Нравственный образ истории - Георгий Михайлов

Литва в эти годы превратилась в форменный «Содом». Пьянство достигло катастрофических размеров. Современник событий, писатель XVI в. Михалон Литвин, с горечью сообщает: «В городах Литовских нет более распространённых заводов, чем те, на которых варится из жита водка и пиво... крестьяне дни и ночи проводят в шинках... забыв о своём поле. Посему, распродав имущество, они нередко доходят до голода и принимаются за воровство и разбой. Таким образом, в любой Литовской области в один месяц больше людей казнят смертью за эти преступления, нежели во всех землях Татарских и Московских... Между тем в Москве великий князь Иван [Иоанн III] обратил свой народ к трезвости, запретив везде кабаки. Потому там нет шинков, а если у кого-нибудь найдут каплю вина [для продажи], то весь дом его разоряется, имение отбирается... а сам навсегда сажается в тюрьму». Далее Михалон говорит, что города Московские, вследствие трезвости, изобилуют разного рода мастерами, рынки ломятся от товаров, а Государи Русские, воюя, отнимают у спившейся Литвы область за областью.

Свидетельство очевидца-литовца нам тем более интересно, что в России того времени политику трезвости проводили последовательно три Государя: Иоанн III, его сын - Василий III, и внук - Иоанн Грозный, а вдохновителем трезвеннического движения с 80-х годов XV века был ни кто иной, как Преподобный Иосиф, игумен Волоколамский.

В правление сих великих князей на территории Московии запрещалась деятельность виноторговцев (еврейских в первую очередь). И смириться с этим не могли жидовствующие раввины. После изгнания их из Испании (в 1492 г.) они обосновались в Польше. А когда и в Москве ересь жидовствующих была разгромлена (1504 г.), все средства свои тайный синедрион направил на разжигание новой Литовской войны. За щедрый подкуп панов на сейме, так легко избравших нового короля, Сигизмунд I был должен платить заимодавцам, тем паче, что и шляхта польская мечтала о новой войне.

Едва заступив на престол, Сигизмунд осведомился о русских делах и, к радости своей, узнал о двух подряд неудачах Василия III под Казанью. Унять волжских татар, опиравшихся на поддержку Крыма, воеводам Московским не удалось. В Бахчисарае тому были рады и надеялись, что в войну с Россией вступит Речь Посполитая. А Сигизмунд знал ещё и о внутренней оппозиции Василию, о тайных сторонниках несчастного князя Димитрия, томившегося в заточении. Со слов перебежчиков (из числа недобитых еретиков) Сигизмунд полагал, что оппозиция в случае войны выступит в самой Москве. Рассчитывая спровоцировать восстание крамольников, Сигизмунд I затеял демонстрацию силы. Он вызывающе бряцал оружием, открыто готовился к началу военных действий, но - просчитался.

В России при Василии III речь о смуте не заходила. Его власть была прочной и надёжной. А вот в самом Польско-Литовском королевстве тогда творилось неладное. Ведь наместником в Вильно оставался Михаил Глинский.

Не находя управы на своих завистников и злопыхателей, Глинский жаловался Сигизмунду. Тот не захотел ему помочь. И князь-наместник сказал королю: «Ты заставляешь меня покуситься на такое дело, о котором оба мы после горько жалеть будем». Глинский оказался прав. Его решительность и смелость, помноженные на авантюризм, привели к междоусобию. Убив своего главного врага, Полоцкого воеводу пана Заберезского, князь Михаил удалился в восточные области Литвы и начал покорять их, привлекая к себе многих Русских, в том числе князей Мстиславских, Друцких и других.

Перед началом боевых действий Глинский успел списаться с Василием III, предложив ему земли Литовские (то есть бывшую Киевскую Русь). Государь Московский не замедлил воспользоваться ситуацией и двинул войска на Смоленск. Так началась новая Литовская война, вернее, первая из двух новых. Она продолжалась два года и не принесла успеха ни одной из сторон, хотя во всём ощущалось явное преимущество России. Сигизмунд запросил «вечного мира». В договоре 1508 года он отказался от притязаний на земли, завоёванные Иоанном III в прежней большой войне. Однако нетрудно догадаться, что сей «вечный мир» был не более чем уловкой. Королю требовалась передышка для одоления внутренней смуты.

По заключении мира Глинский бежал в Московию и там опять принял Православие. Василий Иоаннович встретил беглеца ласково и с доверием, несмотря на его недавнюю измену королю Сигизмунду. Впрочем, князь Михаил вообще не мог быть верным ни одному государю, ибо сам искал себе престола и готов был умереть за право назваться самодержцем. Недаром он приходился родным братом Василию Львовичу, князю не менее умному и смелому, но более добродетельному, дочь которого, Елена Васильевна Глинская, через 22 года стала матерью первого Русского Царя - Иоанна Грозного. Василий Глинский не дожил ни до рождения царственного внука, ни даже до свадьбы своей дочери с великим князем Московским. Оказавшись русским подданным, он остался верным новому отечеству до конца. Но дяде будущей великой княгини не хватало тогда ни терпения ни чувства долга. Властолюбие привело Михаила Глинского к измене, за которую он поплатился свободой.

С 1508 года зыбкий мир между Московией и Польшей держался около четырёх лет. Для вдовствующей королевы Елены Иоанновны год 1512-й стал шестым и самым тяжким в цепи годов-мытарств, пережитых ею после смерти мужа, Александра I. Покойный король тоже преследовал свою супругу за исповедание Православия. Но когда к власти пришёл его брат Сигизмунд со своей женой-злодейкой Боной Сфорца, жизнь праведной Елены обратилась в подлинное мученичество. Королеву Елену заключили под стражу, после чего Виленский (Вильнюсский) воевода князь Николай Радзивил подослал к узнице наёмных отравителей.

Узнав об убиении своей сестры, Василий III вознегодовал. Он знал и прежде о приготовлениях Сигизмунда к войне и о сношениях поляков с татарами, однако сдерживался. Теперь же, пылая праведным гневом за сестру-мученицу, Василий снял с себя крестное целование, данное им при заключении «вечного мира» и воскликнул: «Доколе конь мой будет ходить и меч рубить, не дам покоя Литве».

Войска русские двинулись на запад и вновь подошли к Смоленску. Взять город сразу им не удалось: ни в марте 1513-го, ни в июне 1514-го. Лишь с третьего приступа, в июле 1514 года, применив тяжёлую артиллерию, московиты устрашили смолян. Литовский гарнизон сдался, жители принесли присягу, а владыка Варсонофий возгласил в соборной церкви: «Божиею милостию радуйся и здравствуй Православный Царь Василий». Только приветствие сие не было искренним. Западно-Русская Церковь (Киевская митрополия) не подчинялась тогда Московской; она пребывала в юрисдикции Константинопольского патриархата. Потому владыка Варсонофий, ярый западник, очень скоро оказался в числе тайных заговорщиков.

Сторонники Сигизмунда в Смоленске знали, что под Оршей в те дни Литва одержала внушительную победу. Героем Оршанской баталии стал знаменитый гетман Константин Острожский. Русский по происхождению (православный по вере) этот полководец был, если помнит читатель, разгромлен под Ведрошью в 1500 году. Князь Юрий Кошкин взял гетмана в плен. Великий князь Иоанн III оказал милость пленнику. Острожский присягнул на верность Иоанну, но затем сбежал. Вольнолюбивый пан гетман тяготился властью Московского самодержца. Свою свободу удельного князя в Литве он ценил выше служения единому Отечеству. В Польше магнаты не особенно считались с королём. И вот, ради этой удельной вольности, Острожский служил ляхам и водил полки католиков на Православную Русь.

Под Оршей армия гетмана одержала крупную победу. Рать московская понесла огромные потери. Только плодами победы Острожский воспользоваться не смог. Узнав о падении Смоленска, он с ходу бросил войска на подмогу тамошним заговорщикам. Те, получив от короля подарки, готовились открыть ворота города гетману. Но заговор был раскрыт. Князь-воевода, Василий Васильевич Шуйский, приказал казнить всех изменников, кроме владыки Варсонофия, которого пощадили из почтения к его сану и возрасту. Когда войско Острожского приблизилось, то на стенах Смоленска литовцы увидели повешенных предателей. На шее у каждого из них болтался Сигизмундов подарок. Сам же город охранялся Московским гарнизоном достаточно надёжно. Взять его гетман даже не пытался, ибо не был готов ни к штурму, ни к осаде.

Потом ещё много лет иностранные послы старались выторговать Смоленск у Василия III, но так же безуспешно. Велеречие известного нам барона Герберштейна разбилось о точные ответы русских бояр и о непреклонность самого «Нового Константина». Кроме Оршанской победы, принёсшей литовцам лишь славу, никаких других серьёзных успехов Сигизмунд в новой войне не добился. Потерпев ряд мелких поражений от Русских, королевские войска перешли к фронтальной обороне, а затем и вовсе потеряли активность. Боевые действия с их стороны прекратились, фактически, до окончания кампании. Все надежды свои Сигизмунд возложил на татарские набеги, речь о которых пойдёт впереди.