Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая - Иван Забелин

«Июля в 13-й день, в понедельник, пошла государыня царица с Москвы в село Коломенское в 6 часу дня, вначале, а в Коломенское прилета в 11-м часу дня. А до столового и после столового кушанья ходил государь тешиться на поле. И в тот день было ведрено, а в ночи тепло».

«Августа в 4-й день, во вторник, бьет день ведрен, а в ночи было холодно и шол дождь часа с два. И в тот день был у государя от Хмельницкого посланец Павел Тетеря с товарыщи, а был на Красном Крыльце».

«Августа в 21-й день, в пяток, с утра до четвертого часу, было пасморно и ветрено, а с 4 до 7 часу шол дождь, а с 8 часу и до вечера было ведрено. А ввечеру за час бьет у государя на отпуске Гетмана Богдана Хмельницкого посланник Павел Тетеря на Переднем Крыльце; а на Крыльце на перилах обито было коврами золотными. А в ночи холодно».

«Августа в 24-й день, в понедельник, после столового кушанья ходил государь на Девичье поле тешиться. И в тот день с утра было пасморно, а после полден ведрено, а в ночи холодно»…

Мы упоминали, что Постельное крыльцо, находившееся посреди дворцовых зданий, между приемными большими палатами и жилыми Теремными покоями государя, составляло довольно обширную площадь и служило всегда сборным местом для младшего дворянства и приказных людей, имевших надобность быть за чем-либо во дворце. Здесь с утра до вечера толпились стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские и городовые, дьяки, подьячие разных приказов, иные по службе, дожидаясь начальных людей или решения дел, другие просто из одного любопытства, потому что на Постельном крыльце можно было узнать все важные по тогдашнему времени новости. Там, кроме повседневных дел о тяжбах, исках и т. п., объявлялись царские указы, наиболее касавшиеся всего дворянского сословия, напр., указы о войне и мире, о сборе войска, о военных походах или о роспуске служилых людей по домам и вообще о всех административных и законодательных мерах, предпринимаемых правительством как относительно служилого сословия, так и вообще по делам всей земли. В Верху у государя происходило сиденье бояр, заседание царской Думы, откуда исходили все подобные меры и распоряжения и, разумеется, прежде всего узнавались на Постельном крыльце, от тех же бояр приватно, или же от дьяков, сказывавших указы публично. Таким образом Постельное крыльцо было придворною площадью, или как именовали его впоследствии, Боярскою площадкою, публичным местом царедворцев, т. е. собственно дворян, а также и начальных людей военных и гражданских. В этом смысле некоторые из царедворцев, именно стольники младших разрядов, именовались площадными, в отличие от стольников комнатных, находившихся в приближении у государя и имевших право входить без запрещения в его комнаты. Слова — площадь, площадной — заключали в себе понятия общего, публичного, всенародного и также — обыкновенного, рядового. Были, как известно, подьячие площадные и избы площадные, где эти подьячие писали купчие, закладные и разные другие акты.

Андрей Матвеев, сын знаменитого Артемона, говоря в своих записках об оружейничем Ив. Макс. Языкове, который был врагом партии Милославских и, след., защитником стороны Матвеева, называет его особой великого разума и глубоким проникателем сначала площадных, а потом и дворских обхождений, когда он сделался временщиком. Здесь именем площадных обхождений обозначаются отношения тогдашнего общества, или света, если только применимо это слово к тогдашнему обществу, т. е. вообще ко всей служилой и начальной среде. Притом в выражении «площадные» обозначалось именно местное значение таких отношений, которые выразительнее всего представлялись для каждого умного их проникателя на Боярской площади Постельного крыльца, самом бойком месте, где нередко эти отношения разыгрывались публично, на глазах у всех, как увидим ниже.

Необходимо припомнить, что старое наше служилое сословие — боярство и дворянство, исполнено было непомерной щекотливости в отношении своей чести; не той, однако ж, чести, которая служит выражением сознания в себе человеческого достоинства; тогдашняя честь заключалась в отечестве, т. е. в значении рода, к которому лицо принадлежало, собственно в почете, каким пользовался этот род и каким по нисходящему порядку должен был пользоваться всякий родич. Само собою разумеется, что власть с течением времени все больше и больше усиливала такие понятия о чести, строго охраняя законодательством честь высших сановников и вообще своих слуг, след., всех служилых людей земли. В ее прямом интересе было поддерживать и соблюдать известное почетное значение лиц и целых родов, которые помогали ей в приобретении, в устройстве и охранении земли, потому что эти лица и роды представляли ту же власть, была ее органами. Таким образом, понятия о честности известного рода или известного лица ограничивались только представлениями о служебном почете, о мере жалованья, т. е. расположения государя и близости к его особе. Только этим путем мог возвышаться человек и за ним весь его род. Разумеется, в обществе, пропитанном родовым началом, по которому все старое почиталось неизмеримо выше всего молодого, и старая, т. е. заслуженная целыми поколениями, честь всегда почиталась больше чести молодой, хотя бы и более достойной.

Законодательство XVII ст. очень способствовало развитию в тогдашнем обществе непомерной щекотливости, а главным образом непомерного сутяжничества по делам о нарушении чести или о бесчестье одним только словом; ибо за доказанное бесчестье доправлялась всегда денежная пеня обесчещенному лицу, соответственно его чести, или тому служебному разряду, к которому принадлежал обесчещенный. Известно, что в Х главе Уложения весьма подробно и с большою точностью оценена на деньги честь каждого лица. Этого было достаточно, чтоб возбудить беспрестанные жалобы, иски, мелочные щепетильные придирки к словам, с целью получить вознаграждение за сделанное бесчестье. Ничем сильнее нельзя было развить сутяжничества и ябеды и уронить истинные понятия о чести. С того времени, а особенно в конце XVII ст., некоторые приказы были завалены делами подобного рода, весьма хорошо кормившими и судей и подьячих. Чаще всего, разумеется, бесчестье заключалось в словах, непригожих и непристойных, а иногда просто шуточных и самых обыкновенных, к которым придирался обиженный, как к слову бесчестному.

Поводом к произнесению непригожих бесчестных слов служили обыкновенно ссоры и брани, которые, при простоте и грубости тогдашних нравов, возникали беспрестанно. Житейские отношения были слишком непосредственны и прямы; прямы и по чистосердечию, и по грубости и дикости нравов; поэтому оскорбленный человек почти никогда не таил своего неудовольствия, а тотчас высказывал его по первому впечатлению, и высказывал с бранью, весьма часто в непригожих и непристойных словах. Притом тогдашние постановления вовсе не определяли, какое именно слово должно считаться бесчестным и непригожим, а это давало возможность всякое грубо сказанное или шуточное слово ставить в бесчестное. Достаточно было самого простого шутливого и самого обыкновенного выражения, чтоб его причли к бесчестью и тотчас же начали иск. По старинной пословице, здесь всякое лыко шло в строку. Даже простая описка, недопись или прописка в чине, имени, отечестве или фамилии, напр., о вместо а, или а вместо о, и т. д., составляли также немаловажное бесчестье и давали благоприятный повод начать иск. Такое бесчестье искали в 1675 г. князь Василий Голицын на Аввакуме Иевлеве, князь Лобанов-Ростовский на князь Иване Дашкове. Чтобы остановить и ограничить подобные иски, государь по этому случаю указал и бояре приговорили: «Будет кто в челобитье своем напишет в чьем имени или в прозвище, не зная правописания, вместо о — а, или вместо а — о, или вместо ъ — ь, или вместо ? — е, или вместо u — i, или вместо о — у, или вместо у — о, и иные в письмах наречия, подобные тем, по природе тех городов, где кто родился и по обыкностям своим говорить и писать извык; того в бесчестье не ставить и судов в том не давать и не разыскивать; а кто кого браня, назовет князем без имени, и за то править бесчестье». Но видно не легко было унять, с одной стороны, задорных оскорбителей, с другой — мелочных придирщиков, и в 1690 г. издано новое поставление, по которому тех, кто «бесхитростно пропишет честь, или чин, или имя, или отечество, или прозвание или учинит какую недопись или прописку, а соперники начнут быть челом о бесчестьях своих, и таких людей в таких прописках допрашивать с подкреплением по евангельской заповеди Господни, что они то учинили умыслом ли, хотя обесчестить соперников, или бесхитростно? И будет под клятвою скажут, что бесхитростно и им того дела в вину не ставить и судов на них не давать. А кто бесчестные слова напишет нарочно, и на того суды давать и править бесчестье по Уложению». Это постановление касалось только высших чинов, включительно до жилецкого. Остальных, начиная с городовых дворян и до крестьян, подвергали тюремному заключению на неделю или, если кто не хотел в тюрьму, взыскивали бесчестье деньгами, не разбирая дела, умышленно или неумышленно сделана описка или недопись. [167] Большая беда бывала тому, напр., кто напишет отечество, кому не следует, без вича, или кого в брани назовет князем без имени, т. е., напр., вместо князь Иван, скажет просто: князь. Подобные случаи преследовались строго и самим правительством.