Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

статистика нужна по отделу положительная.

О’кей, мне-то что, вроде как работа такая – босс сказал, я сделал, но умом же понимаю – не любовь это, вакханалия сплошная. Да и хер с ними, накатываю, чтобы забыться, лечу палю в Эдика.

Эдик все свои отчеты бросает, Заю боготворить принимается. А Пашу, который уныло у кабинета стоит и пыхтит «дуэль-дуэль», с работы увольняет. Паша еще пару недель у Заиного балкона тусит, все ждет, что она одумается…

И с крыши сигает. Нестабильный товарищ, плюс стрела застряла крепко, он ее вывинтить пытался, сердце поранил – кровоточит, все равно бы помер, только в муках. А так ускорился… Эф равно эмжэ.

А Зая с Эдиком на Мальдах. Пока все устраивает. Благодарственные молитвы каждый день. Они довольны, папаша мой счастлив. По документам на Земле множится любовь.

А мне не по себе, крутит внутри. Понимаю, что не виноват, а вроде, как и кто тогда? Водки дернул, вискарем сверху полирнул, а не торкает. В районе груди паршиво.

Мама мет в тумбочке нашла, заволновалась, говорит, пропадешь, сын, и за руку к психологу.

Афина на сеансе говорит: «Ты перебей зло добром, и боль отступит». Ну вроде дельно.

По директам своим полазил, вижу, случай подходящий – мужик, Анатолий, давно за сорок, вдовец, отец-одиночка, робкая молитва – пошлите Аленьку, грудастую соседку снизу. И Аля сама тоже с четким запросом: «Пошли мне мужика, ну хоть какого».

Ну что? Тетиву два раза натянул – у нас образовалась пара! Совет да любовь.

Съехались, Аля рада, тут и дочь у нее, тут и муж. А этот Толик – хрен ершовый, как только с бытом разобрался, дочь надежно пристроил, стал по бабам шарить.

Але быстро донесли, она не верит – он не такой, у него глаза хорошие. Но глаза глазами, а сыпь на лобке не припудришь.

Она ему предъяву, тот ей в ноги – люблю не могу, шайтан, говорит, попутал (не наш, не знаю, может, и попутал).

Но ведь и правда любит – я проверял, стрела торчит. Может, он так любовь выражает. Люди разные, вот как их поймешь?

Аля его простила, триппер подлечила, он снова в загул. Снова простила – снова в загул. Ну она не выдержала и приложила его по голове батареей. Толик к дяде Аиду, Аля в тюрягу, дочь в детский дом.

Дальше рассказывать? Я ведь сифон открою, не заткнешь.

Еще случай. Тут, правда, мамаша просьбами закидывала, мы вообще-то от третьих лиц не принимаем, но она на жалобы перешла. Мне велели разобраться.

У нее сын – хороший, добрый, на высокооплачиваемой должности, а девушки нет, просто он робкий. Ну ладно, подыскиваю ему барышню с запросом подходящим: «Хочу влюбиться в красивого, чтобы у сына длинные реснички и глаза большие». Стреляю. Получите-распишитесь!

Все довольны, свадьба в «Метрополе», мама счастлива, девица тоже – красивый парень, глаз не оторвать, добрый и на руководящей работе! Как бы подруги не отбили, выстроились вон вдоль стены, языками цокают. Стала супруга от подруг беречь, а его друзья увели. И трахнули. Практически на ее глазах и на ее покрывале фиалковом французском. И никакого сына у них не было. Не говоря уж о сексе.

Но они любят друг друга, как мама заказала. Страдают до сих пор, она под мальчика подстриглась, он лечится вроде, гомеопатией.

Боже, помоги, как же тошнит.

Опять звонит папаша. Пошел ты в жопу. Я увольняюсь.

Я с нужными людьми теперь знаком. Вчера один магнат на корпорате просил модельке стрелой засандалить под левое третье ребро. Не за «спасибо», как вы поняли. Девица молодая, норовистая, говорит, бабла кучу трачу, она берет, конечно, но вижу – без души. Мне душа ее нужна, молодая, крепкая.

А тебе, Купидону, говно вопрос.

В целом он прав, стрел много, на всех хватит.

Один министр еще подкатывал, типа к пасынку своему клинья подбивает. Ну, извращенцы по двойному тарифу идут. А так пожалуйста. Бог им судья. А Купидон не бог. Так, отщепенец-наркоман.

Да что же телефон трещит? Все как с ума сегодня. А! Новый год же, всем хочется любви?

Вот хрен вам, а не любовь.

Александр Бессонов

Новогодняя сказка

Был обычный серый осенний вечер в обычном сером провинциальном городе. Федор Михайлович, водитель скорой помощи, возвращался домой после смены. Сегодня он насмотрелся разного, устал и хотел только одного: чтобы этот день благополучно закончился. Во время дежурств ему казалось, что исчезли все звуки, кроме стонов больного и резких, сквозь зубы, реплик бригады: «Ампулу», «Держи голову», «Быстрее», «Не успеваем» и даже «Не успели». Когда Федор Михайлович возвращался домой, он удивленно замечал, что в мире есть еще разговоры, смех, скрип качелей, лай собак во дворе, музыка из чьего-то приоткрытого окна.

На лавочке у подъезда сидела девочка лет десяти. Рядом крутился симпатичный эрдельтерьер, почти щенок.

– Ты украла с кухонного стола фарш. Это мне понятно. Мясо вкусное. Но зачем тебе лимон? Он же кислый. Какой смысл в том, чтобы рычать, гавкать, плеваться, но продолжать грызть его? Жалко, что папа не видел.

– Гав, – сообщила в ответ собака.

Девочка по имени Соня была дочерью Федора Михайловича. Он купил ей собаку, когда не стало жены. Пустяковая болезнь обернулась большой бедой, лекарства и операция оказались бессильны. Конечно, он винил себя: каждый день помогал спасать чужих людей, а свою не уберег. Собака не была попыткой загладить вину, или утешить ребенка, или найти новые смыслы. Просто надо продолжать как-то, вот и всё.

Девочка и собака всегда встречали Федора Михайловича после смены и бежали обниматься.

– Пап, у меня есть две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

– С хорошей.

– Я приготовила на ужин твою любимую тушеную картошку.

– Я очень рад! Теперь давай плохую.

– Чай ты сегодня будешь пить без лимона.

– Ужас. А что случилось?

– Виновата одна маленькая воришка по имени Джеки.

Сообразив, что речь идет о ней, собака принялась так активно махать хвостом, что казалось: вот-вот взлетит.

– Значит, в следующий раз приготовим тушеную картошку из Джеки.

– Пап, так говорят только живодеры! Ты устал?

– Теперь нет. Ты же знаешь. Лишь бы…

– Лишь бы на моем лице всегда была улыбка!

– Точно.

Восемь лет спустя.

Его девочка поступила в один из самых престижных вузов страны. Федор Михайлович не сомневался, что однажды так и будет: нельзя ей сидеть в замшелом городке.