Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Бывший Верховный Главнокомандующий отправляет очередное послание в бутылке из-под молока — послание, напоминающее диспозицию сражения:

«Второе окно от угла, выходящего на площадь, стоит открыто уже два дня и даже по ночам. Окна 7 и 8 около главного входа тоже открыты всегда. Комната занята комендантом и его помощниками, которые составляют в данный момент внутреннюю охрану. Их 13 человек, вооруженных ружьями, револьверами и бомбами… Комендант и его помощник входят к нам когда захотят. Дежурный делает обход дома ночью два раза в час… На балконе стоит один пулемет, а под балконом другой — на случай тревоги. Напротив наших окон на той стороне улицы помещается стража в маленьком доме. Она состоит из 50 человек. От каждого сторожевого поста проведен звонок к коменданту и провода в помещение охраны и другие пункты…»

Эти звонки… они зазвонят в ту ночь, в их последнюю ночь.

«Известите нас, — заканчивает Николай, — сможем ли мы взять с собой наших людей».

И, как всегда, в своем дневнике он аккуратно записывает все, раскрывая тайну этого заговора:

«14 июня. Нашей дорогой Марии минуло 19 лет. Погода стояла та же тропическая. 26 градусов в тени, а в комнатах 24. Даже трудно выдержать!.. Провели тревожную ночь и бодрствовали одетыми. Все это произошло оттого, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщили, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни проходили, и ничего не случалось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны».

Теперь в его дневнике уже была его собственноручная запись, перед всем миром свидетельствующая «о монархическом заговоре с целью побега и освобождения семьи».

Аликс осторожней: в ее записи от 14 июня нет об этом ни слова. Но она ждала. Ждала следующую ночь. Вслушивалась в ночную тишину.

Но будто кто-то издевался над ними: вместо шороха шагов крадущихся заговорщиков в раскрытое окно она услышала:

«15 (28) июня, пятница. Мы услышали ночью, как под нашими окнами очень строго приказали часовому следить за каждым движением в нашем окне…»

Через 70 лет я сижу в архиве.

«Дело о семье б(ывшего) царя Николая Второго 1918-1919» (ЦГАОР, ф. 601, оп. 2, ед. хр. 35).

Долго, ох как долго — 70 лет не выдавалась эта тонкая папка. И я один из первых, кому довелось увидеть ее сразу после рассекречивания. Мы еще не раз вернемся к удивительному ее содержанию.

В середине папки и находились те самые письма, которые посылались в молочной бутылке в Ипатьевский дом. Которые станут одним из оснований расстрела Романовской Семьи.

Вот последнее письмо, за подписью «Офицер». Письмо написано аккуратно, ученическим почерком, по-французски. «Мы, группа офицеров русской армии, которая не потеряла совести, долга перед царем и отечеством…

Мы вас не информируем насчет нас детально по причине, которую вы хорошо понимаете, но ваши друзья Д. и Т. (Долгоруков и Татищев. — Авт.), которые уже спасены, нас знают.

Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены. Во всяком случае, армии словаков приближаются все ближе и ближе к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города… Не забывайте, что большевики в последний момент будут готовы на всяческие преступления. Момент настал, нужно действовать. Ждите свистка к полуночи (к 12 ночи) — это и будет сигналом. Офицер».

Но Долгоруков и Татищев, «которые уже спасены», покоились тогда в безымянных могилах.

Как странно лжив этот доброжелатель. И при этом как хорошо осведомлен о том, что Романовы ничего не знают о судьбе «Д. и Т.»!

И вот, когда я сам устал от своей подозрительности, однажды позвонил телефон, и тихий старческий голос церемонно представился: «Владимир Сергеевич Потресов, провел 19 лет в лагерях».

Вот что рассказал мне 82-летний Владимир Сергеевич:

«Мой отец до революции — член кадетской партии и сотрудник знаменитой газеты „Русское слово“, известный театральный критик, писавший под псевдонимом Сергей Яблоновский…» (Как тесен мир — сколько раз Вера Леонидовна называла мне это имя, когда-то гремевшее в театральной России!) «В голодном 1918 году отец выехал в турне по Сибири с лекциями. Весь сбор от лекций моего полуголодного отца шел в пользу… голодающих! Последняя его лекция была в Екатеринбурге…

И вскоре во время отсутствия отца к нам в дом пришли чекисты и произвели обыск. Матери объявили, что екатеринбургская ЧК заочно приговорила отца к расстрелу за участие в заговоре с целью освобождения Николая II.

Когда отец вернулся домой и все узнал, он был страшно возмущен: «Да что они там, помешались? Я по своим убеждениям (он был кадет, сторонник февральской революции) не могу быть участником царского заговора. Я пойду к Крыленко (тогдашний председатель Верховного трибунала)!»

Отец был типичный чеховский интеллигент-идеалист. Но мать сумела его убедить, что большевики объяснений не слушают — они расстреливают… И отец согласился уехать из Москвы, он перебрался к белым. Потом эмиграция, Париж, нищета — и могила на кладбище для бедных…

Меня арестовали в 1937 году за участие отца в заговоре, о котором тот не имел никакого понятия. Вышел я только в 1956-м».

Итак, лжезаговорщик! Что это — ошибка Екатеринбургской ЧК? Или. Или это делалось сознательно, потому что настоящих заговорщиков не существовало?

На это ответили сами палачи.

Об их поразительных показаниях я узнал из письма историка М.М.Медведева, сына чекиста М.А.Медведева, участвовавшего в расстреле Царской Семьи (это письмо стало началом многих наших бесед).

ТАЙНА ЗАГОВОРА («СПЕЦИАЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ»)

В 1964 году на Московское радио пришли два старика.

Эти двое были последними оставшимися в живых из всех, кто был причастен к расстрелу Семьи.

Один из этих стариков был Григорий Никулин — убийца князя Долгорукова и один из главных участников расстрела Царской Семьи. Другой был И.Родзинский (кстати, в некоторых документах он — Радзинский. Как все мистично в этой истории!).

И. Родзинский в расстреле Романовых не участвовал, но был в 1918 году членом Уральской ЧК.

Это приглашение на радио организовал все тот же историк Михаил Медведев. С большим трудом удалось ему их уговорить записать свои показания для Истории. С таким же трудом удалось уговорить и власти: только после обращения к самому Хрущеву была разрешена эта запись на радио. Вопросы задавал М.Медведев, но в беседе принимал участие и «представитель ЦК».

Долго длилась эта запись. И мы еще к ней вернемся. Но сейчас нас интересуют показания чекиста И.Родзинского, который, в частности, поведал следующее:

«Письма за подписью „Офицер“, которым поверил Николай Романов, были составлены в ЧК. Их автор — член исполкома Совета Петр Войков».

Петр Лазаревич Войков (1888-1927), партийная кличка «Интеллигент». За революционную деятельность исключен сначала из гимназии, а потом из Петербургского горного института. Участвовал в террористических актах. Эмигрировал, жил в Швейцарии, закончил Женевский университет, в августе 1917-го вернулся в Россию и примкнул к большевикам. В 1918 году — нарком снабжения в правительстве Красного Урала. С 1924 года — посол СССР в Польше. Ему повезло — он не дожил до 1938 года, был убит в 1927 году в Польше монархистом за участие в расстреле Романовской Семьи.

Вот этот выпускник Женевского университета и составил, по словам Родзинского, все эти письма.

Но у Войкова был дурной почерк (а может быть, попросту не захотел «Интеллигент» оставить доказательств своей роли провокатора), и письма он предложил переписать Родзинскому. У чекиста был хороший почерк, и он их переписал. Чтобы не было сомнений в правильности его слов, И.Родзинский тогда же, на радио, оставил образец своего почерка.

Только когда я уже закончил эту книгу, я получил возможность проверить этот рассказ Медведева.

В бывшем Центральном партархиве, в секретном фонде, хранилась стенограмма той записи на радио. Наконец-то и она была рассекречена и мне удалось ее прочесть.

Правду говорил Михаил Медведев.

Вот что дословно рассказал тогда Родзинский:

«Мы решили затеять переписку… по тому времени надобно было… нужны были доказательства, что готовилось похищение. Надо сказать, что никакого похищения не готовилось. Собирались Белобородов, Войков и я. Текст составлялся, придумывался тут же. И дальше, значит, Войков по-французски диктовал эти письма, а я писал… так что почерк там мой».

Как все поразительно продумано в этой истории, начиная с еды из монастыря, которую вдруг разрешили приносить Романовым заботливые уральцы. А потом монастырь становится каналом, по которому к Романовым приходят «документы широкого монархического заговора».

Причем делалось все очень ловко. В начале июня приехал в Екатеринбург некто Иван Сидоров (явный псевдоним), от верных друзей Царской Семьи Толстых — с большой суммой денег. Сидоров через доктора Деревенко связался с Новотихвинским монастырем. Одновременно удалось ему через того же Деревенко связаться с комендантом Авдеевым. И вскоре вдруг ставший сердобольным комендант разрешил носить еду из монастыря. Таким образом, монастырь для Царской Семьи становился как бы связанным с кругом их добрых, верных друзей. И оттого должно было быть у них доверие к письмам, пришедшим из этого монастыря.