Точка-джи-эл - Борис Долинго

Культяев немного подумал и покачал головой:

– Я уже сказал, что последние годы Лёня работал в другой сфере. Он немного сломался, знаете ли. Вообще был натурой ранимой и чувствительной. Некоторые коллеги три года назад осмеяли его «гипотезу». А тут и его несчастная любовь: девушка, за которой он долго ухаживал, ему окончательно отказала: вышла замуж за другого. Лёня запил – такая слабинка у него имелась. И на работе после этого он ничего старого не держал, как бы похоронил прошлое, что ли. Я бы порекомендовал вам поговорить с его мамой, возможно, дома что-то осталось. Мама у него очень приятная женщина, – в этом месте Культяев сделал мимолётную паузу, которая не укрылась от внимания Александра, заставив удивиться: чем может быть это вызвано? – Конечно, у неё сейчас горе, но вы же действуете в интересах памяти Леонида, верно? Думаю, она вам посодействует.

Быков кивнул:

– Значит, она сейчас здесь, в городе?

– Конечно, – подтвердил учёный, – Дробич Марина Михайловна, она же в нашей системе работает. Специалист по кадрам, эйч-эр, хьюман рисосес, как сейчас говорят. Вы только с ней поделикатнее, пожалуйста! А женщина она очень, хм, приятная.

Александр понимающе выставил перед собой ладони:

– Разумеется, я понимаю. Я буду вести разговор о сборе материала для статьи, или, может быть, даже цикла статей в память талантливого физика.

– Вам телефон её дать?..

И, услышав, что у «корреспондента» уже имеется домашний телефон Дробичей, Культяев дал ещё и рабочий и мобильный номера Марины Михайловны.

– Вы, пожалуйста, сделайте хорошую статью о Лёне, он того заслуживает, – сказал учёный, пожимая на прощание руку лже-корреспонденту, и Александр почувствовал лёгкий укол совести: ведь никаких статей он писать не собирался.

«Собственно, а почему бы и нет?» – подумал он. – «Написать я, пожалуй, смогу – набил руку за последнее время на отчётах. И материала, скорее всего, будет достаточно. А Виктор Францевич поможет разместить статью в каком-нибудь приличном издании».

* * *

Для начала он позвонил матери Леонида Дробича по рабочему номеру, представившись по легенде, как и Культяеву, московским журналистом. Быкова удивил необыкновенно молодой голос – другого слова он не мог подобрать, заранее представляя себе пожилую женщину, мать тридцатипятилетнего сына. Марина Михайловна спокойно выслушала «московского журналиста» и не отказала во встрече. Более того, тепло поблагодарила за стремление сохранить память о сыне и обещала всяческое содействие.

Быков условился о встрече через час после окончании работы, и поскольку оставалось в запасе почти три часа, начал убивать время.

Он покатался по Академгородку, нарвался на штраф за неправильное перестроение из ряда в ряд на проспекте Академика Лаврентьева, и пообедал в ресторане гостиницы «Золотая долина», подумав мимоходом, что стоило остановиться здесь, а не в «Новосибирске».

Когда Быков нажал кнопку звонка, Марина Михайловна открыла дверь очень быстро – не так, словно стояла за ней, но будто находилась не далее, чем шагах в пяти.

Быков увидел женщину и обалдел: сказать, что она могла иметь тридцатипятилетнего сына, было очень и очень затруднительно. Копна каштановых волос с несколькими мелированными прядками обрамляла моложавое, нет, молодое лицо без признаков возрастных морщин. Конечно, морщинки имелись, но вполне уместные, и даже привлекательные, какими казались когда-то Быкову морщинки в уголках рта его первой учительницы английского языка (ах, как Александру хотелось когда-то поцеловать эти морщинки и сочные спелые губы!). Ясные зеленовато-карие глаза смотрели уверенно и открыто.

На женщине, мягко обволакивая фигуру, лежало простое домашнее платьице, оставляющее, однако, возможность видеть все достоинства, коим позавидовали бы многие молодые девчонки: совсем не отвислая грудь, чёткая талия, переходящая в крутые бёдра, стройные крепкие ноги.

«Ну и ну!» – присвистнул про себя Быков.

Нет, разумеется, никто бы не сказал, что этой женщине двадцать лет. Но это был именно тот случай, о котором в одном кинофильме, название которого Александр не запомнил, герой актёра Хью Гранта сказал, что в пожилых женщинах есть нечто от выдержанного вина: букет, аромат и длительное послевкусие, волнующее кровь и будоражащее воображение. Быков с этим соглашался, хотя встречается подобное нечасто: возраст никого не красит.

Быкова уколола мысль, что он на ответственном задании и нельзя расслабляться и пялить глаза на первую же симпатичную, но явно возрастную задницу.

Женщина поздоровалась и пригласила войти. Александр сдержанно и чуть скорбно улыбнулся, чтобы соблюсти определённую трагичность повода, по которому пришлось встретиться, и слегка склонил голову.

– Вы голодны? – спросила Марина Михайловна. – Долго добирались до Новосибирска?

– Ну что вы, спасибо большое! Я пообедал. А прилетел ещё вчера, разместился в гостинице, в городе. Знал бы, что можно в Академгородке остановиться, так бы и сделал.

– Позвонили бы заранее – могли бы у меня остановиться, в Лёниной комнате, – чуть печально сказала Марина Михайловна. – Комната пустая давно, ведь у Лёни последние два года имелась квартира. Но он часто здесь бывал, и уж коли вы о Лёне собрались писать, вполне уместно побыть в его комнате… Что уж теперь? Человека не вернёшь, а написать о нём – самое малое, что можно сделать.

– Я тоже так считаю, – ответил Быков, почти ощущая себя журналистом, собирающимся написать статью о безвременно ушедшем талантливом учёном.

– Ну а чаю вы не откажетесь выпить? – предложила Марина Михайловна.

Быков кивнул:

– Почему нет? Чай – как раз то, что нужно. И поговорить сможем. Я тут взял к чаю. – И он протянул коробку с красивым тортом «Сказка», который выбрал в местном супермаркете.

Марина Михайловна мягко улыбнулась, взяла торт и пригласила Быкова подождать в гостиной. Сама ушла на кухню, где раздалось позвякивание посуды.

Александр взглянул на часы, вынул мобильник и подал условный сигнал, что у него всё в порядке. Затем, усевшись в кресло, принялся разглядывать комнату и часть коридора, которая виднелась через открытую двустворчатую стеклянную дверь. Квартира, судя по всему, трёхкомнатная. Мебель свидетельствовала об определённом достатке: солидная, качественная. На столе в центре гостиной красовалась элегантная ваза с букетом свежих цветов.

«Интересно, я ведь совершенно не знаю, кто был отец Леонида, где он сейчас? – подумал Быков. – Нет, у шефа точно людей не хватает!»

В комнату вошла Марина Михайловна с подносом, на котором громоздились чашки, столовые приборы, заварочный чайник и тарелка с нарезанными кусками торта. Быков вскочил и протянул руки, предлагая помощь.

Женщина мягко улыбнулась, протянула ношу Александру, а сама быстро убрала со стола вазу, и кивнула, что поднос следует ставить на освободившееся место. Для поддержания реноме журналиста Александр, спросив разрешения, выставил на стол диктофон.

Потом они пили чай – вкусный и ароматный, заваренный по всем правилам, а совсем не из пакетиков, как почему-то ожидал Быков. Марина Михайловна много рассказывала о Леониде и его девушке, которая бросила парня – эту историю в кратком изложении Быков уже слышал от Культяева. Узнал он и о том, что отец Леонида занимал солидный пост в администрации района Академгородка, но, увы, скончался семь лет тому назад.

Его подмывало спросить, сколько же лет хозяйке, но не подворачивался случай. На вид Марине Михайловне он не мог дать больше лет сорока – сорока двух, да и то с натяжкой, но женщина такого возраста не могла иметь тридцатипятилетнего сына.

Разговор у них затянулся, Марина Михайловна рассказывала о покойном муже и о покойном сыне – казалось, женщине требуется выговориться. Быков понимал её. Иногда так и бывает: с близкими и знакомыми говорить о разрушенном счастье тяжело, на глаза постоянно наворачиваются слёзы, а с посторонним человеком рассказ превращается хотя и в грустные, но почти не ранящие душу воспоминания.

Женщина говорила, а Александр размышлял: где же могут маскироваться вражеские агенты. Культяев? Не похоже. Сама Марина Михайловна? Маловероятно. Во-первых, тогда проще ментально запрограммировать самого Леонида Дробича, а во-вторых, она малоинтересный объект для камалов: что она может, женщина? Хотя, точки зрения диверсий любого типа, разницы женщина или мужчина, наверное, нет.

Леонид Дробич выбросился с лоджии своей собственной квартиры – не мать же приехала туда и сбросила его, если предполагать, что её каким-то образом запрограммировали камалы. Сама Марина Михайловна рассказывала, что ей о случившемся сообщили соседи Леонида. Конечно, если подозревать её, то рассказывать она может всё, что угодно. Но это как раз легко проверить: опросить соседей, и тому подобное. Завтра он этим и займётся – полный комплект документов-хамелеонов у него имеется, так что выступить в роли следователя, как и в роли московского журналиста, не проблема.