Состоятельная женщина. Книга 1 - Барбара Брэдфорд

Дрожащая, испуганная, стояла Эмма, не в силах сдвинуться с места. Она смотрела на Оливию, словно загипнотизированная ее красотой, изяществом и утонченностью, – всем тем, что позволяло назвать ее истинной аристократкой. В то же самое время, чем большее благоговение она испытывала перед ней, тем больше чувствовала неловкость из-за своего старого залатанного синего платья и серого в полоску застиранного передника, который явно знавал лучшие времена. В смущении Эмма старалась разгладить складки на юбке и топорщившемся на груди переднике, но все было напрасно. Она посмотрела на стоптанные ботинки с потрескавшимся верхом и тут же вспыхнула от смущения – впервые в своей жизни она испытывала жгучее чувство стыда. Это был стыд, который заставлял ее сердце мучительно сжиматься от боли, чего с ней никогда не случалось раньше. Стыд, который наполнял ее острым чувством собственной неполноценности и никчемности. Чувством, которого ей не суждено будет забыть до конца своих дней. Эмма, конечно, знала, что бедность – не преступление, хотя во всем мире к ней так и относятся, но тем не менее чувствовала себя преступницей, молчаливо замершей на пороге и не осмеливающейся ступить на роскошный ворсистый ковер, покрывавший пол. Пристыженная, встревоженная, онемевшая, она явно видела, какое жалкое зрелище представляет. Неужели эта богатая элегантная дама станет всерьез ее выслушивать, пронеслось у нее в голове.

Однако, несмотря на весь свой природный ум и раннюю, не по годам, проницательность, Эмма не могла знать, что Оливия Уэйнрайт являла собой пример женщины исключительной – с понимающим, чутким сердцем и щедрым разумом. Женщины, придававшей необычайное значение справедливости, принципам чести и сострадания. Женщины, стремившейся всячески помочь тем, кто этого заслуживал, стать лучше, чем они были, при одном условии – они сами должны были этого желать. Точно так же Эмма не осознавала, что Оливия вовсе не смотрит на нее придирчиво или насмешливо, что в ее отношении нет ничего от высокомерной жалости этакой благодетельницы, а есть только жадное любопытство и самый неподдельный интерес. Занятая все это время ухудшавшимся здоровьем своей сестры и депрессией Адама, в которой она его застала по приезде, Оливия еще не успела войти в курс домашних дел в Фарли-Холл. Хотя она и приметила маленькую горничную, порхавшую по дому, Оливия впервые могла наблюдать ее столь близко. С той минуты, когда Эмма вошла в библиотеку, Оливию поразила своеобычная и утонченная красота девушки, отнюдь не тускневшая из-за поношенной жалкой униформы и засаленного чепчика, повергавших сестру хозяйки Фарли-Холл прямо-таки в ужас – ее собственная прислуга всегда была одета прилично и со вкусом, хотя и без особых изысков. Пристально поглядев на Эмму, она не могла не заметить, что лицо девушки хорошо ухожено, а волосы аккуратно зачесаны, и весь ее вид говорит о чистоплотности и любви к порядку (пусть одежда на ней прямо-таки ужасная). Оливия была покорена.

Между тем Эмма заметила немой вопрос в глазах Оливии и, понимая, что больше уже невозможно оставаться на пороге, сделала робкий шажок вперед. В тишине комнаты резко прозвучал скрип ее башмаков, от которого Эмму бросило в дрожь и она сразу же остановилась, еще более пристыженная и подавленная, с выражением неподдельного беспокойства.

Оливия, однако, если и услышала скрип, то сделала вид, что ничего не произошло. Мило улыбнувшись, она мягко обратилась к Эмме:

– С чем ты пришла? Тебе, наверно, хочется что-то со мной обсудить?

Отзывчивая и сердобольная, Оливия Уэйнрайт с раннего возраста была наделена удивительной способностью располагать к себе каждого, кто с ней сталкивался, в особенности прислугу. Этот присущий ей дар, очевидно, распространил свое влияние и на Эмму: она подошла к столу уже гораздо более уверенно, моля Бога, чтобы ботинки вновь не заскрипели. Именно это и произошло. Поморщившись, Эмма громко откашлялась, как бы пытаясь заглушить один звук другим. Стоя сейчас перед Оливией, она с трудом проглотила застрявший в горле комок и тут вспомнила, что забыла сделать реверанс.

– Да, у меня кой-чего есть обсудить, мэм, – произнесла она дрогнувшим, но все же сохранившим свою твердость голосом.

– Во-первых, скажи мне, как тебя зовут, детка, – снова улыбнулась Оливия.

– Эмма, – нервной скороговоркой произнесла горничная.

– Ну так что у нас за проблема? Давай обсудим ее, ведь только так мы сможем ее решить, правда, Эмма? – спросила Оливия.

Эмма кивнула и почти шепотом – в первый момент у нее от волнения пропал голос – стала объяснять положение дел, главные трудности и те проблемы, которые возникали перед ней, не позволяя выполнять свои обязанности, которых накапливалось слишком много из-за плохой организации. Оливия слушала ее с мягкой улыбкой на спокойном приятном лице – в ее лучистых голубых глазах читалось пристальное внимание. По мере того как Эмма продолжала свой горестный рассказ, Оливией все больше овладевала тихая ярость: она возмущалась творившейся дома несправедливостью. Ее бесило то, что из рук вон плохо ведется хозяйство в доме ее зятя: в таком большом и богатом доме нельзя было допустить, чтобы дела приходили в такое безобразное состояние, как, по всей видимости, происходило в Фарли-Холл, где, судя по рассказу Эммы, дело зашло уже, по-видимому, чересчур далеко.

Когда Эмма закончила, Оливия некоторое время еще продолжала изучать девушку, покоренная ее мелодичным голосом и удивительной способностью выражать свои мысли столь лаконично. Ее объяснение было прозрачно-ясным, несмотря на ограниченный словарный запас, которым она владела, и диалектизмы – к счастью, их было не так много, как опасалась Оливия. Интуитивно она чувствовала, что горничная ничего не преувеличивает и не преукрашивает и что на ее свидетельства можно положиться с уверенностью. Вот почему Оливия была так глубоко поражена тем, что узнала от Эммы.

– Ты, значит, и вправду единственная горничная на весь дом? – с недоверием спросила Оливия.

– Да как сказать, мэм, – быстро ответила Эмма. – Тут иногда приходит одна помогать кухарке. И еще Полли. Но она все еще болеет, как я вам уже говорила. Она-то и есть настоящая горничная.

– Получается, что со времени болезни Полли ты одна исполняла и ее работу и свою собственную? Убиралась во всем доме и присматривала к тому же за миссис Фарли?! Я тебя правильно поняла, Эмма?

– Да, мэм, – нервно переминаясь с ноги на ногу, ответила та.

– Так-так, – негромко заметила Оливия, и было видно, что она едва сдерживается, чтобы не выйти из себя.

Оливия Уэйнрайт привыкла к порядку и спокойствию у себя дома и, будучи способным и эффективным организатором, прекрасно наладившим дела и в своем лондонском особняке, и в загородном поместье и в сфере бизнеса, была, совершенно естественно, в ужасе от возмутительных условий в Фарли-Холл.