Семья Тибо (Том 1) - Роже Гар

- Согласитесь, кличка к нему подходит.

- Не успеет прийти домой, как она уже начинает его пилить. По утрам он чистит им обувь на лестнице, даже девчушке ботинки чистит.

- Как? Господин Шаль? - посмеиваясь, спросил Антуан. И он представил себе этого чудака - вот он пишет под диктовку г-на Тибо, вот принимает вместо патрона какого-нибудь его коллегу из Академии моральных наук.

- Они вступили в сговор и просто грабят его! До того дошло, что вытаскивают у него из кармана деньги, прикидываясь, будто перед его уходом чистят ему щеткой спину. А в прошлом году старуха подписала уйму долговых расписок, тысячи на три-четыре франков - подделала подпись сына. Право, мы думали, господин Шаль заболеет от огорчения.

- А как же он поступил?

- Разумеется, все выплатил. За полгода, в рассрочку. Не мог же он донести на мать.

- А мы-то все, встречаясь с ним каждый день, ничего подобного и не подозревали.

- Вы никогда не бывали у них?

- Никогда.

- Теперь обстановка у них просто нищенская. Но видели бы вы убранство в их комнатах еще года два тому назад. Зайдешь, бывало, в их квартиру, выложенную паркетом, с деревянной обшивкой на стенах, изящными панелями над дверями, - и, право, кажется, что перенесся в век Вольтера. Мебель с инкрустацией, фамильные портреты, даже старинное серебро.

- Куда же все делось?

- Все тайком распродали эти ведьмы. Возвращается однажды вечером господин Жюль домой и видит: секретера эпохи Людовика Шестнадцатого как не бывало, а потом исчезли шпалеры, кресла, стенные часы, миниатюры. Даже портрет деда - этакого видного молодца в мундире, с треуголкой под мышкой, перед развернутой картой.

- Дворянское звание, полученное за военные заслуги?

- Вероятно. Он служил в Америке под начальством Лафайета{362}.

Антуан отметил, что она словоохотлива и рассказывает недурно, приводит красочные подробности. Явно умна. А главное, склад ее ума, манера наблюдать и запоминать были именно такими, какие он высоко ценил.

- У нас дома он никогда ни на что не жалуется, - сказал Антуан.

- Ну я-то не раз по вечерам видела, как он выползает на лестницу поплакать!

- Нет, просто не верится! - воскликнул Антуан.

И восклицание его сопровождалось таким живим взглядом, такой улыбкой, что она сразу забыла обо всем и стала думать только о нем одном.

Он спросил:

- Они и в самом деле дошли до крайней нужды?

- Да какое там! Все деньги старухи прячут в кубышку. И себе ни в чем не отказывают, уверяю вас. А ему закатывают сцены, если он купит себе грошовую пастилку! Ах, если бы я вам порассказала все, что о них говорят в доме!.. Например, Алине захотелось... отгадайте-ка чего?.. Женить на себе господина Жюля! Не смейтесь, она свое чуть-чуть не получила! Действовала в сговоре со старухой. По счастью, в один прекрасный день они рассорились...

- И Шаль был согласен?

- Э, да он в конце концов согласился бы, ради Дедетты. Обожает ее. Надумают они чего-нибудь от него добиться и тут же начинают угрожать, что отправят девочку в Савойю, на родину Алины; он заливается слезами и обещает сделать все, что бы они ни пожелали.

Он не слышал, о чем говорит Рашель: смотрел, как шевелятся ее губы, которые он целовал, красиво обрисованные губы, посредине пухлые, а в уголках они сходятся в тонкую черточку; когда она молчит, уголки губ слегка приподняты, будто она собралась улыбнуться и раздумала, и полуулыбка эта не насмешливая, а мирная, веселая.

Мысли его были так далеки от бедняги Шаля, что вполголоса он произнес:

- А знаете, я человек счастливый! - и сразу покраснел.

Она рассмеялась. Накануне, во время операции, она смогла вполне оценить душевное величие этого человека и теперь была в восторге от того, что открыла в нем мальчишество, которое как-то приближало его к ней.

- С каких это пор? - спросила она.

Он пошел на небольшую ложь:

- С сегодняшнего утра.

А ведь так оно и было на самом деле. Ему вспомнилось, с каким ощущением вышел он от Рашели на улицу, освещенную солнцем. Никогда он не чувствовал в себе такой силы; вспомнилось, как у Королевского моста он вмешался в самую гущу экипажей и просто с поразительным хладнокровием, проскальзывая между ними, думал: "До чего же я уверен в себе, до чего же хорошо я сейчас управляю собой! А ведь есть люди, которые отрицают, что ты хозяин своей судьбы!"

- Не угодно ли вам жареных белых грибов? - спросил он.

- With pleasure*.

______________

* С удовольствием (англ.).

- Вы говорите по-английски?

- Разумеется. Si son vedute cose piu straordinarie*.

______________

* И не такое еще бывает (ит.).

- И по-итальянски? И по-немецки?

- Aber nicht sehr gut*.

______________

* Но не очень хорошо (нем.).

Он ненадолго задумался.

- Вам доводилось путешествовать?

Она сдержала улыбку.

- Да, немного.

Он попытался заглянуть ей в глаза - уж очень загадочной показалась ему ее интонация.

- Да, о чем же я говорил? - произнес он.

Слова были для них пустым звуком, зато взгляды, улыбки, тембр голоса, самые незначительные движения помимо них вели между собою неумолчную беседу. Она вдруг сказала, внимательно посмотрев на него:

- Вы совсем не похожи на того, кого я видела этой ночью...

- Даю слово, это он и есть, - подхватил Антуан, поднимая руки, еще желтые от йода. - Не могу же я разыгрывать великого врача, когда нужно всего лишь отделить кость от котлеты!

- Знаете, я успела достаточно хорошо вас разглядеть!

- И что же?

Она промолчала.

- Вам довелось впервые присутствовать на таком представлении? - спросил он.

Она посмотрела на него, помолчала и сказала со смехом:

- Мне? - И тон ее, казалось, говорил: "Я еще и не то видела!" Но она тотчас же перевела разговор: - Вам приходится оперировать ежедневно?

- Вообще не приходится. Хирургией я не занимаюсь. Я терапевт, врач по детским болезням.

- Отчего же вы не стали хирургом? Такой человек, как вы!

- Надо полагать, это не мое призвание.

- Ах, как досадно! - вздохнула она.

Они помолчали. Ее слова вызвали в его душе печальный отзвук.

- Врач по внутренним болезням, хирург - да не все ли равно... произнес он громко. - О призваниях строятся всякие досужие домыслы. Всегда думаешь, что сам выбрал свое дело. А ведь все решают обстоятельства... - И она увидела, как на его лице вновь проступает то мужественное выражение, которое покорило ее накануне у изголовья больного ребенка. - Сделано, и обсуждать больше нечего, - продолжал он. - Избранный путь всегда лучший, только бы можно было идти вперед, к цели!

И он вдруг подумал о прелестной женщине, сидевшей напротив него, подумал о том, какое место за несколько часов она уже успела занять в его жизни, и сразу встревожился: "Главное, чтобы она не помешала мне работать! Добиваться успеха!"

Она заметила, что его лицо на миг омрачилось.

- Должно быть, вы невероятно упрямы.

Он усмехнулся:

- Вы не станете надо мной смеяться? Долгое время моим девизом было латинское слово, означающее: "Выстою!" Я даже велел отпечатать его на моей почтовой бумаге, выводил на первой странице моих книг. - Он вытащил цепочку от часов: - Даже вырезал на старинной печатке и ношу ее до сих пор.

Она подержала изящную вещицу, висевшую на конце цепочки.

- Чудесно!

- Правда? Вам нравится?

Она поняла его и сказала, возвращая печатку:

- Нет.

Но он уже отцепил брелок!

- Возьмите, прошу вас.

- Да вы с ума сошли!

- Рашель... на память о...

- На память о чем?

- Обо всем.

Она повторила:

- Обо всем? - и все смотрела ему в лицо и смеялась от души.

О, как же она сейчас ему нравилась! Как пленяла его эта непринужденная улыбка - улыбка почти мальчишеская! Не было в ней ничего общего ни с продажными женщинами, с которыми он встречался, ни с девушками и молодыми женщинами, которых видел в свете или в отелях в дни каникул и которые приводили его в замешательство, но, как правило, ничуть не привлекали. Рашель не внушала ему робости, - она была так близка ему. В ней была какая-то языческая прелесть и даже что-то от той непосредственности, которая свойственна девицам легкого поведения, любящим свое ремесло; но в ее прелести не было ничего сомнительного, пошлого. Как же она ему нравилась! Он видел в ней не только женщину, отвечавшую его вкусам, как ни одна другая, но впервые в жизни ему казалось, что он нашел спутницу жизни, друга.

Мысль эта неотступно преследовала его с самого утра. Он уже вынашивал замысел новой своей жизни, в которой Рашель отводилось определенное место. Одно только и оставалось для заключения договора - согласие соучастника. И он совсем по-мальчишески вел себя, сгорал от желания взять ее за руку, сказать; "Вы та, которую я ждал. Не хочу я больше случайных связей, но я терпеть не могу неясности, поэтому давайте заранее определим наши отношения. Вы будете моей любовницей. Наладим же нашу жизнь". Уже не раз он невольно выдавал свою заветную мечту, отваживался заглянуть в будущее; но она делала вид, будто не понимает, и он угадывал в ней какую-то сдержанность, которая мешала ему сразу раскрыть все свои замыслы.