Новеллы моей жизни. Том 2 - Наталья Сац

Он открывает крышку рояля — рояль, конечно, стоит у него в служебном кабинете, начинает играть и петь отрывки из будущей своей музыкальной комедии.

Как и прежде, внезапно загораются глаза, оживают губы Хренникова, соприкосновение с музыкальной стихией превращает его из симпатично обыкновенного в неповторимо индивидуального.

— Тихон Николаевич! Хоть маленький кусочек из вашего Первого фортепианного концерта — я так давно его не слышала.

— А он сейчас звучит часто, когда могу, сам его с удовольствием играю.

Звучит Первый фортепианный, конечно, фрагментарно.

Да, он мог бы стать выдающимся пианистом, у него для этого были все данные, но и сейчас вряд ли многие пианисты могут исполнить его фортепианный концерт так, как играет он сам, — с молодым темпераментом и полнокровной жизнью «на глубокой волне»…

Как— то в январе мне надо было поговорить по делу с Тихоном Николаевичем. Он попросил заехать не в Союз, где я уже много раз бывала, а к нему домой, на Третью Миусскую. Меня вдруг охватило волнение, как то, что, верно, испытывал композитор, когда подходил к моему дому в юности. Он теперь такой знаменитый! В воображении моем возникла огромная квартира, роскошная обстановка. Сам дом и его лестница несколько успокоили меня. Они были очень ординарными. Позвонила в квартиру. Дверь открыла худенькая девушка с большими глазами, похожая на Тихона Николаевича и одновременно -совсем другая, с европейской грацией. Да, это его дочь Наташа, молодой театральный художник. Она поздоровалась со мной очень приветливо, усадила в первой от входа комнате — столовой, показала свои эскизы. Подошла и ласково поздоровалась высокая, красивая, еще молодая женщина с серебряно-черными волосами — Клара Арнольдовна, жена и верный друг композитора.

Из кабинета Хренникова неслись звуки фортепиано, его пение — верно, что-то из музыки, которую он пишет для новой постановки Малого театра. Потом все смолкло, и я вошла в его комнату. Рояль поднял свое большое черное ухо и занял почти все пространство. Когда Тихон Николаевич опустил крышку рояля, я обратила внимание на клавир оперы «Мать», лежавший на столе справа, и горку, вернее, гору новогодних поздравлений на этом же письменном столе слева.

Я вдруг впервые заметила на стене, у рояля, большую фотографию: на фоне берез города Ельца совсем юный Хренников и пожилая женщина в пестрой ситцевой кофте, повязанная платком, — его мать. Какое хорошее, простое и благородное лицо у этой мудрой женщины, как рад юный Тихон на фотографии, что она обняла его.

Теперь он вырос, очень вырос, и стоит тут в кабинете, полный новых планов и прав на их свершение, а Варвара Васильевна уже умерла… Но фотография такая живая и выразительная, что, кажется, мать и сейчас пристально и ласково смотрит на своего большого сына. И она может им гордиться!

Любовь к детям и к их театру у Т. Н. Хренникова осталась навсегда. Когда Детский музыкальный театр из мечты превратился в действительность — решила найти сюжет, написать либретто, которое могло бы по-настоящему вдохновить, увлечь его.

Таким либретто стала фантастическая сказка «Мальчик-великан» (авторы Н. Шестаков и Н. Сац). К счастью, она понравилась композитору.

И вот Тихон Николаевич приходит в Детский музыкальный театр с первыми набросками будущей оперы. Бывает, что музыка сразу «хватает за сердце», доходит до чувства слушателей, способна по-настоящему волновать их. Это характерная особенность и музыки Хренникова в детской опере «Мальчик-великан».

Дуэт Мака и Майи — хороших ребят, любящих друг друга, — легко запоминается.

«Дружба — великое слово,Помощь в труде и в беде…» -

напевают многие школьники, прослушав оперу.

Умеет Хренников звуками своей музыки создавать и сатиру и остроумно высмеивать зло.

…На сцене действует могущественный и коварный диктатор. Он окружен толпой ничтожных, зависимых от него людей. Т, Н. Хренников сумел найти звучания и ритмы, слушая которые, кажется, что почти видишь каких-то ползучих, похожих на змей, не людей, а людишек.

Пожалуй, больше всего мне дорого в музыке Хренникова его умение, что называется, «влезть в кожу» каждого действующего лица, передать музыкой его стремления, помыслы, сокровенные чувства.

В спектакле «Мальчик-великан» особенно ярко звучит героизм борцов за справедливость, готовых отдать свою жизнь во имя народа, не боящихся никаких угроз.

Незабываемой была встреча с композитором, когда он только что написал всю музыку детской оперы «Мальчик-великан» и сел за рояль, чтобы для нас сыграть и спеть ее. Конечно, у Хренникова далеко не такой красивый голос, как у профессионального певца, но такой, как у него, музыкальности, выразительности, веры в каждое произнесенное слово на музыке позавидуют многие оперные артисты.

Помню, он играл на рояле, а я думала: «Вот ему уже далеко не двадцать, но когда он садится за рояль, он кажется все таким же молодым. Как же это получается?»

Любовь к своему делу сохраняет человеку вечную молодость, и это прекрасно!

С чего начинается театр?!

Мои учителя говорили: «Театр начинается с вешалки». Но это все же не самое начало театра. Начало начал — окрыленная творческая воля, которая рождается в сердце и мозгу того, кто захотел и смог создать театр. Бывает, что инициаторов сразу двое, даже несколько, но неукротимая воля одного из них -. всегда первооснова. Природа, имя и свойство этого неукротимо стремящегося создать театр — режиссер. Часто так можно его назвать еще задолго до того, как удалось ему сотворить театр.

В 1918 году, у истоков первого театра для детей слова о вешалке показались бы нелепостью. А спектакли для детей были необходимы как воздух. Полок, сколоченный из досок, лежащих на четырех колесах, запряженный лошадью, помогал развертывать сценическое действие, передвигаясь по разным районам Москвы. Для полуголодных, плохо обутых и одетых детей московской бедноты того времени театральное действие на обыкновенной подводе, на полке было неожиданной радостью.

Много позже, вкусив уже счастье работы на сцене Центрального детского театра, в Кролль-опере в Берлине, театре «Колон» в Буэнос-Айресе, я снова заболела страстью «делать театр» — в сибирских исправительно-трудовых лагерях. Ни разрешения для этого, ни помещения, конечно, не было. Зима лютая. Тридцать-сорок градусов мороза. Но мысль поставить «Бесприданницу» клокотала внутри, стала тем горячим источником воли, когда холод просто не замечаешь. Сперва пошли слухи, что я рехнулась. Оказывается, выстраивая характеры, стараясь «угадать» будущих действующих лиц, я произносила их реплики вслух, как бы говорила сама с собой. Окружающие смеялись, а я жила этим и ничего не замечала. Потом высмотрела из окружавших меня там весьма сложных «индивидуальностей» тех, кто при большой затрате сил и времени сможет воплотить образы пьесы, кто подходил характером и по типажу, зажгла их разговорами об Островском, той эпохе, и «застольные репетиции» проходили по дороге к месту «общих работ» или на обратном пути.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});