. Но вот все и кончено… Я окончательно погружаюсь в объятия тишины…

* * *

Я просыпаюсь, все вокруг белым-бело… сосредоточенные лица… едкий запах… Я лежу на операционном столе. Внезапно меня охватывает жуткая паника: что с моей ногой?

«Ее нет?»

Хирург кивает. Спуск с горы на новых лыжах… прыжки в воду… десятиборье… прыжки с шестом… что все это для меня значит? Сколько моих товарищей получили более серьезные ранения. Ты помнишь… одного парня в госпитале в Днепропетровске, у которого взрывом мины было снесено лицо и оторваны обе руки? Потеря руки, ноги и даже головы не так уж важны, если эта жертва поможет спасти Фатерланд от смертельной опасности… Это не катастрофа. Гораздо хуже другое — я не смогу летать несколько недель. И это в дни серьезнейшего кризиса на фронте! Все эти мысли вихрем проносятся у меня в голове. Хирург мягко говорит мне:

«Я ничего не мог сделать. Кроме нескольких обрывков кожи и сухожилий от нее ничего не осталось, поэтому ногу пришлось ампутировать».

Если там ничего не осталось, что же тогда он смог ампутировать? Юмор несколько мрачноват, чего уж… Впрочем, для хирурга это обычная будничная работа.

«Но почему другая нога в гипсе?» — спрашивает врач с удивлением.

«С ноября… А где я нахожусь?»

«В главном полевом госпитале СС в Зеелове».

«А, Зеелов!»

Но этот город расположен не более чем в 10 километрах от линии фронта. Значит, я летел не от нее, а вдоль нее.

«Вас принесли сюда стрелки СС, и один из наших врачей провел операцию. Но на вашей совести числится еще один раненый», — добавляет врач с улыбкой.

«Неужели я случайно укусил хирурга?»

Он качает головой.

«До такого вы не дошли. Нет, вы никого не кусали, но лейтенант Корол пытался сесть на Физелер «Шторхе» рядом с вашим разбитым самолетом. Вероятно, это было слишком сложно. Его самолет скапотировал… И теперь у него голова в повязках».

Добрый старина Корол! Похоже, когда я летел в полубессознательном состоянии, меня сопровождала целая эскадрилья ангелов-хранителей!

Тем временем рейхсмаршал прислал личного врача с приказанием немедленно перевезти меня в госпиталь на территории Берлинского зоопарка. Этот госпиталь размещался в надежном бомбоубежище. Однако хирург, который меня оперировал, не желал об этом и слышать, так как я потерял слишком много крови. Но к завтрашнему дню все будет в порядке.

Врач рейхсмаршала сообщил мне, что Геринг немедленно доложил о происшествии Гитлеру. По его словам, фюрер был очень рад, что я отделался так легко.

Мне передали, что он добавил: «Разумеется, яйца всегда норовят поучить курицу». Я успокоился, поняв, что фюрер даже не упомянул о том, что запретил мне летать. Я полагаю, что он все-таки учел тяжелейшие бои и сложную обстановку на фронте. Поэтому мое желание участвовать в боях было воспринято как само собой разумеющееся.

* * *

На следующий день меня перевезли в бункер Цоо, над которым установлены самые тяжелые из зенитных орудий, защищающих столицу от налетов вражеской авиации. Еще через день на тумбочке возле моей кровати появляется телефон. Я должен был поддерживать постоянную связь со штабом своей эскадры, обсуждая планируемые операции, положение на фронте и так далее. Я знаю, что не проваляюсь в постели слишком долго, и не желаю потерять должность командира эскадры, поэтому я обязательно должен быть в курсе всех мелочей и командовать эскадрой хотя бы по телефону. Врачей и медсестер, которые заботятся обо мне, это не слишком радует. Они продолжают бормотать что-то об «отдыхе».

Почти каждый день у меня бывают сослуживцы из эскадры или другие приятели. Иногда являются совсем незнакомые люди, которые называются моими друзьями, чтобы пробраться ко мне в палату. Когда этими посетителями оказываются хорошенькие девушки, они широко раскрывают глаза и невольно озадаченно поднимают брови, увидев мою жену, которая сидит возле моей постели. «А ты уже?» — спрашивают в подобных случаях берлинцы.

Со мной уже заводили разговор о протезе, который можно будет заказать, как только я поправлюсь. Но я слишком нетерпелив и хочу подняться как можно быстрее. Немного позднее я добиваюсь, чтобы ко мне прислали мастеров по изготовлению протезов. Я прошу сделать мне временный протез, чтобы я снова смог летать, даже если культя не зажила окончательно. Несколько первоклассных фирм отказались этим заниматься, отговорившись тем, что пока еще слишком рано думать о протезе.

Один из мастеров соглашается принять заказ в виде эксперимента. Он принимается за дело, не теряя ни минуты, да так энергично, что у меня зеленеет в глазах. Он накладывает гипс на мою культю до самого паха, даже не смазав вазелином кожу. Как только гипс застывает, он лаконично советует:

«Думайте о чем-нибудь приятном!»

В этот же момент он изо всех сил дергает гипс, к которому присохли волосы. Гипсовый колпак отделяется, вырывая их с корнем. Мне кажется, что мир рухнул мне на голову. Этот парень ошибся в выборе профессии, из него получился бы прекрасный коновал.

* * *

Тем временем моя 3-я группа и штаб эскадры перебазировались в Гёрлиц — то самое местечко, где я ходил в школу. Дом моих родителей находится неподалеку. В этот момент русские с боем прорвались к деревне. Русские танки катят по улицам, где я играл ребенком. Я схожу с ума при мысли об этом. Моя семья, как и миллионы других людей, которые уже давно превратились в беженцев, должна уходить, чтобы спасти хотя бы жизнь. А я в это время лежу, обреченный на бездействие. Чем я заслужил такую кару? Я не должен об этом думать.

Цветы и масса всяческих подарков, которые приносят ежедневно в мою палату, служат доказательством любви народа к своим солдатам. Кроме рейхсмаршала, меня дважды посещает министр пропаганды Геббельс, с которым ранее я не был знаком. Беседа с ним оказалась очень интересной. Он спрашивает, что я думаю о стратегической ситуации на Восточном фронте.

Я отвечаю:

«Фронт на Одере — это наша последняя возможность задержать Советы. За ним ничего нет; если фронт будет прорван, Берлин падет».

Однако Геббельс сравнивает Берлин с Ленишрадом. Он напоминает, что этот город не пал, потому что его жители превратили каждый дом в крепость. И то, что смогли сделать ленинградцы, наверняка сумеют сделать жители Берлина. Геббельс надеется добиться высочайшей согласованности в защите каждого дома путем установки радиостанций в каждом здании. Он убежден, что «его берлинцы» предпочтут смерть перспективе превратиться в жертвы красных орд. То, что Геббельс относился ко всему этому предельно серьезно, доказала его собственная смерть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});