36 рассказов - Джеффри Арчер

Стечение обстоятельств

Мы познакомились с Патриком Траверсом в Вербье во время зимнего отпуска. У лыжного подъемника субботним утром. Какой-то мужчина, на вид лет сорока с небольшим, пропустил вперед Каролину, уступая ей свое место, чтобы мы с ней могли подняться вместе. Этим утром он уже скатился два раза, пояснил мужчина, а потому может и подождать. Я поблагодарил его и тут же выбросил это из головы.

На вершине я и жена двинулись каждый своей дорогой. Она — на склон «А» к Марселю, который инструктирует только продвинутых горнолыжников: Каролина катается на лыжах с семи лет. А я — на склон «Б» к любому инструктору, который окажется на месте: я впервые встал на лыжи в 41 год, и, честно говоря, для меня и эта трасса пока еще слишком сложна, хотя я ни за что в этом не признаюсь, особенно Каролине. Встречаемся мы с ней вновь уже внизу, у подъемника, после того как каждый скатится по своему склону.

В тот же вечер мы столкнулись с Траверсом в ресторане гостиницы. Поскольку он был один, мы предложили ему составить нам компанию за обедом. Траверс оказался прекрасным сотрапезником, и мы неплохо провели вечер. Он слегка флиртовал с моей женой, не выходя за рамки приличий: ей, похоже, льстило его внимание. Я только со временем стал привыкать к тому, что мужчины неравнодушны к Каролине, и не нуждался в лишних напоминаниях о том, как же мне повезло. За обедом мы узнали, что Траверс — управляющий инвестиционным банком с офисом в Сити и квартирой на Итон-сквер. Он сказал, что каждый год приезжает в Вербье, с тех самых пор как впервые попал сюда во время школьной поездки. И не без гордости добавил, что каждое утро он первым оказывается у подъемника, а на трассе почти всегда опережает местных лихачей.

Траверса явно заинтересовало то, что я держал небольшую художественную галерею в Вест-Энде. Как оказалось, он сам немного увлекался коллекционированием, отдавая предпочтение поздним импрессионистам. Он пообещал, что по возвращении в Лондон обязательно посетит следующую выставку-продажу в моей галерее.

Я заявил, что он всегда будет желанным гостем, но не придал этому разговору особого значения. До конца отпуска я видел Траверса всего дважды. В первый раз он о чем-то беседовал с женой моего приятеля, владельца салона, где в основном выставлялись восточные ковры. А позже я видел, как он сопровождал Каролину по коварной трассе склона «А» и при этом давал ей какие-то советы.

Шесть недель спустя я увидел его в своей галерее. Правда, у меня ушло несколько минут на то, чтобы вспомнить, кто же это. Пришлось изрядно напрячь ту часть памяти, где хранятся имена: политики подобный навык тренируют каждый день.

— Рад вас видеть, Эдвард, — сказал он. — Я прочитал объявление о выставке в «Индепендент» и тут же вспомнил о вашем любезном приглашении на закрытый просмотр.

— Спасибо, что пришли, Патрик! — ответил я, очень кстати вспомнив его имя.

— Я вообще-то не любитель фуршетов, — пояснил он. — Но ради того, чтобы взглянуть на Вюйара, готов ехать куда угодно.

— Вы настолько высоко его цените?

— О да! Я бы поставил его в один ряд с Писсаро и Боннаром. По-моему, он остается одним из самых недооцененных импрессионистов.

— Согласен, — ответил я. — Но в нашей галерее он давно уже в большом почете.

— И сколько стоит его «Дама у окна»? — поинтересовался Траверс.

— Восемьдесят тысяч фунтов, — ответил я.

— Эта картина напоминает мне одну его работу в «Метрополитен», — сказал он, разглядывая репродукцию в каталоге.

Про себя я отметил его познания и уточнил, что нью-йоркский портрет Вюйара был написан примерно в то же время, что и эта столь понравившаяся ему картина. Он кивнул.

— А миниатюра с обнаженной сколько стоит?

— Сорок семь тысяч, — ответил я.

— Миссис Хенселль, жена дилера Вилларда и вторая любовница художника, если не ошибаюсь. Французы в таких вопросах ведут себя более цивилизованно, чем мы. Но больше всего, — продолжил Траверс, — мне здесь нравится его «Пианистка».

И он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на портрет юной девушки, играющей на пианино, и ее матери, наклонившейся, чтобы перевернуть лист партитуры.

— Просто изумительно! — заметил он. — И сколько стоит?

— Триста семьдесят тысяч фунтов, — сказал я, подумав: интересно, потянет ли Траверс такую сумму?

— Превосходный вечер, Эдвард! — раздался вдруг голос у меня за спиной.

— Перси! — воскликнул я, обернувшись. — Но ты же, кажется, говорил, что не сможешь прийти.

— Ну да, дружище, говорил. Но потом решил, что не стоит все время безвылазно сидеть дома одному, и вот приехал сюда — топить свою печаль в шампанском.

— И правильно сделал, — поддержал я его. И добавил, когда он уже направился дальше: — Я слышал про Диану. Мне очень жаль, что все так вышло.

Когда я обернулся, чтобы продолжить разговор с Траверсом, его не оказалось рядом. Я обвел взглядом зал и увидел его в дальнем углу галереи: держа в руке бокал с шампанским, он непринужденно болтал с моей женой. Она была в зеленом платье с открытыми плечами: мне лично оно казалось слишком уж «современным». А взгляд Траверса, казалось, намертво приклеился к какой-то точке на ее теле на несколько дюймов ниже плеч. Я бы не придал всему этому особого значения, если бы в тот вечер Траверс перекинулся хоть словом с кем-нибудь еще.

В следующий раз я увидел Траверса у себя в галерее примерно через неделю. Он снова стоял перед тем холстом Вюйара: мать и дочь за пианино.

— Доброе утро, Патрик! — приветствовал я его.

— Не идет у меня из головы эта картина, — заявил он, не отрывая взгляда от полотна.

— Еще бы!

— Вы не позволите им пожить у меня неделю-другую, пока я не приму окончательного решения? Разумеется, я оставлю залог.

— Само собой, — ответил я. — Мне потребуется справка из банка, а сумма залога составит двадцать пять тысяч фунтов.

Траверс, не раздумывая, принял оба этих условия, и я спросил, куда лучше доставить картину. Он вручил мне визитку со своим адресом на Итон-сквер.

На следующее утро банк подтвердил, что для их клиента сумма в триста семьдесят тысяч фунтов не проблема.

Еще через двадцать четыре часа полотно Вюйара было доставлено Траверсу домой и повешено в столовой на первом этаже. Днем он позвонил мне, поблагодарил, а потом поинтересовался, не могли бы мы с Каролиной составить ему компанию за обедом. Ему хочется, уточнил Траверс, чтобы кто-то еще оценил, как смотрится картина.

Я подумал, что нет причин отвергать подобное предложение, когда на кону триста семьдесят тысяч фунтов. Каролина же, как мне показалось, приняла это приглашение более чем охотно. «Любопытно взглянуть, что у него за дом», — пояснила она.

Обед у Траверса пришелся на следующий четверг. Мы оказались единственными его гостями. Помню, я еще удивился, что за столом не было какой-нибудь миссис Траверс или хотя бы подружки, постоянно проживающей в его доме. Он оказался очень гостеприимным хозяином, а стол был просто отменный. Впрочем, мне показалось, что проявляемая им о Каролине забота была даже чрезмерной, хотя ей самой, похоже, нравилось это безраздельное внимание хозяина. В какой-то момент я даже подумал: интересно, если бы я вдруг растворился в воздухе, заметили бы они это?

Когда в тот вечер мы покидали дом на Итон-сквер, Траверс заверил меня, что он вот-вот что-то решит насчет картины. И я подумал, что вечер все же прошел не без пользы.

А через шесть дней картину вернули обратно в галерею: в приложенной к ней записке говорилось, что отправитель потерял к полотну всякий интерес. Траверс не стал утруждать себя объяснением причин, добавив лишь, что надеется как-нибудь заглянуть ко мне еще, чтобы присмотреть другого Вюйара. Разочарованный, я вернул его залог, утешая себя тем, что обычно клиенты все же возвращаются: иногда месяцы, а то и годы спустя.

Но Траверс так и не вернулся.

Что он не вернется никогда, стало понятно примерно через месяц. Я ел ланч, сидя за большим центральным столом своего клуба. Как и в большинстве сугубо мужских заведений, этот стол резервировался для членов, которые пришли одни. Следом за мной там появился Перси Феллоуз и занял место напротив. Я не виделся с ним с того самого закрытого просмотра выставки Вюйара, да и тогда мы толком не поговорили. Перси слыл одним из самых уважаемых торговцев антиквариатом во всей Англии. Однажды мы с ним совершили успешный бартер: бюро Карла II в обмен на голландский пейзаж Утрилло.

Я еще раз выразил сожаление, что у них с Дианой все так получилось.

— Дело все равно шло к разводу, — махнул рукой Перси. — Она порхала из одной лондонской спальни в другую. Я и так уже выглядел как отъявленный рогоносец, а этот сукин сын Траверс стал последней каплей.

— Траверс? — переспросил я, еще не понимая, куда он клонит.