Источник счастья - Полина Дашкова

— И где же они, эти люди?

— Разве ваш отец не говорил вам?

— Нет. Мы вообще не касались этой темы.

— Как? Но я же просил вас!

— Простите. Я не умею вытягивать информацию. У меня другая профессия.

— То есть он вообще не рассказывал вам о Свешникове? О своём деде, вашем прадеде?

— Почему? Рассказывал, очень много.

— Что именно?

— Ещё раз простите, но это вас не касается.

Они замолчали. Официант принёс кофе. На этот раз пауза была ещё длиннее. Что-то тихо шуршало, постукивало. Первым заговорил Лукьянов.

— Иван Анатольевич, тут две тысячи евро. Если я не ошибся, именно столько стоила моя поездка.

— Дмитрий Николаевич, перестаньте! Это уж слишком! Не возьму я этих денег, они вообще не мои! С какой стати?

— Я не знаю, чьи они, ваши или нет. Я не хочу оставаться должным ни вам, ни тем, кто за вами стоит.

— Дмитрий Николаевич, чем я вас обидел? Я помог вам встретиться с вашим родным отцом. Да, я понимаю, все непросто. Вы прожили врозь целую жизнь, у вас разные взгляды, но неужели это имеет такое огромное значение? Вы встретились, это главное. Лучше поздно, чем никогда.

— Вы лгали мне с самого начала. Вы сказали, что моя поездка оплачена неким благотворительным фондом, который помогает людям, потерявшим своих родственников в годы Второй мировой войны. Вы представились сотрудником этого фонда. Пожалуйста, возьмите деньги. И вот ещё, моя часть за ужин.

Кольт услышал, как подвинули стул, что-то негромко стукнуло. Последняя запись, на которой звучал живой голос Дмитрия Лукьянова, оборвалась.

Москва, 1917

Вечером, когда стихла стрельба, Агапкин решился выйти из дома. Ему надо было побывать на Большой Никитской.

На пустынных улицах было много битого стекла и мусора. Фонари не горели, за окнами дрожал мутный свет свечей и керосинок. Чернели выбитые витрины разграбленных магазинов. На Патриарших на скамейке сидела одинокая фигура. Именно здесь Федор Фёдорович в последний раз встречался с курьером от Мастера. Поскольку связь пропала, он решил, что это может быть тот же курьер. Подошёл, тихо окликнул, не получив ответа, посветил спичкой.

Это действительно был давешний курьер, раздетый до белья, босой. Мёртвый. На коленях у него лежала раскрытая книга, дешёвое издание Библии. Бумага размокла. Но ни дождя, ни снега не было. Огонёк новой спички осветил страницы в жутких жёлтых пятнах. В нос ударил запах мочи.

Агапкин быстро, не оглядываясь, зашагал прочь.

В доме на Никитской окна были темны. Звонок у парадного подъезда не работал. Федор Фёдорович осторожно постучал условным стуком, прислушался к тишине, подождал несколько минут и хотел уж уходить, но тут дверь приоткрылась. Электрический свет резанул по глазам. Агапкина за руку втянули внутрь, дверь захлопнулась.

В прихожей было светло, тепло. На вешалке грудой висело несколько дорогих шуб, офицерских шинелей без погон. Незнакомый юноша в гимнастёрке, перетянутой портупеей, в галифе и сапогах молча провёл Агапкина в гостиную, указал на кресло и вышел.

Окна снаружи были темны из-за плотных штор. На самом деле свет горел во всём доме и работало паровое отопление. На столике стояла ваза с крупным черным виноградом, грушами, яблоками. В газетнице лежали свежие номера большевистских газет — «Известия», «Правда».

Мастер появился бесшумно, он вошёл в неприметную дверь за спиной и, наверное, несколько минут уже стоял, наблюдал за ним. Агапкин почувствовал взгляд и знакомый запах сигары и одеколона.

— Дисипль, берите фрукты, не стесняйтесь. Кофе хотите?

Белкин был спокоен и приветлив, словно ничего не происходило. Он выслушал рассказ Агапкина молча, пристально глядя в глаза.

— Можно какую-нибудь газету? — попросил Федор.

— Да, конечно. Вот, самая свежая.

Это был сегодняшний номер газеты «Новая жизнь». Агапкин, забыв обо всём, принялся жадно читать, но Мастер остановил его.

— Не спешите, брат. Возьмёте с собой, прочтёте дома, — он принуждённо откашлялся. — Стало быть, теперь жизни и здоровью профессора ничего не угрожает?

— Надеюсь, нет. Но он потерял много крови, ему необходимо усиленное питание, фрукты. Для перевязок нужны чистые бинты, йод, аптеки закрыты.

— Об этом не беспокойтесь. Вам все доставят.

— Чай, сахар, хлеб, — стал торопливо перечислять Агапкин, — ещё надо крыс кормить, и мыло кончается.

— Я понял, — кивнул Мастер.

— Нужен морфий. Боли у него сильные.

— Нет.

— Почему?

— Дисипль, подумайте сами.

— Вы боитесь, что наступит зависимость? Пострадает мозг? Но нужны совсем небольшие дозы, хотя бы на первые дни, хотя бы на ночь, чтобы он мог спать. При таких ранениях всем дают, нельзя же терпеть.

— У профессора сильная воля. Он потерпит.

«А вы бы терпели?» — чуть не спросил Агапкин, но вместо этого произнёс:

— В доме холодно, электричества нет, телефон не работает.

— В течение суток всё будет.

Мастер не садился, Агапкин тоже встал. Кофе так и не принесли. Известие о мёртвом полуголом курьере на Патриарших Белкин как будто пропустил мимо ушей. Вероятно, это было нечто случайное, непредусмотренное. Ограбления с убийствами в последние месяцы происходили слишком часто и отличались особенным, адским юмором. Труп не просто бросали, а как-нибудь куражились, клали бумажную иконку, кощунственно размалёванную, вставляли в рот или в ухо церковную свечу.

Внешне Мастер оставался совершенно спокойным и благожелательным, как всегда. Но Федор успел достаточно изучить его, чтобы понять: нервничает, почти сходит с ума, но держится железно. Ничего не хочет объяснить. Или пока просто не может? Сам не понимает?

«Что-то у них не складывается, — думал Агапкин, — тут рядом, в столовой, идёт заседание. Слышны голоса, тянет сигарным дымом. Они потеряли контроль над озверевшими революционными массами? Или не ожидали такого отпора? В Петрограде всё прошло почти спокойно. Москва сопротивляется. Юнкера, мальчики и девочки. Московские дети — последний оплот прошлой жизни. Я не вправе требовать объяснений. Это пока за пределами длины моего буксирного каната. Неужели именно они затеяли этот ужас? Нет, конечно же нет. Они постоянно твердят, что не ставят перед собой политических задач. Ложа занимается исключительно научными, духовными, нравственными проблемами. А февраль всё-таки их работа. Однако октября они не планировали, не ожидали, не хотели. Теперь паникуют, ищут способы договориться с непонятной новой властью».

Между тем в гостиной появился юноша в гимнастёрке. Мастер быстро шепнул ему что-то на ухо, посмотрел на Агапкина.

— Вас отвезут.

Юноша повёл его через кухню. Во дворе, у входа для прислуги, стоял крытый автомобиль, облупленный и грязный снаружи. Но внутри все обито дорогой кожей. На заднем сиденье два больших кулька и корзина с фруктами. Шофёр в новенькой кожанке сел за руль и тронулся.

— Подождите! — испугался Агапкин.

— В чём дело? — спросил шофёр, не оборачиваясь.

— Я должен буду объяснить, откуда все это? От кого?

— Там в корзине записка, «от благодарных пациентов». Подробности придумайте сами.

Гамбург, 2006

В гостиничном ресторане молодой пианист играл довоенные блюзы. Длинные рыжие волосы были забраны в хвостик на затылке. Хвостик вдохновенно подрагивал. За соседним столом сидели старики англичане, супружеская пара, обоим за восемьдесят.

— Бэзил, не слишком ли много свинины на ночь, да ещё с картошкой?

— Нет, Сара, наша сегодняшняя экскурсия отняла у меня столько энергии, что теперь придётся так плотно ужинать каждый вечер. — Старик подцепил на вилку кусок мяса и принялся жевать, комично щурясь от удовольствия.

— Это была твоя идея, Бэзил.

— Ну кто же мог подумать, что мы будем два часа под ледяным дождём плавать вдоль контейнеров и слушать, чем один сухогруз отличается от другого, а потом ещё этот сумасшедший лодочник захочет показать нам, что чувствуют люди в лодке во время шторма, и начнёт раскачивать свою чёртову посудину!

Соня заслушалась, забыла, что держит раскрытое меню, что её ждёт официант, ждёт Зубов. Настоящий лондонский английский звучал как музыка. На стариков можно было смотреть бесконечно. Они существовали как единый организм. Они прожили вместе лет пятьдесят, не меньше. Ворчали друг на друга, язвили, но было видно, что оба светятся любовью, как молодожёны.

«Мои мама и папа никогда вот так сидеть не будут. Я, наверное, тоже, никогда и ни с кем», — подумала Соня.

Старики заметили её взгляд и одновременно улыбнулись ей.

— Милая молодая леди, — сказал Бэзил, — ни в коем случае не отправляйтесь на экскурсию в торговый порт.

— И не ешьте на ночь свинину с картошкой, — добавила Сара, — если не хотите стать такой толстой и глупой, как этот джентльмен.

— Спасибо, — улыбнулась Соня, — обещаю, что ничего этого делать не буду.

— Какой у вас отличный английский. Вы откуда?