Корни травы - Майк Телвелл

Все головы повернулись на звук мотора. Официант энергично кивнул головой мужчине, которого обслуживал, и направился в кафе. Потом появился с той стороны кафе, что выходила на дорогу, и дождался, пока подъедет Айван. Он был не старше Айвана и не знаком ему. Когда их взгляды встретились, официант никак его не поприветствовал. Айван медленно подъехал к зданию и остановился.

—Чего-хочешь-приятель? — спросил официант, не делая промежутков между словами и гнусавя в нос. — Это частный клуб, меен.

Меены — вот кто теперь здесь хозяйничает! Айван сразу понял, что этот гнусавый голос был старательной копией акцента янки — голоса его господина.

—Повтори, что ты сказал? — потребовал Айван.

—Частный клуб, приятель, вход только членам, врубаешься?

—Врубаюсь, — протянул Айван и присел, с закипающей яростью глядя на парня. — Скажи-ка мне теперь, ты знаешь леди по имени мисс Ида?

—Ида? Нет, дэдио, точно нет. — Официант повернулся и двинулся прочь. — Мне по делам надо, меен, врубаешься?

—Врубаюсь, — сказал Айван. — Будь повежливее, бвай, я с тобой разговариваю.

Было что-то такое в голосе Айвана, что заставило официанта остановиться.

—Что ты еще хочешь спросить? — сказал он нелюбезно.

—Так-то лучше, бвай. Ты знаешь парня по имени Дадус? — Официант покачал головой. — Дадус Томас? Его отца зовут Маас Барт.

—Ты имеешь в виду Батча? Он работает здесь официантом.

—Где он живет?

—В Голубом Заливе.

—Где в Голубом Заливе?

—По соседству с Общественными работами. — Официант направился в здание.

Айван настиг его у дверей, схватил за ворот, развернул и, прижав к стене, уставился в его ошеломленные глаза.

—Ты, жопа гнусная! Здесь я родился и вырос, понял? Говоришь о частном клубе? Ты меня знаешь?

Мальчик энергично покачал головой. Айван встряхнул его.

—Откуда тебе меня знать! Твоя жизнь в моих руках сейчас, засранец. Я нутро твое порежу и заплачу за это, понял? В следующий раз, когда брат твой задаст тебе вопрос, будешь отвечать с манерами, ясно? — Он снова встряхнул его.

Мальчик кивнул.

—Что, эту сраную работу белого человека ты любишь больше, чем свою жизнь, да?

Мальчик отрицательно покачал головой, и Айван оттолкнул его.

Теперь он поехал медленнее, и ярость в нем постепенно уступила место смятению и грусти. Хамство официанта разозлило его, но он знал, что по-настоящему его тревожит что-то другое, более глубокое. Захваченный набегающими одна за другой мыслями, Айван повернул в сторону городка. Как он мог не подумать об изменениях? Но так оно и было. Он понимал, конечно, что люди станут старше, кто-то умрет, дети подрастут… Но только не такое. Кто же мог ожидать?

Отыскав домик, прилегающий к дому Общественных работ, Айван остановился и долго его изучал. Он уже решил не заходить туда, как вдруг дверь открылась и вышел упитанный молодой человек в черных брюках и белой рубашке. Айван сразу же узнал Дадуса.

—Прошу меня простить, вы, кажется, кого-то ищете? — вежливо спросил Дадус.

—Так и есть, — ответил Айван.

—Здесь живу только я и моя семья. Кто вам нужен?

—А ведь я кого-то знал когда-то, — сказал Айван.

Дадус сморщил лицо в недоверчивой гримасе и сделал несколько осторожных шагов в сторону мотоцикла.

—Подожди-ка? — Он прищурился и сделал еще пару шагов. — Быть не может! Ну-ка подожди. — Он продолжал приближаться.

—Да, — протянул Айван. — Это я, Айван. — Он снял очки.

—Бог мой! — крикнул Дадус. — Это правда ты?

Они с воплями и проклятиями бросились друг к другу в объятия. На шум из дома вышла худощавая молодая женщина с ребенком на руках.

—Черт возьми, Дадус, ну и растолстел же ты!

—Хорошая жизнь, ман. Бог мой, смотри сюда — это Айван! Айван, бомбаклаат! — радовался Дадус.

—Так ты тот самый Айван, о котором я столько слышала? — спросила молодая женщина.

Вид ребенка вызвал у Айвана долгий приступ смеха. Ребенок был толстый, коричневый, круглолицый, в веснушках и невероятно жизнерадостный.

—Чо, Дадус, от такого не отвертишься, что это не твой! — сказал он.

—Айван такой, Айван сякой, Айван в печенках у меня уже сидит, — сказала его жена, изучая, насколько Айван соответствует сложившимся у нее представлениям.

—Слушай, сходи-ка за пивом, — сказал ей Дадус.

—Я угощаю, — сказал Айван и полез в карман.

—Ни за что, — возразил Дадус.

—Давай я довезу тебя до магазина, — сказал Айван.

Мотоцикл вызвал восхищенные восклицания, и он покатал всех по очереди. Да, они слышали его песню по радио. У всех она есть. Они ждут следующей записи. Айван стал восхищаться домом, мебелью и снова ребенком. Они пили пиво и болтали, пока Дора готовила.

Он узнал, что Маас Натти умер в том же году, когда уехал Айван. Его немного огорчило, что Дадус не сразу вспомнил, кого он имеет в виду. Мисс Ида продала кафе белому человеку и отбыла неизвестно куда. Дадус не был уверен, что знает место, где похоронили старика, и что случилось с его землей. Он не жалеет, что бросил ловить рыбу. Работать в кафе легче, меньше грязи и больше денег. Дадус посмотрел на жену, подмигнул Айвану и изобразил губами какую-то фразу. Айван разобрал только что-то о «белых женщинах». Маас Барт, сказал он, все еще в силе, но он тоже больше не рыбачит, а возит туристов и показывает им коралловый риф. С ним работает мальчик-ныряльщик — отламывает от коралла кусочки, которые они потом высушивают и продают.

—Он ныряет под риф? — спросил Айван.

—Не он один, — ответил Дадус. — Это хорошие деньги.

Айван покачал головой, вспоминая, как Маас Барт смеялся, попыхивая трубкой и приговаривая: «Вот так красотища, ман».

—Мирриам вышла замуж. Детишек нарожала. Угадай, за кого она вышла? — Дадус изобразил на лице таинственную улыбку. Айван пожал плечами. — За Черного Рафаэля.

—Врешь! За своего кузена?

—За него, мы еще называли его Король Реки.

—Вот это да! Но ведь у него нет средств, чтобы кормить семью и детей.

—Ты на реке уже был?

—Нет еще.

—Так сходи и посмотри, — сказал Дадус с той же таинственностью. — Прогресс, ман. Ты что, не заметил, что ли, как у нас все преобразилось?

—Да видел я.

—Ты, наверное, думаешь, — сказал Дадус сияя, — что прогресс только в Кингстоне.

—Нет, — ответил Айван, — вижу, что не только там.

Внезапно им овладело сильное беспокойство. Он вручил Дадусу шелковую рубашку и очки, а Доре, немало удивленной и переполненной чувством благодарности, подарил золотые часы. Пообещав вернуться к обеду, он направился к реке, с тревогой предугадывая, какие формы там принял прогресс. Он надеялся увидеть Мирриам хотя бы издали. Но больше всего его заинтриговала таинственность Дадуса. Какие там, интересно, изменения? Каким это образом одинокий нелюдим Рафаэль превратился в кормильца большой семьи? Возможно, Рафаэль по-прежнему выращивает свою легендарную высокогорную ганджу, и они вместе смогут делать бизнес?

Ничто, казалось, не соответствовало его воспоминаниям. А река? Что они могли сделать с рекой? Он ничего не смог придумать, но, судя по тому, что уже видел, вряд ли что-нибудь хорошее. А Дадус — это вам не Батч — гордится этим. Айван давно здесь не был, поэтому для него все так неожиданно… Черт возьми, как ему хочется, чтобы все оставалось таким, как он помнит. Но жизнь течет, и ничего постоянного в мире нет.

Мост не изменился с тех пор, как он прыгнул с него. Разве что казался теперь не таким высоким — и все же это был адский прыжок, особенно для ребенка. Река, неторопливо катившая свои воды между гор, была такой же зеленой, загадочной и спокойной. Добавился только маленький белый домик рядом с пляжем. Горы такие же высокие, величественные и прекрасные, какими он их запомнил. Бог Всемогущий, есть все-таки что-то неизменное, наконец-то можно сказать, что все происходило в реальности, а не в мечтах и видениях.

Айван присел на мосту, устремив глаза и душу вверх, к холмам, и позволив воспоминаниям реять в свободном потоке, и почувствовал, как на него нисходит мир и покой. Он еще никого не видел, но слышал пение: где-то за излучиной реки женщины стирали белье. Легко и радостно он представил себе, что мисс Аманда и Мирриам стирают вместе со всеми.

Солнце начало спускаться к реке, омывая своим светом речную долину и окаймляя холмы с детства знакомым багрово-золотым свечением. Пронзительная тишина, которую только подчеркивало отдаленное пение, воскресила его детство с такой силой, что ему захотелось плакать, — но не от горя или гнева, и даже не от боли, а от железной тирании времени. Сейчас Айван был уже далеко от своей бездумной надежды, что все здесь будет прежним, охваченный смиренным чувством благодарности к тем немногим вещам, которые остаются неизменными. По реке плыли плоты, неспешно продвигаясь в сторону моря. Два или три из них огибали далекую излучину — темные, постепенно увеличивающиеся пятна на зеленом фоне. Айван смотрел на поток, в который он с такой бесшабашностью когда-то прыгнул — как давно это было! Вряд ли он сумеет сегодня повторить этот прыжок. Но было что-то живительное, почти гипнотическое в том, как бесшумно закручивались крохотные водовороты.