Возвращение к истоку. Передача светильника - Бхагаван Раджниш

Поэтому первое мое предложение таково: перестань разделять себя. Я бы посоветовал тебе наблюдать, но пока еще рано - ты еще не можешь наблюдать. Прежде, чем ты сможешь быть совершенно единой со своим наблюдением, тебе придется пройти через адское пламя твоих отрицательных эмоций, потому что, в противном случае, они будут подавлены и в какой-то миг, в миг слабости, они все вырвутся наружу.

Поэтому лучше сразу от них избавиться. Но если я говорю, что тебе нужно от них избавиться, это еще не значит, что тебе нужно за ними наблюдать. Забудь о наблюдении. Вместо этого проживи все те эмоции, которые ты испытываешь, потому что они - это и есть ты. Ненависть, отвращение, презрение - все что угодно, только будь прямо в своих чувствах! Дай своим эмоциям возможность полностью войти в твое сознание. Сейчас же своими попытками наблюдать ты, наоборот, лишь загоняешь их в подсознание. И затем, принимаясь за повседневные дела, ты опять вызываешь их обратно. Так ты от них не избавишься.

Пусть они выйдут полностью: живи ими, мучайся ими. В этом будет мало приятного, но тебя ждет большая награда. И только когда ты переживешь все свои отрицательные эмоции, только когда перестрадаешь их и признаешься себе, что они - это ты, что ты сама не делала себя такой, и потому осуждение неуместно, что через них ты нашла саму себя, - как только ты сознательно их проживешь, не подавляя, ты с удивлением обнаружишь, что все они начинают потихоньку исчезать. Их влияние на тебя начнет ослабевать, их хватка больше не будет так сильно стягивать тебе шею. И когда отрицательные эмоции будут уходить, тогда и настанет время заняться наблюдением.

На Востоке есть одна поговорка: когда слон проходит через дверь, то сам он проходит, но его тень остается снаружи, и размером она - почти с самого слона. Так вот, ты как раз окажешься в такой ситуации, когда слон уже прошел, а тень еще осталась. Тогда и начинай наблюдать, потому что тень не может войти в подсознательную часть твоего ума; тени вообще не существуют.

Если ты наблюдаешь, осознаешь, то все тени умрут, растворятся. Но прежде отпусти слона. Ты все еще держишь слона в себе. Ты можешь, конечно, прятать его, но до каких пор? И вместе со слоном тебе придется таскать повсюду его многотонный вес. Эта тяжесть будет проявляться в каждом твоем действии. Ты будешь делать то-то и то-то, но во всем будет гнев, во всем будет ненависть; ты будешь работать почти как зомби, потому что слон слишком тяжел.

Но это не твоя вина. На самом деле, это ничья вина. Когда-то вина лежала на Боге, ответственность была его единственной обязанностью, но он умер. Можно, конечно, во всем обвинить общество, можно обвинить родителей, но толку в этом будет мало. Ты еще можешь как-то утешить себя, обвиняя окружающих, но пользы в этом будет мало. Помни, никто не виноват. Просто ты нашла себя в таком состоянии. И я не вижу в нем ничего ненормального: каждый в той или иной мере проходит через него. Нужно лишь никогда не забывать: чем больших размеров слон сидит в тебе, тем больше свободы ты получишь, когда выгонишь его. Так что все в равновесии. Ты сильно страдаешь, но не меньшим будет твое блаженство. Так что не переживай. Что здесь плохого?

Просто живи.

Для тебя настало время полностью прожить свои эмоции, чтобы слон не боялся, вылез наконец наружу и заявил: «Вот я и готов, можно больше не прятаться».

Все, что попадает в сознательный ум, рассеивается, и когда от проблемы остается лишь ее тень, наступает самое время осознавать. Сейчас осознание подарит тебе шизофрению; позднее даст просветление.

И никогда не переживай по поводу серьезных трудностей, потому что любые трудности незначительны. Мы сами так малы - откуда же нам взять большие проблемы? И, кроме того, чем глубже была твоя проблема, тем шире будет твоя свобода, твое благословение, когда эта проблема исчезнет. Так ты будешь в идеальном равновесии. Но помни, что подавлять нельзя. Твои мысли о наблюдении в данный момент - это чистое подавление. И однажды, когда ты сама меня спросишь, я скажу тебе: «Пришло время пробуждаться». Просто потерпи чуток... и все мы тоже можем потерпеть.

Вопрос четвертый:

Возлюбленный Ошо,

Почему мне вечно кажется, что ты вешаешь мне лапшу на уши, когда отвечаешь на мой вопросы?

Миларепа, я всем вешаю лапшу на уши, но пока что у каждого хватало ума не признаваться в этом. Все это знают... или ты думаешь, что я тут просто болтаю с вами? Моя задача состоит именно в том, что навешать вам как можно больше лапши. И всем это известно - только никто никому об этом не говорит!

Беседа 7

Караван все растет

29 мая 1986 года.

Вопрос первый:

Возлюбленный Ошо,

Когда ты рассказываешь нам истории из твоих студенческих лет или из профессорской жизни, я часто спрашиваю себя, каково это было бы - учиться вместе с тобой или у тебя, и еще я твердо знаю, что без всяких сомнений я втрескалась бы в тебя по уши. Мне кажется, что твои сокурсники обходили тебя стороной, но не забывали и восхищаться. А твои собственные студенты, должно быть, просто тебя обожали. Ты тут недавно обмолвился, что ты даже как-то организовал в университете небольшую медитационную группу, и мне стало очень интересно. Мне бы безумно хотелось услышать о том, как ты влиял на жизни окружавших тебя людей. Мне интересно, следят ли они за твоими многочисленными подвигами по газетам или через друзей. Вполне возможно, что это один из тех вопросов, которые попадают под категорию чистого любопытства, но я обожаю, когда ты рассказываешь о своих ранних годах. В такие мгновения мне кажется, что я любила тебя задолго до того, как узнала.

Студенты, вместе с которыми я учился, относились ко мне сдержанно. Каждый думал обо мне по-разному. Большинство, разумеется, было настроено против меня, просто потому что я всех отвлекал. Они пришли в университет не в поисках чего бы то ни было, а просто чтобы получить степень, затем найти работу и обзавестись семьей. Меня же не волновали ни экзамены, ни дипломы; я всегда был нацелен на настоящее, на тот предмет, который преподавался в данный момент. Я хотел изучить его досконально.

Большинство студентов были против этого, потому что если каждый предмет изучать досконально, то учебный план за три года выполнить не удастся... на это не хватило бы и двух сотен лет... и все они безумно волновались об экзаменах. Мои заботы в корне отличались от их забот, наши интересы были диаметрально противоположны.

Я весь был в текущем моменте, в текущем предмете; их же не волновал сам предмет - им нужно было лишь писать свои конспекты, чтобы потом сдать экзамен. Я никогда ничего не записывал, а когда я сам стал профессором, то не позволял студентам делать заметки на моих лекциях, потому что если вы записываете, это означает, что вы нацелены на будущее, что вы не здесь и сейчас, что вы готовитесь к чему-то в каком-то другом времени.

Но даже сами профессора советуют студентам - и мне кажется, что то же самое происходит во всем мире - конспектировать их лекции, не понимая одну элементарную вещь: что когда студент записывает, он не способен полноценно воспринимать то, что ему рассказывают.

Я говорил моим профессорам: «Для меня совершенно непостижимо, что вы сами призываете студентов делать то, что, по идее, является прямым оскорблением для вас. Когда вы преподаете, учащийся должен быть полностью сосредоточен, должен слушать, впитывать, пить ваши слова. Но вас всех это не беспокоит. Вы сами советуете им писать конспекты, вы сами учите их откладывать жизнь на будущее».

Преподаватели были настроены против меня, большинство студентов также были настроены против меня, но все это были посредственные люди. Но несколько студентов все же любили меня, потому что я мог спросить то, что они боялись спросить сами, и потому что я мог спорить так свободно, как это не удавалось им самим. Эти люди веселились. В некотором роде, я стал их представителем. Их гораздо больше интересовали мои аргументы, нежели слова преподавателя, потому что мои аргументы уводили тот или иной предмет к самым его корням.

Любили меня также и несколько преподавателей. Но лишь единицы радовались мне и открыто соглашались, что мои доводы звучат более убедительно, нежели их собственные. И они предупреждали меня: «Но, пожалуйста, не забывай, что сдать экзамен поможет тебе не твой довод, а мой». Но я отвечал: «Мне совершенно нет дела до экзаменов. Какая разница, сдам я или провалюсь? Мне важно лишь, насколько естественно и искренне я себя подаю».

Когда я уже был в аспирантуре и приближался профильный выпускной экзамен, один из моих преподавателей очень за меня переживал, потому что моя работа должна была попасть на проверку к одному старому профессору аллахабадского университета, известному на весь мир индийскому философу. Звали его доктор Ранадэ, и все знали, что от него, в лучшем случае, можно добиться лишь удовлетворительной оценки. Этим он славился на всю страну. Но чаще всего студенты проваливались - таким строгими были его требования.