Корабль в вечность (ЛП) - Хейг Франческа

Запустив руку за шиворот, я сняла с себя кожаный шнурок и протянула Паломе.

— Капсула принадлежит тебе. Я нашла ее на полу в день, когда тебя забрали.

Палома взяла шнурок и поболтала подвеской в воздухе.

— Поздновато уже для этого, не думаешь?

Она внимательно посмотрела на капсулу. Эта порция яда могла бы повернуть события совсем в другую сторону. Я не стала спрашивать Палому, какой выбор она бы сделала, если бы вернулась в прошлое.

Палома на секунду сжала пальцы на капсуле, а потом размахнулась и швырнула ее с утеса в серые воды.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Корабли отчалили перед рассветом. Не сговариваясь, мы с Паломой оставили Дудочника и Зои наедине, чтобы дать им попрощаться. Мы первыми спустились по скалистой тропе, а когда наконец повернулись, близнецы уже успели сказать друг другу, что хотели, и Зои с залитым слезами лицом нагоняла Палому.

Держась за руки, Зои с Паломой вошли по колено в воду к шлюпке, где их уже ждал Саймон. На горизонте покачивались на волнах «Розалинда» и два других корабля. Мачты укутывал рассветный туман, отчего наш маленький флот выглядел размытым образом из сна.

Зои помогла Паломе взобраться в шлюпку, затем села сама. Они обе заняли места на носу. Когда Саймон начал грести, Зои ни разу не оглянулась.

Дудочник стоял на мелководье, пока флот не скрылся за горизонтом.

Доберется ли «Розалинда» до Далекого края, пришлют ли нам оттуда лекарства? Глядя на Дудочника, я думала: вот он, тот самый миг. Миг, когда начался мир без близнецов.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вечером того дня я Дудочник и Зак ускользнули из лагеря после заката. Мы собирались отвезти Зака на Остров.

Если он и догадывался, куда мы направляемся, то ничем этого не показывал — просто молча следовал за Дудочником, пристегнутый наручниками к цепи, которую тот держал.

Эта идея принадлежала мне. Просторная тюрьма без тюремщиков, в которой Зака ни от кого не нужно защищать. Последний подарок Дудочника мне: способ обезопасить Зака и избавить меня от страха, что он сойдет с ума.

Поначалу я гадала, остался ли Остров заброшенным, не захочет ли рано или поздно кто-то из жителей туда вернуться, но Дудочник избавил меня от сомнений.

— После всего, что они там видели? — Мы оба вспомнили о крови на брусчатке рыночной площади, где Исповедница одного за другим казнила пленных. — Выжившие туда точно не вернутся. Да и какой им смысл? Город все равно сгорел.

Но дело не только в этом. Остров был укрытием, прибежищем, где можно спрятаться. Перед битвой за Нью-Хобарт Дудочник сказал нашим солдатам: «Для омег в этом мире больше нет места, кроме того, которое мы сегодня начнем строить прямо здесь». Мы начали строить свой новый мир, и теперь пришло время омегам владеть им, а не бежать прятаться на Остров.

Жизнь на Острове к тому же нелегкая. Крутые склоны кальдеры приходилось удобрять, чтобы почва давала хоть какой-то урожай, а зимы были безжалостны. Переход с материка летом опасен, а зимой вообще невозможен: почти два дня и две ночи в пути, а потом долгие мили рифов. Даже если кто-то захочет вернуться, безопасный маршрут знали только избранные. Флот Синедриона смог преодолеть рифы лишь благодаря Исповеднице, а она теперь мертва.

Поэтому мы отправились туда, готовые снова доверить Острову свои секреты.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На этот раз переход выдался несложным. Дул попутный ветер, море оставалось спокойным. Дудочник нашел аккуратную лодочку с брезентовым навесом над палубой, защищавшим от палящего солнца. Зак сидел на носу и смотрел на волны, пока Дудочник уверенно управлялся со снастями и парусом.

Пенный след за кормой мгновенно исчезал — вода скрывала наши следы. Море всегда умело хранить секреты.

Барды часто исполняют одну песню о призраках. Я слышала ее еще в нашем с Заком детстве. Леонард и Ева тоже ее пели в день, когда мы с ними впервые встретились. В той песне мужчина душит свою возлюбленную, а потом его преследует ее призрак. И чтобы избавиться от преследования, мужчина переплывает реку, потому что для призраков вода — непреодолимый барьер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сидя на носу лодки, я понимала, что это не так.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дудочник отлично знал риф, так что мне не было нужды прокладывать путь, и я просто сидела и смотрела, как на горизонте вырастает одинокий пик Острова, окруженный подводными скалами.

Со времени нападения Синедриона здесь никого не было. В укромной гавани на западной стороне часть пристани сгорела, из воды торчали черные сваи. В лагуне все еще плавала пара десантных лодок Синедриона, но теперь они выглядели не столь устрашающими, потрепанные зимой и заляпанные чаячьим пометом.

Смотря на море, Зак сидел в лодке, пока мы ее разгружали. Дудочник расщедрился: положил запасов еды на много месяцев да еще семена для посадки. Каменная башня над гаванью уцелела, хотя крыша ее сгорела дотла, так что мы перенесли все припасы туда и накрыли брезентом. Затем отвели Зака ко входу в северный туннель. Выломанные двери болтались на петлях, а одна створка отвалилась, когда мы отодвинули ее, чтобы пройти по туннелю в разрушенный город. Время и черви обглодали плоть с павших в туннеле, и теперь под ногами лишь похрустывали кости. Во дворе нам открылась похожая картина: зимние дожди смыли с брусчатки кровь, а хищные птицы склевали с костей погибших все мясо.

Огонь сожрал город почти подчистую, но каменный форт уцелел, и оттуда все так же открывался вид на заросшие поля на склоне кальдеры.

— Ты же понимаешь, я должен уничтожить все лодки, — сказал Дудочник, когда мы пошли обратно к воде.

— Понимаю.

Мысль о том, что погруженный в молчание Зак, которого мы, не снимая кандалов, разместили в башне, сумеет управиться с лодкой, а тем более пройти риф и проделать путь обратно на материк, казалась нелепой, но следовало исключить даже минимальный риск.

Дудочник обыскал гавань и пещеры, и вдвоем мы притащили на берег две детские лодочки, которые остались на Острове, когда с него сбежали последние омеги из Сопротивления. Дудочник облил лодочки маслом и поджег, мы вместе столкнули их с пристани и смотрели, как они сгорали, сея искры в ночное небо.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что если Зои и Палома вернутся, сумев уговорить людей из Далекого края помочь нам с лекарствами, наше поколение близнецов станет последним?

По словам Паломы, на Независимых островах связь между близнецами уже была древней легендой. «Близнецовая чума». Однажды, если выйдет по-нашему, так же будет и у нас. Возможно, этому дадут другое название, но суть останется той же: история, которую рассказывают вечерами у костра, баллада бардов. В конце концов люди перестанут верить, что близнецы рождались на самом деле.

— Новые дети будут спасены, — продолжил Дудочник. — Им никогда не придется жить вот с этим. — Он помахал рукой в воздухе, не в силах оформить мысли в слова, но я знала, что он имеет в виду. Эту особенную беспомощность, с которой мы вынуждены жить, зная, что наша смерть заключена в телах наших близнецов. Манипуляции и жестокость, которые роковая связь делала возможными. — Но не мы. Для нас уже слишком поздно.

Я посмотрела на Дудочника. Он улыбался, но грустной улыбкой.

— Про нас и речи не было, — сказала я.

Неподалеку закаркала ворона, и в ее резком крике я слышала эхо слов Дудочника: «Не мы. Не мы».

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Той ночью на Острове мы с Дудочником спали вместе. Зак остался в башне, небо было чистым, и мы вдвоем лежали на одеяле на галечном пляже.

В прежнее время, когда мое тело заключало в себе вопрос, его тело могло бы стать ответом. Но теперь я не нуждалась ни в ответах, ни в утешении. Нет, я не пыталась забыть о смерти Кипа или заменить его. Ничего подобного — для меня существовало только тело Дудочника, его лицо на моем плече, его щетина на моей коже, да теплые камни под нами. У тела своя правда — нет слов, нет и лжи. Мы принимали происходящее как данность, не больше и не меньше. Поэтому для меня та ночь стала не утешением, а чистой радостью, ценной самой по себе. Давным-давно в Нью-Хобарте Дудочник сказал: «Ты нужна мне». Нет, я в нем не нуждалась, но хотела его, а это, пожалуй, честнее и более реально.