Все не так закончилось - Рошель Вайнштейн

ты снова начал рисовать, Джимми. Тебе нужно самовыражение. Ты такой талантливый. Я уверена, что однажды мы увидим твои картины в одном из музеев Нью-Йорка.

Он заулыбался и сел обратно на стул.

– Мы увидимся перед отъездом?

– Надеюсь, что да, – солгала я, потому что все эти прощания давались мне слишком тяжело.

– Ладно, – сказал он, вскакивая и собираясь уйти. – Карла взяла с меня обещание, что я ненадолго.

– Ты же не хочешь заставлять Карлу ждать.

Мы смотрели друг на друга, и мое сердце разрывалось на части из-за того, что у меня не было детей.

Вдруг он обнял меня.

– Я буду скучать по тебе, Чарли, – сказал он, подхватывая акцент, который мы все полюбили.

Я поцеловала его в макушку и сказала, что буду скучать по нему еще больше.

Я проводила его до двери, и мы попрощались. Когда я вернулась к своему столу, мой телефон зажужжал, и это снова был он – мой отец. Я, не раздумывая, ответила на вызов и поднесла телефон к уху. Он заговорил. Я впитывала слова отца, и слезы текли по моему лицу.

– Я здесь. Я никуда не уйду.

Глава 39

Декабрь 2018 года

На этот раз я восприняла извинения отца по-другому. Грех есть грех, независимо от его глубины и масштабов. Разве я была чем-то лучше его? И, конечно, я не упустила из вида тот факт, что отец возвратился ко мне именно тогда, когда меня покидал Филипп. Я ломала голову, пытаясь понять мотивы Филиппа, и в конце концов решила, что это было одно из тех скрытых посланий, которые посылает нам жизнь. Филипп оставил мне подарок. Он хотел, чтобы я начала лучше понимать себя. Возможно, Филипп все это время знал, что мне было нужно.

– Я бы хотел снова с тобой встретиться, – сказал он однажды. – Когда ты будешь готова. Я знаю, что эта утрата особенно тяжела для тебя. У меня есть семья. И у нас есть дочь Полли. Тебе тоже не обязательно быть одной.

Это заявление стало неожиданностью, и я почувствовала легкий укол зависти к девушке, которая знала моего отца как близкого человека, воспитавшего ее, в то время как я почти не помнила тех семи лет, которые я провела рядом с ним. Но потом я вспомнила о Филиппе. И Бене. И Джимми. И я подумала о семьях, которые мы сами создаем для себя. И еще о жизни, которую я прожила, живя лишь наполовину, потому что боялась стучаться в закрытые двери. Хотя наши отношения с Филиппом и были наполнены безграничной любовью и весельем, мы оба были людьми, пострадавшими от эмоциональных переживаний. Когда вас бросают, это всегда оставляет болезненный отпечаток. Он эмоционально окрашивает вас на всю оставшуюся жизнь, если вы позволяете ему это сделать. Он заставляет вас верить в то, что вы недостойны, побуждая вас подозрительно относиться к желаниям и мечтам, ведь они только разочаровывают. Мы с Филиппом цеплялись за эту идею столько, сколько могли, пока она не сломила нас. Меня увлекла мысль о существовании сестры, и я чувствовала, что поддаюсь этому искушению.

– Было бы неплохо, – ответила я.

* * *

Либерти и я гуляли с Санни, когда я неосторожно затронула эту тему.

– Когда Филипп умирал… Когда он уходил, мы с ним стали гораздо ближе… а теперь вернулся мой отец, и оказалось, что у меня есть сестра…

Понадобилось много времени, прежде чем у меня открылись глаза. Я провела несколько недель, отлеживаясь в полутьме за опущенными шторами и выходя из дома только для того, чтобы поработать в клинике.

Я задумывалась о том, чтобы вовсе уехать из Кис – у меня не было причин оставаться здесь. Люди, которых я когда-то находила неизменно веселыми, теперь, казалось, дразнили меня своими улыбающимися обветренными лицами.

Как говорил Филипп: «Слишком много солнца и слишком много алкоголя».

Какое-то время я была довольна работой в клинике, но теперь мне этого было мало. Пришло время вернутся к преподаванию.

Голос Филиппа не давал мне покоя по ночам. Я скучала по нему и по тому, как он прижимался ко мне в нашей постели. Санни снова досталась непростая работа – утешать меня в очередном горе. Ночью мы прижимались друг к другу, и его странный собачий храп не мешал, а помогал засыпать, убаюкивая меня. Спустя какое-то время я и забыла, как выглядело изможденное тело Филиппа. Я забыла резкий запах пропитанного кислотой дыхания. Моя память возвращала меня туда, где мы встретились и полюбили друг друга. Это место и это время были пока неиспорченны последними годами нашей жизни.

Первый поцелуй открыл дверь тысячам последующих, а шелковистая лента бытия связала нас вместе, объединяя биение наших сердец. Теперь же мое сердце билось в одиночестве, и его звук отражался эхом в пустоте нашего дома и спальни. Я часами нюхала его подушку, поглаживала рукой простыню, ощущая ладонью, словно Филипп только вышел.

Либерти говорила мне, что пора постирать белье, но я отказывалась.

– Я не готова… пока.

Но даже я понимала, что, по мере того как дни превращались в недели, запах исчезал и воспоминания о нем ускользали прочь, а время заставляло меня забывать о том, как это было. Я тщетно пыталась бороться с этим.

Честное слово. Я могла бы еще пытаться притянуть к себе Луну и обхватить руками Солнце, чтобы хоть как-то остановить время. Но песок времени продолжал просачиваться между моими пальцами, и каждый день угасало какое-то новое мгновение прошлого. Но каждая звездная ночь напоминала мне о том, что его больше нет со мной.

* * *

Более теплым, чем обычно, декабрьским днем в «Оушен Риф» я столкнулась с Беном. Это был один из тех дней, когда я чувствовала себя особенно уязвимой. Я не переставала ощущать всю иронию смерти Филиппа. Когда-то, при его жизни, его отсутствие разлучало нас с Беном, но теперь оно сближало нас, как никогда раньше. Я носила свое обручальное кольцо как знак почета, никогда не снимая его, и оно стало символом нашей любви, а бриллиант в нем – свидетельством ее силы. Я смотрела на него и за обедом, после того как решила собрать сумку и отправиться наслаждаться привилегиями членства в спортклубе. Я взяла с собой книгу и, расположившись у бассейна, попыталась сосредоточиться на словах, пока голоса семей и маленьких детей не заставили мою пустоту испариться – но, увы, только на время.

Сидя в одиночестве возле переполненного бара у бассейна, я