На серебряной планете (Рукопись с Луны) - Ежи Жулавский

Все для меня понемногу превращается в сон — прошлая моя жизнь и эти люди, оставленные там, над морем, — все тонет в серебристой призрачной дымке, и сквозь нее просвечивает в душе моей только огненный диск Земли.

Нетерпение меня охватывает, и так хочется мне поскорей увидеть Землю, что я не могу унять тоски. Ночь наступила, а сон меня не берет. Пробую сократить писанием долгие ночные часы.

Вот — остановились мы на ночь тут, где Педро впервые обнаружил нефтяные источники. Сколько же лет минуло с тех пор! И снова я невольно возвращаюсь мыслью к той минувшей жизни, которая осталась за мной. Встают перед глазами умершие товарищи мои, и Марта, и дети ее, которых тоже уж нет в живых… Ах, долой эти воспоминания, они только расстраивают сейчас, когда мне нужны силы, чтобы добраться до того края, где я увижу Землю!

Тоскуя, стремился я в путь, а ведь приходится признать, что тяжело мне дались последние минуты расставания. Так странно устроено сердце человеческое и так велика власть привычки. Видно, и к тюремной решетке можно привыкнуть.

В то последнее утро, кончая предыдущую запись, я увидел, что у моего дома собралось все население этого мира. Они стояли молча, угрюмые и грустные, и ждали. Я пересчитал их, глядя в окно: были все, за исключением тех троих. И машина стояла наготове…

Тогда я поглядел еще раз на пристанище, в котором прожил пятьдесят с лишним лет, и, опасаясь, что дом этот будут потом идолопоклоннически чтить как жилище Старого Человека, собственноручно поджег его вместе со всеми вещами, которые в нем еще оставались и которыми я пользовался, и вышел к столпившимся людям…

Яркое пламя рванулось вслед за мной из дверей и окон.

Это был мой погребальный костер.

Сдавленный короткий крик вырвался у собравшихся, когда я стал перед ними. Они глядели на горящий дом и на меня, но никто не кинулся гасить огонь: поняли, что это моя воля… Все молчали.

— Я сегодня последний раз нахожусь среди вас, — начал я, не зная, что сказать, ибо в этой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием огня, овладевало мной угнетение и печаль. — Я ухожу от вас, — продолжал я, — в те края, куда давно уже замыслил уйти. Вряд ли я вернусь сюда, но вы, если захотите, сможете меня там навещать, пока я не умру…

Карлики по-прежнему молча глядели на пылающие стропила крыши и на меня; у некоторых, я видел, в глазах стояли крупные слезы.

Я глубоко вздохнул — какая-то тяжесть навалилась мне на грудь.

— Вы все выросли на моих глазах, — начал я снова, с трудом подыскивая слова, — и были до сих пор со мной, а теперь придется вам самим управляться с делами. Помните, что вы — люди, помните.

Голос мой дрогнул.

— Много раз давал я вам наставления — не забывайте о них! Я оставляю вам книгу, святую книгу, привезенную с Земли, где говорится о сотворении мира, об искуплении и предназначении человека, читайте ее почаще и живите, как жить надлежит.

Я снова прервал речь, понимая, что говорю вещи банальные и бесполезные.

Тогда одна молодая женщина вышла вперед и проговорила:

— Старый Человек, скажи, прежде чем уйдешь, хорошо ли, чтобы муж бил жену?

Эти слова послужили как бы сигналом. Немедля окружило меня множество женщин и мужчин, и начали они жалобными голосами спрашивать:

— Старый Человек, скажи, хорошо ли, чтобы старший брат заставлял младшего работать на себя потому, что младший слабее?

— Скажи, имеют ли право дети выгонять родителей из дому, который родители сами когда-то построили?

— Скажи, справедливо ли, чтобы один человек говорил: «Это мои поля», — и не позволял другим собирать с них урожай?

— Справедливо ли, чтобы один у другого отнимал жену?

— Чтобы портил инструменты?

— Чтобы мстил за обиду?

— Чтобы обманывал для собственной корысти?

— Скажи, справедливо ли это?

— Скажи, прежде чем уйдешь, потому что и ты, и книги учили, чтобы это не делать, а ведь это творится у нас изо дня в день!

Ужасная боль сжала мне сердце. Покидая этот народец, я уже ясно видел, по какому пути пойдет его дальнейшее развитие. Многое из духа человеческого было утрачено по пути на Луну, но зло человеческое пришло сюда с нами с Земли!

— Это плохо! — ответил я наконец. — Если на моих глазах такое творится, что же будет, когда я уйду?

— Так зачем же ты уходишь? — спросили меня.

Это был такой простой и такой страшный вопрос! Почему я ухожу?

Я виновато поник головой, не зная, что ответить. В тишине слышалось лишь потрескивание горящего дома да приглушенное далекое рычание вулкана.

Люди больше ничего уже не говорили. Видно, поняли то, что чувствовал и я в этот миг: что отъезд мой — это суровая необходимость, рок, которому бесполезно противиться.

— Может, я когда-нибудь вернусь к вам. Живите пока в согласии и по-человечески, — пробормотал я, понимая, что лгу и им, и себе.

— Не вернешься! — откликнулась молчавшая дотоле Ада.

А потом повернулась лицом к толпе и прокричала:

— Старый Человек вас покидает!

Было нечто страшное в этом крике, и всех проняла дрожь.

— Так быть должно! — глухо произнес я.

Часом позже я уже сидел в машине вместе с Адой и троими ее племянниками, направляясь к северу…

* * *

Четвертый лунный день мы находимся в пути. Солнце, взойдя сегодня утром, уже не двинулось прямо вверх, а повернуло к горизонту и теперь ползет чуть ли не вровень с ним, раскрасневшееся, почти касаясь синей линии гор на юго-востоке. Это значит, что мы приближаемся к цели. На севере вырастает предо мной горная цепь, я уже различаю невооруженным глазом самые высокие, вечно озаренные солнцем вершины и ущелья среди них — ворота в полярную долину.

Как бьется у меня сердце…

У сегодняшнего дня не будет конца, ибо к тому времени, когда Солнце заходит на этом полушарии, мы окажемся уже на полюсе, в стране вечного рассвета, где в любой час существуют одновременно восход и закат, полдень и полночь для всех меридианов, которые сходятся в одну точку у нас под ногами.

И тогда я увижу Землю!

* * * В Полярной Стране

После четырех лунных дней пути, в тот самый час, когда в окрестностях Теплых Прудов заходило Солнце, настал великий миг: мы прошли сквозь ущелье в горной цепи, которая высится, как пограничная стена полярной котловины.

С величайшим волнением вступал я в этот край, вперяя взгляд в ту сторону небосвода, где вскоре должна была показаться Земля; а когда я внезапно увидел ее сквозь расселину меж скалами, то был глубоко потрясен и сначала не замечал, что делают мои спутники. Лишь через некоторое время, поднявшись с колен (ибо, стоя на коленях, приветствовал я мою далекую отчизну и простирал к ней руки, как ребенок простирает руки к матери), посмотрел я на свой отряд. Ян и два его брата стояли с непокрытыми головами, ошеломленные, оцепеневшие, со священным ужасом глядя на полукружие Земли. Ада стояла впереди всех, простирая руки к Звезде Пустыни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});