Рыцарь - Джуд Деверо

После завтрака она выписалась из гостиницы, побрела на вокзал и поехала обратно в Эшбертон. Непонятно почему, но и дороге она почти перестала ощущать свое горе и только спрашивала себя: что же все-таки можно сделать теперь? Может, если Ли издаст свою книгу, это поможет восстановить доброе имя Николаса? Может быть, предложить Ли свои услуги секретаря на добровольных началах, чтобы помогать в его изысканиях? В этом случае, вполне вероятно, она хоть чем-то компенсирует то, что не сумела сделать для Николаса, когда тот пребывал в двадцатом веке!

Дуглесс прижалась головой к окну вагона. О, если б только ей предоставилась возможность проделать все сначала, она не поддалась бы ревности и не стала бы попусту растрачивать драгоценное время, когда они были вместе!

Ну, почему, находясь в Гошок-холле, она не спросила у Ли, не обнаружились ли еще какие-нибудь тайные документы, спрятанные за стеной?! И почему она тогда сама не посмотрела? И почему…

Тут она увидела, что поезд приближается к Эшбертону. Уже шагая по платформе, Дуглесс вдруг осознала, что решительно ничего не может изменить в случившемся! Прошло время, когда она могла хоть чем-нибудь помочь! Ли и сам в состоянии написать книгу, и она знает, что он в любом случае будет работать над ней очень тщательно. У Роберта есть дочь, а она, Дуглесс, ему не нужна! Единственным, кому она была нужна, оказался Николас, но и его она подвела!

И единственное, что ей теперь остается, это возвращаться домой!

Выйдя из здания вокзала, Дуглесс медленно побрела к гостинице. Надо будет позвонить в кассу аэропорта и выяснить, нельзя ли тотчас забронировать место на самолет. Возможно, дома, в привычной обстановке, она подумает, как искупить свою вину!

По пути ей надо было пройти мимо церкви, где находилась могила Николаса, и ноги ее, как бы сами, свернули к церковной калитке. В церкви никого не было. Через верхние окна с витражами струился солнечный свет, и лучи его осторожно касались могилы Николаса. Белизна мрамора была холодной И мертвой.

Дуглесс медленно прошла к надгробию: а может, если она помолится, Николас вернется? Быть может, она попросит Господа хорошенько, и Он позволит Николасу вернуться к ней?! Ну, хотя бы на пять минуточек! – подумала она. Этого вполне достало бы, чтобы рассказать ему о предательстве жены!

Но, коснувшись холодной мраморной поверхности, она поняла, что это невозможно: то, что с ней произошло, случается лишь раз в столетие! Ей была дана возможность спасти человеку жизнь, но она не сумела этого сделать!

– О Николас, – шептала она, и впервые с момента его исчезновения по щекам ее полились слезы – горячие, крупные слезы, застилавшие глаза. – Мне опять лук в глаза попал! – почти с улыбкой произнесла она. – Я так виновата, Николас, мой дорогой, что подвела тебя! Похоже, мне решительно ничего не удается! Но только до этого случая никто еще не погибал из-за моих оплошностей! Боже ты мой! – прошептала она и, повернувшись, присела на краешек надгробия. Как же ей теперь жить, когда на ее руках – его кровь?

Расстегнув молнию на сумке, болтавшейся на плече, Дуглесс принялась рыться в ней, извлекла из ее недр пакетик с мягкими салфетками. Вытащила одну и высморкавшись, вдруг увидела какой-то клочок бумаги, выпавший из сумки. Нагнувшись, она подняла его и… это была та самая записка, которую Николас когда-то написал ей и сунул под дверь!

– Ой, записка! – воскликнула она и вскочила с надгробия. Ведь послание написано собственной рукой Николаса! Оно нечто, к чему он прикасался, нечто… Да это же – свидетельство!

– О Николас! – простонала Дуглесс, и снова полились слезы, обильные слезы, вызванные истинным, глубоким горем! Ноги ее вдруг ослабели, и она тихонько опустилась на каменный пол, прижимая записку к щеке. – О, Николас, я так виновата! – рыдала она. – Я очень-очень-очень виновата в том, что не оправдала твоих надежд!

И она подалась вперед, прислонившись лбом к холодному мрамору надгробия, а потом свернулась калачиком.

– О Боже! – шепотом молила она. – Ну, помоги же мне забыть Николаса!

Дуглесс так была поглощена своим горем, что не обратила внимания на то, что сверху через витражное стекло пробился лучик солнца и коснулся ее волос. Витраж представлял собою изображение коленопреклоненного и погруженного в молитвы ангела. Луч прошел как раз через сияющее гало над головою ангела, поиграл в волосах Дуглесс, а затем, когда облачко на небе проплыло, осветил и мраморную руку Николаса.

– Ну, пожалуйста, – со слезами молила Дуглесс, – пожалуйста, сделай это!

Вдруг она услышала смех, и узнала его, это смеялся Николас!

– Это ты, Николас? – шепнула она и, подняв голову, несколько раз моргнула, чтобы стряхнуть слезы и видеть получше. Но в церкви никого не было!

Неуклюже поднявшись, она опять, несколько громче, позвала:

– Это ты, Николас? – и вновь услышала смех, на этот раз где-то за спиной. Резко повернувшись, она вытянула вперед руку – опять никого! – Да, – воскликнула она тогда, выпрямляясь, а потом еще громче крикнула:

– Да! – Подняв глаза навстречу солнечному лучу и ангелу в витражном стекле, сна зажмурилась, а затем, откинув голову назад, еще раз прошептала:

– Да!

И вдруг ее как будто кто-то сильно ударил в живот. Согнувшись пополам от острой боли, она сползла на каменный пол. А когда попыталась встать на ноги, перед глазами все закружилось и возникло чувство тошноты. Надо добежать до туалета – не могу же я позволить себе изгваздать церковь! – мелькнуло в голове.

Но когда она попробовала сдвинуться с места, у нее ничего не получилось: было такое ощущение, будто тело более не повинуется ей!

– О, Николас! – прошептала она и протянула руку к гробнице, но в следующее мгновение все вокруг почернело, она потеряла сознание и рухнула на пол.

Очнувшись, она почувствовала дурноту и слабость и не могла понять, где она. Открыла глаза и увидела голубое небо над головой, а рядом покрытое пышной листвой дерево.

– И что же теперь? – прошептала она. Неужто она как-то выбралась из церкви?

Она смежила веки, потому что чувствовала себя очень слабой, хотелось спать, а где именно она находится, она выяснит потом.

Дуглесс уже начала дремать, когда до нее откуда-то донеслось хихиканье – похоже, женщина смеялась неподалеку. Дети, наверное, – подумала Дуглесс, – это дети играют.

Но затем послышался ответный смех мужчины, и она открыла глаза. Уж не Николас ли? – взволновалась она и, резко поднявшись, села и стала озираться по сторонам. Оказалось, что она сидит на траве под деревом, а вокруг красивый, типично английский, сельский пейзаж. Она хотела повернуться и забрать свои вещи. И когда это она успела уйти из церкви?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});